Форт Далангез - Беспалова Татьяна Олеговна. Страница 19

— А Россия? — беспечно осведомился я, без сомнения уверенный в благоприятном ответе.

— Ничего не вижу. Туман глаза застит. Вижу только вражду. Море вражды. Долгую войну. Американские Соединённые Штаты — страна каторжников и замашки у неё, как у беглого каторжанина.

Амаль перевела дух, словно и впрямь увидела нечто страшное.

Она чем-то расстроена. Возможно, на этот раз её провидческий дар изменил ей. Или… Ах, как нравилась мне эта её девичья пылкость! Русские женщины или, положим, еврейки слишком скучны в своей предсказуемости, пресны, даже самые распутные из них слишком добродетельны в своей вере в Бога. Француженки и немки — меркантильны. Уроженки балканских стран — ограничены и слишком импульсивны. Но Амаль! Она считает себя черкешенкой, но один лишь Господь всемогущий ведает насколько она русская. Не мне, не еврею, судить о том. Хотя, по сути, я такой же русский, как она…

— Я поеду с тобой, — безапелляционно заявила Амаль.

— Но Камиль-паша…

— Не думаю, что его устроит твой кожаный кошелёк с брелоками.

— О! Эзотерические экзерсисы… Танцы с бубном… Без сомнения, твои эксперименты очаруют даже такого мужественного воина, как Камиль-паша! Господь мой всемогущий! Он прошёл обе балканские войны…

Я пристально уставился на Амаль, желая возбудить в ней смущение. Амаль ответила на мою эскападу странной печалью, которой я, привыкший к частым переменам в её настроении, не придал никакого значения.

— В лавке на углу жид продает золотые филигранные медальоны… — тихо проговорила Амаль.

— Видел. Ужасная безвкусица. В Трабзоне…

— Купи мне один, тот, что украшен красным рубином.

— Рубин мутный. Я запомнил.

— Купи… Рубин усиливает магию. Чистота камня не имеет значения.

— Ну что ж, если ты так желаешь…

Я кликнул камердинера, и тот, недовольный поручением, поплёлся на угол, в ювелирную лавку.

Обычные завтраки протекают в семейном кругу. Глава семьи в шлафроке, его супруга в пеньюаре и с папильотками в волосах. Детишки тоже не вполне прибраны и по утреннему времени не шалят. Прислуга сонная. Пища не всегда свежая и часто представляет собой остатки вчерашнего ужина.

Похмельную вялость торжественных завтраков или завтраков в офицерском кругу оживляют подачей шампанского вина или, на худой конец, игристого "Абрау Дюрсо". Причём непременно охлаждённого брюта. Иные сорта игристого вина для курсисток-гимназисток, развратничающих тайком от беспечных родителей…

Подкатив к дому Камиль-паши в пролётке, я вовсе не ожидал увидеть на столе турецкого генерала парочку откупоренных запотевших бутылок или холодные закуски, недоеденные за семейным ужином. Однако, несмотря на прохладную осеннюю погоду, жажда мучила меня ужасно, а потому мы распили бутылочку Moet Chandon прямо в пролётке, прежде чем ступени генеральского крыльца познали прелесть пышных шёлковых юбок Амаль Меретук.

В дверях нас встретила женщина, представившаяся Гизем-калфой. Глядя на её слишком смуглое и ассиметричное лицо, я подумал о распространённой среди мусульман благодатной традиции прятать женские лица за платками, оставляя открытыми лишь глаза, которые даже у Гизем-калфы прекрасны.

— Господин мой Ахмед ждёт господина Жвица одного, — проговорила служанка, бросив острый взгляд на Амаль. — Женщина может подождать на женской половине дома. Там её угостят чаем и пахлавой.

Я заметил, как Амаль, вспыхнув, прикрыла нижнюю часть лица шёлковым платком, который до этого обвивал её шею, ниспадая вниз живописными складками. Таким образом, грудь моей подруги обнажилась, и я заметил на ней тот самый медальон с мутным рубином в середине. Господь мой всемогущий, какая безвкусица! И зачем только Амаль нацепила её?

— Моя жена не может завтракать на женской половине просто потому, что моя подруга всегда завтракает вместе со мной. Таков наш обычай, — веско заметил я, и прислуга Камиля-паши принялась многословно и неискренне извиняться от имени своего господина, мешая при этом слова турецкого и немецкого языков.

Заметив в моих руках корзину с запотевшими бутылками Moet Chandon, калфа затрясла головой. В её маленьких глазках вспыхнул гнев правоверной мусульманки.

— Ну хорошо! Хорошо! Вылейте это шампанское в ванну. Принимать ванну с шампанским ваш строгий Бог вам не запрещает?

С этими словами я сунул корзину в ослабевшие руки калфы.

— Осторожно! Не разбейте!

Воспользовавшись её замешательством, мы с Амаль, как говорится, рука об руку, беспрепятственно вступили в комнаты генеральского дома. Самый беглый осмотр вполне европейской обстановки даровал мне надежду на успех авантюры с шампанским. Прежде чем вступить в святая святых — столовую паши, я для собственного воодушевления продекламировал перед Амаль небольшую резюмирующую речь, избрав для неё не вполне демократичный, но понятный нам обоим иврит:

— Махмуд Камиль-паша, которого встретившая нас служанка почему-то назвала Ахмедом — классический турок (такими их изображают на французских карикатурах) в красной феске, мундире с золотым шитьём и аксельбантами с лихо закрученными усами.

Он практичен, как ярмарочный торгаш, воинственен, как янычар, и одержим сызнова вошедшей в моду идеей восстановления османского великодержавия путём ограничения султанской власти. Разумеется, Камиль-паша, как истинный младотурецкий демократ, считает себя вполне цивилизованным европейцем. Он верен единственной жене, которую оставил вместе с детьми в относительной безопасности в своём имении на берегу Босфора, что не мешает ему здесь, в Эрзеруме, в походно-полевой обстановке содержать небольшой гарем. При всей благоприобретённой европейскости, паше не чужды и замашки восточного сатрапа. Например, от лиц подобных мне он привык получать разного рода подарки. По недоступной православному разумению восточной загадочности и сохраняя снисходительнопренебрежительное отношение к иноверцам, паша тем не менее пригласил меня на завтрак. Собственно, мне, почётному гражданину города Кострома, совершенно не обидно пренебрежение какого-то там турка. А твоё появление в собственном доме паша пусть спишет на мою бестактность, на дикость русских нравов. Поясню: паша полагает, будто Ибрагим Жвиц, рождённый в одном из малороссийских местечек от еврея и турчанки, разбогател на концессионной торговле в Сибири и потому является русским.

Вступив непосредственно в покои паши, мы с Амаль обнаружили следующую картину: прямоугольный стол посреди большой комнаты накрыт на три персоны таким образом, что большая его часть остаётся пустой. Ого! Завтрак обещает быть интимным! Во главе стола на кресле с высокой расшитой разноцветными шелками спинкой восседает сам Камиль-паша. По левую руку от него руку расположился курносый человек в германской полковничьей форме — Феликс Гузе. Я об руку с Амаль застыл в дверях. Мимо мелькнула быстрая тень. Звякнули столовые приборы. Теперь стол накрыт на четверых, и нам предлагают присесть. Я немного разочарован меню завтрака, которое полностью соответствует европейской традиции: яйца, орехи, сыр, фрукты. Только вместо копчёного бекона — куриная грудка. Из носика высокого чеканного чайника всё ещё поднимается парок, хоть напиток уже и разлит в хрустальные армуды. Неподалёку от изумительной в своей живописности особы Камиля-паши парит и булькает кальян. Узорчатый мундштук зажат генеральскими зубами. При этом усатое лицо генерала имеет хищное выражение изготовившегося к атаке таракана.

— Мой друг Ибрагим Жвиц! — произносит генерал между затяжками. — Мне доложили, что ты женат. Наверное, вы молодожёны, потому-то ты и не расстаёшься с ней даже ради короткого дружеского завтрака в мужском кругу. Вижу причину: твоя жена юна и хороша собой…

Для приветственной речи Камиль-паша использует немецкий язык. Я бросаю взгляд на Амаль. Глаза её сияют, но пальчики нервно теребят край платка — Амаль не вполне владеет немецким. Понимание ситуации она добирает за счёт интуиции. А если она захочет выпить чаю, ей придётся обнажить лицо, и тогда Камиль-паша поймёт, как он не прав в своих предположениях…