«Я много проскакал, но не оседлан». Тридцать часов с Евгением Примаковым - Завада Марина Романовна. Страница 12
— А главное — исправляться не собираетесь. Прошло восемь лет, и Ельцин без всякого внешнего повода отправил вас в отставку с поста премьер-министра. Но вслед решил наградить высшим орденом. Вы наотрез отказались его принять. Образно говоря, гордо швырнули «подачку» обидчику. Взыграло «расточительное» для политика чувство собственного достоинства?
— Я бы презирал себя, если бы ровно через месяц после того, как меня сняли, принял этот орден.
— Ельцин, предполагая, что вы благоразумно проглотили обиду, проявил редкостную толстокожесть…
— Думаю, инициатива исходила не от президента, а от его окружения. «Семья» продолжала меня побаиваться, несмотря на то что, отстраненный от должности, я не встал на путь борьбы, способной привести к столкновению. Отказался выступить и в Госдуме, и в Совете федерации, куда меня тут же пригласили. Но президента обступали люди недоверчивые и, полагая, что я обозлен, орденом, вероятно, пытались меня нейтрализовать.
— Или — вызвать слезу благодарности.
— Ну, это уж совсем несуразно.
— Англичане говорят: «Воспитанный человек не бывает груб без намерения». Спорадические нападки Ельцина на вас в период премьерства — это «намерение» по отношению к сильному сопернику или тривиальная бестактность?
— Сразу хочу оговориться: грубости, хамства от кого бы то ни было я бы не потерпел. Когда Ельцин — вы помните? — на встрече с журналистами сказал, что сегодня Примаков полезен, а завтра — посмотрим, я немедленно сделал заявление по всем телевизионным каналам и ответил, так сказать, подобающим образом. Такие вещи никогда не спускал. Была ли в данном случае со стороны президента допущена бестактность или он намеренно меня уколол — тут все не так упрощенно.
Борис Николаевич меня всегда выдвигал. Хотел назначить, я говорил, министром безопасности. Настаивал. Я наотрез отказался. Потом он настоял на переходе в МИД. Затем это его упорство при выдвижении меня премьер-министром. Не думаю, что Ельциным на том этапе двигало коварство и он рассматривал меня как временную фигуру. «Пожарника», по выражению по-литтехнолога Глеба Павловского.
Через две недели после назначения руководителем правительства президент пригласил на «стратегический разговор»: «Вы должны стать моим преемником». Я возразил: «Это исключено». Решившись на президентскую гонку, надо налаживать отношения с губернаторами, чтобы они организовывали голоса. Какая уж тут работа в полную силу! Премьер не должен приспосабливаться, бояться идти на обострение отношений с региональными лидерами. Я к тому, что вначале Ельцин меня не опасался. Но на него все время влияла «семья», и в конце концов он, вероятно, стал представлять меня не таким, каков я есть на самом деле. Начал думать, будто я хитрю, могу предпринять вероломные действия против него и его окружения и т. д. Но до последнего момента он колебался.
Вы знаете, с пленкой какой был случай? Ельцин с его вечной подозрительностью попросил меня перед телекамерами подтвердить, что не буду выдвигаться в президенты. Я говорю: «Пожалуйста. Я вам много раз это обещал. Повторю еще». Выступил. А Ельцин, стоявший рядом, добавил, что очень доволен работой правительства. Сюжет прошел в эфир, но реплики президента в нем не было. Николай Николаевич Бордюжа, руководитель администрации президента в то время, стал выяснять, почему вырезали слова Ельцина. Татьяна Дьяченко (кажется, это была она, но здесь я могу ошибаться) объяснила: «Борис Николаевич неважно выглядел, потому мы это место убрали…» Бордюжа потребовал пленку. Полную. Ему дали. И со стола она исчезла. У руководителя администрации!
Вот как. Так что работа шла. А о том, что президент колебался, я делаю вывод из его слов незадолго до моей отставки — никто ж, как говорится, за язык не тянул: «Природа еще не создала клина между Ельциным и Примаковым».
— Господи, вы что, так доверчивы?
— Не могу сказать, что я по натуре наивен. Но, знаете, всегда сложно понять, что человек, с которым у тебя добрые отношения, является недругом. В частности, я не верил, когда мне многие говорили о Валентине Юмашеве как об одном из наиболее активных организаторов моей травли. До сих пор отказываюсь поверить. Он написал мне после моего ухода из Белого дома проникновенное письмо, уверяя, будто я сделал то, что не удавалось президенту, — успокоил страну, а Юмашев «выстраивал всех своих, всю администрацию, чтобы мы работали как одна команда». Письмо я привел в своей книге. Убрал только слова, которые даже неудобно было цитировать: «Вы — великий человек».
— Вывод: надо учиться лучше разбираться в людях…
— В принципе да. С другой стороны, тогда у меня будет подозрительность какая-то. А зачем это нужно? Трудно работать с людьми, если с самого начала их в чем-то подозреваешь. И потом, в конце концов я понимаю, что собой представляет тот или иной человек. Даже не только понимаю. Иногда разбираюсь. (Смеется.) С ним.
«Моя мама Анна Яковлевна Примакова была сильным человеком».
«У мамы (слева) была близкая приятельница — Зинаида Николаевна Скворцова. Ее муж Оник Пештмалджян служил в армии и получил по ленд-лизу американскую шинель. Из шерстяной подкладки от нее мне сшили куртку на змейке и брюки».
«Натэлла Кварцхава была дочкой наших соседей по квартире. Став взрослой, она очень опекала мою маму в последние годы ее жизни».
«Мама (вторая слева) познакомила моего друга Рафика Демергоряна со своей медсестрой Томой (третья слева), которая стала его женой».
«Могила мамы в Тбилиси».
«В этом доме, когда мне исполнилось четыре года, мама получила четырнадцатиметровую комнату».
«Во время войны после седьмого класса я поступил в Бакинское военно-морское подготовительное училище. Когда нас на несколько дней отпустили домой, я гордо ходил по Тбилиси в форме».
«Мой друг Зорик Чачава стал инженером, чемпионом ССС Р по водному поло. Недавно прислал мне свою повесть о нашем детстве. Очень талантливую и смешную».
«Я не мыслил своей жизни без флота. Это была трагедия, когда меня по болезни отчислили из училища. Однако спустя годы все-таки стал членом Клуба адмиралов».
«Всегда грустно возвращаться в места своего детства, где все, кажется, было окрашено розовым цветом». Во дворе родного дома на Ленинградской улице.
«После окончания Московского института востоковедения я был зачислен в аспирантуру экономического факультета МГУ, сдав все экзамены на пятерки».
«Лаура была талантливейшим человеком, но полностью посвятила себя семье».
«Сам снимал моих дорогих». Лаура с маленькой дочкой Наной.
Лаура и сын Саша.
«На обороте этой фотографии написано: „Дорогой бабуле"». Саша и Нана.
