«Я много проскакал, но не оседлан». Тридцать часов с Евгением Примаковым - Завада Марина Романовна. Страница 16

— Вероятно, то были чисто гарвардские разработки?

Потом что-то «не срослось».

— Может быть. Я вам рассказываю об эпизоде, имевшем место незадолго до встречи «семерки», чтобы вы поняли: в дни, когда Советский Союз особенно нуждался в поддержке, никто не спешил бросать ему спасательный круг.

— Как все-таки вышло, что из народного любимца, фаворита Времени Михаил Сергеевич превратился в раздражитель толпы, мишень анекдотов и ехидных частушек, вроде: «Стала жизнь нелегкою, стала жизнь несладкою. Что же ты наделала, голова с заплаткою?!»

— Вы сами частично ответили на свой вопрос, приведя эту незамысловатую частушку. У Михаила Сергеевича нормальное чувство юмора, и, по моим наблюдениям, он не обижался на подтрунивания, соленые словечки в свой адрес. А они все чаще звучали по мере того, как пустели прилавки, исчезали продукты. Это вкупе с дезорганизацией производства, которая при застое была не столь очевидной, заметной, не могло не досаждать простому народу, не опускать, как сейчас говорят, рейтинг президента.

У интеллигенции к Горбачеву возникли свои претензии. Кто-то полагал, что он дал меньше демократии, чем хотелось бы. Кто-то, недовольный непоследовательностью Михаила Сергеевича, стал отмечать в нем недостаток кругозора, неправильную южную речь. Люди так устроены, что, развенчивая кумира, начинают ставить ему в упрек даже то, что прежде нравилось, умиляло.

Меня никогда не шокировала манера Горбачева обращаться на «ты». Это шло от партийного стиля, являлось, если хотите, знаком товарищеского доверия. Но некоторых, знаю, «тыканье» Михаила Сергеевича коробило. Правильной реакцией в таких ситуациях было бы тоже перейти на «ты». Однако в моей жизни, кроме Горбачева, был еще один человек, с которым я не мог допустить такую «вольность». Николай Николаевич Иноземцев много раз предлагал: «Женя, обращайся ко мне на «ты». Но что-то внутри не позволяло, несмотря на близкую дружбу, проявлять фамильярность в общении с человеком, прошедшим войну, много старше меня.

Третий руководитель, который всем поголовно «тыкал», был главный редактор «Правды», позднее — секретарь ЦК КПСС Михаил Васильевич Зимянин. Однозначно про него нельзя. Да и не будем отклоняться от темы…

— Почему? Мы сейчас говорим о власти, а Зимянин — фигура из «сфер». К тому же мы долго работали в «Комсомольской правде», и любопытно, какие нравы в шестидесятые — семидесятые годы царили в доме 24 по улице Правды — двумя пролетами ниже шестого этажа.

— Хотя главный редактор «Правды» был важной номенклатурной фигурой, к нему можно было по номеру зайти в любой момент.

— Даже в «Комсомолке» в предперестроечные времена такого не водилось. К главным редакторам Ганичеву или Селезневу, по всем статьям уступающим Зимянину, едва ли не через секретарш надо было записываться.

— Для молодежной газеты особенно нелепо. Нет, к Михаилу Васильевичу сотрудники не прорывались через заслоны. Раз мы с Томасом Колесниченко заходим — Зимянин футбол по телевизору смотрит: Минск играет с Луганском. А Зимянин родом из Белоруссии. Понятно, за своих болеет. Ровно в тот момент, как мы открыли дверь, украинцы забили гол. Другой бы на месте Зимянина за голову схватился. Но он посмотрел на нас так внимательно и говорит — воплощенная партийная объективность: «Молодцы луганцы!» (Смеется.)

Уходя из «Правды» в ИМЭМО, я заглянул к главному попрощаться. Сказал: «Михаил Васильевич, хочу вам на память подарить шахматы, которые привез из Египта». Поскольку Зимянин вечно подчеркивал свой аскетизм, добавил: «Они дешевые. Сделаны не из слоновой, а из бычьей кости». Михаил Васильевич нахмурился: «Ты же знаешь, я позволяю себе взять в подарок только авторучку». Колесниченко (он стоял рядом) разрядил ситуацию: «Спасибо». И взял шахматы себе. (Смеется.)

Партийных черт в Зимянине хватало. Мог, допустим, наорать на человека. Я уже работал директором Института востоковедения, когда он в качестве секретаря ЦК по идеологии позвонил и, не помню по какому поводу, раскричался. Я перебил: «Почему вы разговариваете таким тоном?» Зимянин взвился: «Что? Мы тебя снимем с работы!» Прежде чем он швырнул трубку, я успел вставить: «Снимайте».

Однако никаких оргвыводов не последовало. В принципе Зимянин хорошо ко мне относился. По-человечески я ему даже обязан. Как главный редактор он воспротивился моей командировке на юг Аравии в партизанский отряд в Дофаре, воевавший против англичан. Я рвался сделать громкий материал, но меня растрогали слова Михаила Васильевича: «Поездка слишком опасна, а я дорожу тобой».

По окончании «шестидневной войны» приехал в Москву из Египта. Долго сидел у главного, посвящая в подробности, которых в газете не было. При мне Зимянин набрал по «вертушке» Суслова: «Приехал наш собственный корреспондент из Каира. Крайне интересные наблюдения. Считаю, вам полезно послушать». Суслов согласился, и мы тут же отправились в ЦК. А у него был секретарь — однофамилец Николая Николаевича Иноземцева. Зимянин к нему обращается: «Товарищ Иноземцев, спросите у Михаила Андреевича, могу ли я присутствовать во время его беседы с Примаковым». Главный редактор «Правды» задает такой вопрос! Секретарь засуетился: «Что вы! Пожалуйста, заходите». Но Зимянин — какой аппаратчик! — возражает: «Я не хунвейбин какой-то, чтобы сам решать этот вопрос. Идите и спросите».

Суслов очень внимательно слушал. Задавал вопросы, вслед за мной что-то записывал своим мелким почерком. В свою очередь рассказал, как шло обсуждение по этой теме на Политбюро. Поблагодарил, провожая нас до двери. Зимянин спрашивает: «Позвольте мне на несколько минут остаться?» — «Пожалуйста». Наверное, про меня говорили. Я ждал Михаила Васильевича в приемной. Выходит: «Женя, как поедем? Свою машину вызовем или попросим, чтобы ЦК дал разъездную?» — «Терять время, пока ваша приедет? Давайте поедем на цековской». Зимянин обращается к секретарю: «Будьте добры, вызовите машину». Иноземцев поднимает трубку: «Машину к пятому подъезду! Поедет товарищ Примаков и с ним еще один товарищ». Я обалдел. Изумленно смотрю на Зимянина. Тот с невозмутимым видом тихо поясняет: «Ни черта ты не понимаешь в аппаратной жизни. Тебя никто не знает. А если бы секретарь попросил разъездной автомобиль для Зимянина, все бы решили, что я уже снят». Вот такие были нравы.

— Всегда интересны свидетельства очевидца о ньюсмейкерах того или иного периода. Особенно если вспоминает человек наблюдательный и ироничный. Правда, термин «ньюсмейкер» в годы застоя не был в ходу. Как, впрочем, и во времена перестройки. Еще пару вопросов о ней… Два столпа, два «прораба перестройки» — Александр Яковлев и Эдуард Шеварднадзе. Расскажите об этих противоречивых фигурах.

— Шеварднадзе никогда не был таким «столпом», как Яковлев. Если вести речь о «столпах», то помимо Александра Николаевича Яковлева в начале перестройки к ним можно причислить Лигачева.

— ?

— Видите ли в чем дело. То, что Егор Кузьмич поддерживал Горбачева, и то, что первое время они были вместе, это факт. Позднее Лигачев также не выступал против Михаила Сергеевича. Но он опасался, что Горбачев ликвидирует сердцевину того, что составляло смысл его, Лигачева, жизни. Поэтому стал бороться против Яковлева; Яковлев — против него. А потом они оба отпали…

— «Сердцевиной» Лигачев считал партию или коммунистическую идею?

— Идею. Как бы кто ни относился к Лигачеву, нельзя отрицать: он — честный человек. Мой друг Лев Оников, который тридцать лет проработал в ЦК КПСС при всех генсеках, рассказывал, что, когда в Томск к Лигачеву, первому секретарю обкома, приезжали в командировку работники ЦК, он им в качестве сувениров дарил кедровые орешки.

— А секретари других обкомов?

— Других — более материальные вещи.

Поборники перестройки особенно негативно стали относиться к Лигачеву после появления в «Советской России» статьи Нины Андреевой «Не могу поступаться принципами». Это был призыв к возврату в большевистское, даже сталинское прошлое. Лигачев внутренне поддерживал публикацию, но он отрицал, будто дал ей отмашку. Не думаю, что говорил неправду. Также, исходя из его характера, верю, что не спускал указание широко распространить статью, несмотря на то что, рассказывали, назвал ее на Секретариате ЦК «интересной». Тогда между ним и Яковлевым произошла настоящая схватка. Ведь что сделал Горбачев? Он на агитпроп, идеологию сознательно поставил антагонистов — Яковлева и Лигачева. Апробированная тактика сдержек и противоречий.