Дочь кузнеца, или Секреты Средневековой стоматологии (СИ) - Ламар Ноэль. Страница 53

Король взял со стола в руки серебряный колокольчик и позвонил в него. В покои вошёл стражник.

- Сопроводите фрейлину Лидс в её комнату, приставьте к ней охрану, и чтобы ни одна душа не смела входить к ней до моего распоряжения!

Стражник подошёл ко мне и грубо взял за локоть, выпроваживая из покоев.

- Лира! - успел крикнуть мне вслед Шон. - Не бойся! Я спасу тебя! Клянусь! Верь мне!

Оставшись одна в своей комнате, ставшей моей темницей, я упала ничком на кровать, и, не сдерживаясь, забилась в рыданиях. Вот она, награда за нашу миссию! Проклятый отец Стефан, старый сладострастник, чтобы тебя черти драли! Я нисколько не удивляюсь твоей безнравственности… Вся мировая литература пестрит рассказами о тайных грешках служителей божьих. Не зря средневековые сатирики высмеивали похождения сластолюбивых церковников в женских монастырях. Тайный разврат в те времена до мозга костей поразил клириков, которых физически тяготил обет безбрачия. И отец Стефан не исключение. Он просто порождение своего времени. Проклятые церковники! Слишком рано я радовалась нашей победе над мракобесием средневековья. Что такое святая инквизиция, я хорошо знала из исторических романов и фильмов. Палачи в сутанах отправляли на костёр гораздо более знатных персон, заподозренных в колдовстве. Кто я такая, безродная девица из бывших вилланов? Моё слово против аргументов отца Стефана не будет ничего значить. Вмешательство графа де Богуна, как оказалось, тоже не помогло… Раз уж этот процесс инициирован в самом Риме… Мне больше не на что надеяться. Я не выйду живой из их рук.

После долгих раздумий и рыданий я постепенно успокоилась. Оглядевшись в комнате, увидела ужин, оставленный на столе, и какое-то письмо. Спешно его распечатала и не поверила своим глазам. Это была весточка из родного города, от отца! Очевидно, письмо доставили ещё до нашего возвращения в Лондон и оставили в моей комнате. Это была огромная радость в час отчаяния! Я жадно впилась глазами в строки, в душе прося, чтобы не было дурных известий. Вот что писал мне батюшка:

"Дорогая дочка, надеюсь, что письмо это застанет тебя и твоего наречённого в добром здравии. Кланяйся ему и передай моё отцовское благословение. С огромной радостью прочёл твоё послание. Ты известила, что король пожаловал тебя в придворные дамы. Мы с Мартой даже заплакали от несказанного счастья. О таком я и мечтать не смел, расставаясь с тобой! Теперь ты высокая персона, на одной ноге с большими господами. Мог ли ожидать я этого для своей единственной дочери, когда растил тебя в глухой деревне! Храни господь нашего милостивого государя. Верю, что ты не посрамишь честь семьи, и будешь преданно служить своей королеве.

О себе спешу отписать, что у нас, хвала создателю, всё благополучно. Марта стала мне доброй женой, неустанно заботится обо мне. Слава богу, мы сыты, здоровы, да откладываем на чёрный день небольшие сбережения. Больница ваша по-прежнему жалуется городскими властями. Ваши ученики, Фред и Сэм, велели кланяться тебе и доктору Портеру. Они уже здесь известные лекари. Я по-прежнему тружусь в своей гильдии, и даже успел дорасти до звания помощника старосты.

Одним словом, грех нам Бога гневить. Надеюсь, что, когда это письмо придёт к тебе, вы с женихом благополучно вернётесь из чужих краёв. Не забывайте нас, шлите весточки о себе! Жду дня вашей свадьбы с нетерпением. На том остаюсь отец твой, Джон Лидс, заочно посылая тебе, доченька, своё благословение!".

Я поцеловала бумагу, к которой прикасались отцовские руки. Бедный батюшка! Знал бы ты, что ждёт несчастную дочь твою...

Потекли дни моего заточения. Как и приказал король, в комнату ко мне никого не допускали. Раз в день отворялась моя дверь, и руки прислуги ставили мне на порог поднос с едой и воду для умывания. После чего забиралась грязная посуда, и дверь захлопывалась до следующего дня.

Я буквально сходила с ума от неведения и безысходности. Книг у меня в комнате не было, поэтому не могла отвлечься от скорбных мыслей хотя бы чтением.

На третий день заточения, получив свой завтрак, я вдруг под одной из тарелок увидела сложенный клочок бумаги. Мгновенно его развернув, узнала почерк Шона. "Любимая, крепись! Я сумел тайно отправить гонца к графу Нассау, описав твою участь. Верю, он нам поможет. Верь и ты. Люблю". Это всё, что было сказано в нежданном послании.

Передо мной замаячил слабый огонёк надежды. Шон, дорогой мой Шон! Он умудрился подкупить прислугу, чтобы передать мне эту записку. Любимый так верит в помощь… Но что может сделать иноземный граф против святой инквизиции? Нет, чудес не бывает...

Сколько времени я провела в заточении, не знаю. Потеряв счёт дням безысходного отчаяния, уже боялась сойти с ума.

Наконец, одним хмурым утром на пороге моей комнаты вместо прислуги появился дворцовый стражник. Он сообщил, что сегодня я предстану пред духовным судом, назначенным в стенах замка…

Глава 42

Под конвоем двух стражников сумрачными коридорами меня вели на судебное заседание. Странно, сейчас я не чувствовала того страха и отчаяния, поглотивших мой разум в дни заточения. Казалось, это лучше, чем томительная неизвестность. Я жаждала скорейшей развязки.

Меня доставили в придворную часовню. Комната, где мне предстоял суд, оказалась мрачным и тёмным помещением. Свет факелов на стенах давал тусклое освещение, едва позволявшее рассмотреть происходящее. Я с трудом смогла разглядеть, что стены помещения были увешаны гобеленами с изображением святых мучеников, а на полу лежал истёртый ковёр.

В центре комнаты стоял покрытый тёмным бархатом длинный стол, за которым увидела фигуры в чёрных мантиях с капюшонами, скрывавшими их лица. Рядом со столом лежал, как я поняла, предназначенный для допросов и наказаний пыточный инструмент. Неподалёку, скрестив руки, расположился королевский палач в маске, скрывавшей его лицо. Я содрогнулась от ужаса.

В комнате стоял тяжёлый запах дыма и сырости, который смешался в моём сознании с волной страха и возможной предстоящей боли.

Меня посадили на грубую деревянную скамейку напротив стола судей. Посредине восседавших находился уже знакомый мне архиепископ Кентерберийский, глава английской церкви. Он был одет не в привычные пышные облачения, а в строгую чёрную сутану с серебряным крестом на груди. По обе стороны от него сидело по два монаха, итого судей я насчитала пятеро. Вероятно, это те самые посланцы Рима, о которых говорил король.

Молчание нарушил председательствующий архиепископ. Он подал знак, и из тёмного угла комнаты вышел церковный служка в простом одеянии послушника.

- Зачитайте вслух пункты обвинения! - приказал архиепископ.

Служка развернул большой лист пергамента и стал нараспев оглашать текст написанного. Мои уши резало каждое слово, голос этот казался невыносим.

"Волею святой церкви предаётся суду Лира Лидс, девица, фрейлина двора Его Величества Генриха. Обвиняется в грехе колдовства, сношениях с дьяволом, ереси, душепагубных деяниях, прелюбодействе. Также вина её в разжигании смертоносного поветрия в соседнем королевстве Шотландии, где под видом врачевания умерщвляла десятки христиан".

Прислужник окончил чтение. Председатель суда ударил по столу массивным деревянным молотком и провозгласил:

- Введите свидетеля обвинения!

Скрипнула дверь, и моим глазам предстала давно знакомая фигура главного врага в нынешней жизни. Отец Стефан за это время как будто ещё больше постарел. Несмотря на иссохший вид, глаза его были прежними: злобными и пронизывающими. Войдя, он чинно перекрестился и поклонился судьям.

- Вы будете отец Стефан, настоятель прихода из владений графа де Богуна? - вопросил архиепископ.

- Истинно так, - поклонился настоятель ещё ниже. - Имею честь предстать пред святыми судьями по своему долгу пастыря и христианина.

- Мы слушаем вас, отец Стефан, - кивнул глава суда. - Что вы можете показать по делу обвиняемой?