Третья истина - "Лина ТриЭС". Страница 100

Он так непривычно разволновался, что Саша была не рада, что затеяла этот разговор. Она отошла от телеги, все время оглядываясь. Виконт, облокотившись о дугу, потеряно уставился в одну точку. Саша уже подумывала вернуться и обыграть его же слова: «всегда контактен», затеяв непринужденный разговор. Она притормозила только, подбирая тему, и в этот момент услышала:

– Эй, парень! Вон там, на обочине, не ваша телега стоит?

Может быть, близко уже рубеж, к которому они так стремятся? Что-то русская речь звучит все чаще и чаще. Или это случайность? Саша сделала несколько шагов навстречу говорившему, прикидывая, не стоит ли позвать Виконта, использовав это как предлог, чтобы обратиться. Он много раз предупреждал, чтобы не заговаривала с посторонними. Может быть, возмутится и позовет, поругает? О! Да это просто мальчик. Она чуть не подумала «тоже мальчик». Ему лет пятнадцать, не больше.

– Наша, а что? Ты один здесь, посреди дороги? Идешь куда-то?

– Кабы шел, а то со стариками пешком много не нашагаешь… Два шага и притомились. Мы с под Ростова. Все разорили, с места согнали.

– Сочувствую. А кто разорил? Там кто сейчас? Красные, белые?

– А я почем знаю? Мы уже месяц в дороге. Были беляки. В покое никто не оставляет. Дали б жить. А тебе-то что?

– Я так просто спросил, – поосторожничала Саша, – а тебя как зовут? Меня – Сашкой.

– Колька. Давай лапу! Тебе сколько?

Так хотелось сказать, что пятнадцать, но Саша побоялась несоответствия и произнесла:

– Скоро четырнадцать.

– Ух ты, мне тоже, а ты мелковатый, городской, небось?

– Да.

– А я тоже, кстати, отец из скорняков, у него мастерская была, меха выделывали с моими старшѝми братьями. А твой?

– А мой, ну… вроде военный…

– Да, видно. Вон, как ровно стоит.

Саша вздрогнула, но тут же с облегчением увидела Виконта, который действительно стоял очень прямо, держа руки за спиной и глядя в их сторону.

– Слушь, Сашка, – умоляюще произнес мальчик, – а упроси батьку, вдруг он согласится, чтоб, значит, довезти нас. Нас семеро, да одна малявка.

– Разумеется, подвезем, – решилась Саша, надеясь что Виконта в его нынешнем состоянии уговорить будет нетрудно.

– Ну ты, погоди решать! Батькá спроси.

– Идем. Я попрошу. Батё-о-к!– закричала Саша Виконту.

Виконт, не меняя положения рук, подошел:

– Что?

– Вот люди поедут с нами, можно? Тут семья с малышами попала в трудное положение...

– Пусть едут.

Колька с восхищением уставился на Сашу:

– Здорово, а я думал, подзатыльник схлопочешь за самоуправство.

– Он за вихры меня обычно дерет! – засмеялась Саша.

– Что за нелепости? Прекрати, Саша! – сердито оборвал ее Виконт.

– Так позвать? – безмятежно поинтересовалась она.

– Зови.

Идя с Сашей за своими, Колька несколько раз опасливо оглянулся на Шаховского:

– Ух, ты! А я думал, он покладистый, а он ни с того, ни с сего рассердился. Чего это он?

– Это к вам не относится, это ему стала отвратительна даже мысль, что меня можно побить.

– Моему бы так. Он, хоть и старый, а клюкой как даст! Стой, а твой-то про плату не спросил!

Саша подавила порыв великодушия и включила практичность, тем более, что они не запаслись едой.

– За еду, идет?

– Сашка, ты что, все сам решаешь? А мне спросить надо.

На счастье у этой семьи еды было предостаточно, и они с радостью приняли Сашины условия. Вообще, судя по всему, они были довольно зажиточными. Правда, и семейство было немалое. Мать с отцом – старики, три сына, младший из которых - Колька. Плюс семья старшего сына – жена и две девочки – постарше, лет девяти, и совсем маленькая. Это младшую Колька не сосчитал в человеческом составе. Конечно, к старшей Саша отнеслась с мальчишеским презрением, но не схватить на руки малышку было свыше ее сил. Колька, вроде, даже обиделся. Наконец-то дружок сыскался, едут, интересные места, а Саша, вместо того, чтобы обсуждать, – нянькается с Агашкой. Но выражать откровенное неудовольствие Колька не стал, видимо, самостоятельность нового дружка его поразила.

– Агашечка, – умилялась в это самое время Саша, не забывая «держать» в то же время мальчишеский голос, – что это такое, ну, что? Скажи еще раз так чудесно…

– Койзинка… дыячками. Койко тебе годиков?

Это она спрашивала Сашу уже десятый раз. Старшая дичилась, жалась к женщинам, дремавшим на своих местах. Дед девочек – сухощавый и носатый, взявшийся править, с козел неторопливо излагал Виконту причину переезда. Виконт, Саша могла поручиться, его не слушал, но время от времени вставлял какие-то неопределенные междометия. На всю компанию он едва посмотрел. Все признаки отвратительного настроения были налицо. Руки, скрещенные на груди, крепко сжатые губы, взгляд исподлобья. Лошадь шла шагом. Колькины братья брели рядом. Чем бы ни было вызвано дурное настроение Виконта, Саша лишний раз обращаться к нему не решалась. Только расположилась рядом. Агаша дотянулась до его мизинца и потянула:

– Как тея зовут?

– Павел, – строго и скучно ответил Виконт и посмотрел на девочку отсутствующим взглядом... К огромному огорчению Саши, Виконт никогда не разделял ее восторгов по поводу малышей, был к ним абсолютно равнодушен и даже, как бы, не замечал их присутствия.

– Койко тебе годиков?

– Сколько мне лет? Тридцать, – удовлетворил ее любопытство Виконт.

– По-о-о-ль! – не выдержала, наконец, Саша. – Ну, посмотрите, какая она толстенькая, хорошенькая, мягонькая.

Виконт покивал головой, не глядя на ребенка.

– А де твой домик?

– Нигде сейчас.

Мать девочки засмеялась в край платка и робко подняла глаза:

– Вот какая. Покою не дает, расторопная! Не то, что старшáя. Надоест, прикрикните на Агашку.

– Настырная… – проворчал Колька. Саша не оправдала его ожиданий, и он дулся, но Агашку не остановило его осуждение:

– А как тея зовут?

– Павел, я же уже говорил.

– Ну, Павел,– рассердилась Саша.– Вы просто каменный и даже ледяной.

– Что, – неожиданно ласково отозвался Виконт, – холодно тебе стало? Это не от меня, Сашенька, – он еще и улыбнулся ей одной из своих лучших улыбок.

Саша прижалась к его боку, придерживая Агашку, которая целенаправленно пыталась перелезть на колени к «Павлу».

– А ты тё кусиись?

– Что-то новенькое, отвечайте!

– Ничего не ем.

Старшая девочка, опустив ресницы, тоже перелезла к Саше и поправила сестре платочек. Потом нерешительно взглянула на Виконта:

– А я знаю, это шапка из белки, правда?

– Да, из белки, – ответил он, и Саша с удовлетворением отметила, что и со старшей девочкой он говорил тем же тоном, что и с Агашей.

Телега накренилась, и девочка отчаянно напряглась, чтобы не оказаться зажатой между бортом и корзиной. Шаховской придержал корзину:

– Пересядьте, вам неудобно.

Девочка, в буквальном смысле открывшая рот от такого обращения, неловко полезла назад на свое место. Саша предалась воспоминаниям. Было время, он и ее называл на ВЫ, но все же она с гордостью припомнила, что с первой же встречи он разговаривал с ней заинтересовано, шутил, придумывал что-то. Но… хватит размышлять, пора подумать о еде. Он же голодный! Может быть, поэтому у него такие невеселые глаза. Саша видеть этого не может.

– Знаете что, ни к чему специальные остановки! Давайте, поедим на ходу! Ну, где у нас что? Вот здесь, на корзине разложим, – сказала она зашевелившимся тут же женщинам. Те извлекли хлеб, отварной картофель, сало и яйца.

– О! – воскликнула Саша, – какая прелесть! А малышке что дать – яичко? Поль, вам передать бутерброд с семгой или с икрой?

– Все равно.

Не понял ее шутки? Саша ругала себя. Зачем затеяла дурацкие воспоминания о Петре? Она старательно сделала Виконту бутерброд побольше: ломтики сала, кружки картошки и яйца, накрыла сверху вторым ломтем пористого хлеба. Старуха погладила Сашу по плечу:

– То-то хозяин растет! Счастье в доме, ласковый и домовитый…