Хамелеон 2 (СИ) - Буланов Константин Николаевич. Страница 3

Традиция так называемых «ворошиловских завтраков», когда высшее военное и политическое руководство страны на добровольных началах не обделяло своим вниманием избранных участников майского парада и свежих выпускников военных академий, пока еще не переросла в традицию больших кремлевских приемов Сталина. Но уже в 1934 году был сделан соответствующий переходный шаг. Именно 2 мая 1934 года Иосиф Виссарионович почтил своим визитом Большой Кремлевский дворец, где проводился праздничный завтрак для представителей среднего командного состава РККА. И весьма немаловажным фактом, свидетельствующим о нынешних личных предпочтениях вождя, стало его обращение к собравшимся, начавшееся с танкистов.

— Мои пожелания танкистам! — подняв рюмку заполненную, скорее всего, отнюдь не водкой, а водой, привстал со своего стула генсек. — Поскольку наши товарищи металлурги уже отчитались о разработке танковой брони новейшего сорта, желал бы вам иметь в скором будущем побольше обновленных Т-24 и Т-35. — Последних пока было произведено всего 2 штуки, по сути — прототипы, и 10 серийных строились, отчего в них еще никто не успел разочароваться. Слишком уж малый опыт их эксплуатации имелся у военных, дабы осознать, что машины подобной конструкции являлись тупиковой ветвью эволюции БТТ[1]. Вот и хвалили покуда данную технику даже на самом высоком уровне. Всё равно ничего лучше покуда не существовало. — Они показали себя неплохо и, уверен, станут еще более грозными боевыми машинами с новой броней. — Да, организованный Орджоникидзе десант специалистов «броневой группы» на Ижорский завод, наконец, спустя более чем 2 года, принес свои плоды. Была разработана и внедрена в массовое производство недорогая гомогенная броня, позволившая забыть о прежних мучениях со сваркой бронекорпусов. Нет, там, где за дело брались криворукие идиоты или же совершенно неподготовленные рабочие, до сих пор имелись огромные проблемы с растрескиванием сварных швов. Но уже сейчас можно было смело переходить на автоматическую сварку, поскольку уходили проблемы с подбором чуть ли не методом тыка необходимых параметров этой самой сварки. А это практически десятикратно ускоряло процесс создания бронекорпуса, давая возможность сделать танковую промышленность действительно крупносерийной. Да и переход к более «толстокожим» машинам стал вполне возможен.

— Желал бы иметь побольше амфибий! — не делая какого-либо перерыва, перешел Иосиф Виссарионович к упоминанию куда менее тяжелой техники. Естественно, речь тут шла не о бронированных «тараканах» типа английского танка-амфибии ВКЛ[2] и его отечественных аналогах, «торпедированных» одним инженером-самоучкой еще на стадии оценки, а о ПТ-1. Последний хоть и вышел изрядно дорогостоящим в производстве, пришелся по нраву многим военным теоретикам, сумевшим-таки убедить Сталина в крайней необходимости иметь в РККА танк подобной конструкции. Тем более, что тот сам относительно недавно выступал за скорейшее внедрение плавающего танка в войска. Правда тогда он еще не был в курсе, сколь дорого это встанет государству. Потому присутствующее в его речи пожелание адресовалось скорее производственникам, чтобы те сделали серийный танк не столь дорогим, дабы позволить стране насытить ими свои войска. Увы, но пока за сочетание в одной машине приемлемой броневой защиты, какого-никакого артиллерийского вооружения, амфибийных свойств и колесно-гусеничного хода с большой скоростью передвижения и приводом на все колеса приходилось расплачиваться сотнями миллионов рублей. Благо, впечатлившись цифрой себестоимости изготовления ПТ-1, никто не стал даже предлагать заменить данными танками в войсках те же Т-26, обходившиеся раз в 15 дешевле. Потому закрепляли их исключительно за танковыми ротами разведбатов механизированных и танковых частей, а также за танковыми полками кавалерийских дивизий. Но даже так их катастрофически не хватало для оснащения уже имеющихся войск, отчего, в том числе, он и был упомянут Сталиным в своей речи. Умному, что называется, было этого достаточно, дабы усилить, ускорить, углубить и выполнить много прочих действий начинающихся на «у» в целях скорейшего удовлетворения нужд РККА в данной машине.

— Желал бы вам новых мощных орудий! Ибо танк есть хорошо защищенная броней артиллерия! — а вот с этой фразой оратор опередил себя же аж на добрых 5 лет, видимо, почерпнув её суть из трудов почившего Калиновского. Заодно намекнул кое-кому из присутствующих, что пора бы, наконец, разобраться с тем жутким бардаком, что творился в сфере танкового вооружения. Пусть после недавнего принятия на вооружение 45-мм танковой пушки 20К подошли к логическому завершению мучения с малокалиберным танковым орудием, данный, несомненно, радостный момент оказался омрачен тем, что будущих носителей этой самой пушки оставалось в производстве всего ничего — только ранее упомянутый ПТ-1, да тяжелый броневик БА-3. Ведь изготовление тех же легких Т-27 собирались полностью свернуть уже в этом году, как не вписывающихся в новую типизацию танков.

Нет, так-то данных пушек требовалось поставить не менее пары тысяч только чтобы обеспечить перевооружение уже находящихся в войсках Т-18, Т-20, Т-27 и БА-27. Но куда больше Сталину желалось видеть тысячи Т-26 и Т-24 с положенными им орудиями, а не деревянными макетами оных. С чем возникли немалые проблемы, поскольку даже, вроде как, доведенную Сячентовым до ума А-19 единственный производитель среднего танка всё никак не желал заказывать на стороне, продолжая экспериментировать с собственными возможностями. А выданную тем же Сячентовым на гора ПС-3 под унитар 76-мм дивизионки, никак не желал принимать самый массовый танк РККА. Башня слишком легкого для такого выстрела Т-26 постоянно выходила из строя, не выдерживая чересчур великих для нее нагрузок. А ведь именно желанием установить в эти танки новейшей ПС-3 отбалтывались от него все последние месяцы те, кто не смог обеспечить вооружение уже переданных в войска и вновь собираемых танков этой модели пушками КТ-28. Валовое же производство последних до сих пор хромало на обе ноги. Потому тут действительно было от чего желать скорейшего появления новых мощных орудий.

После же речь генсека пошла об артиллерии, пехоте и, конечно, авиации, коей оказалось уделено максимальное время. Не были забыты и отношения вождей с массами. Прогиб в сторону присутствующих в зале представителей этих самых масс оказался весьма глубоким. Сталин во всеуслышание признал, что решают именно массы, поскольку вожди без них — никто и звать их никак. Сказано это всё было, конечно, несколько иными словами, но сидевший за одним из накрытых столов Геркан сократил данную часть речи для себя именно до такого значения. Видать лидер СССР всё еще не обладал достаточной поддержкой своих действий в среде высшего руководства страны, отчего и завуалировано предложил собравшимся командирам рот, батальонов и полков — то есть тем, кто непосредственно командовал своими красноармейцами, держаться именно его фигуры, дабы достичь большего. И чего уж там говорить, наиболее хитрые и умные из числа присутствующих прекрасно поняли данный посыл. И он им пришелся по душе. Уж это Александр смог прекрасно рассмотреть на лицах ближайших соседей. Заодно подуспокоился и на свой счет. А то всякие мысли посещали его голову в последнее время. Нехорошие такие мысли.

Вообще, после продолжительного восстановления от «тяжелого ранения» Геркан даже несколько испугался, что переиграл с демонстрацией провала в памяти. Медики продержали его на больничном аж до середины января 1934 года — свыше четырех месяцев. Имелось даже опасение, что военно-врачебная комиссия спишет его подчистую, и вылетит он из УММ, как пробка из бутылки шампанского. А после столь же стремительно вылетит и с занимаемой служебной жилплощади. Что, учитывая беременность супруги, было бы вообще не к месту. И лишь 17 января его обрадовали новостью, что даже такой, беспамятный, он все еще нужен РККА. И академия, куда уже в марте Александр таки будет обязан отправиться грызть гранит науки, от него никуда не денется.