Дорога в Гандольфо - Ладлэм Роберт. Страница 44

Дивероу не смог совладать с собой. Он хохотал так, что по его щекам заструились слезы.

– Прости меня! Это куда изобретательней, чем бегство в Лондон от флиртующего мужа. Или гастрономическая школа в Берлине. Бог мой, это же прекрасно! Пять сотен голых пигмеев! Ты сама это сочинила или это выдумка Мака?

– Ты излишне подозрителен, – улыбнулась Мэдж – вежливо, понимающе – и убрала полотенце со лба. – Тут невозможно жить. Я намочу полотенце в холодной воде. Завтрак принесут минут через пятнадцать-двадцать.

Женщина поднялась с кровати и задумчиво поглядела в окно. В комнату ворвались оранжевые лучи нового дня.

– Солнце встает, – заметила она.

Дивероу разглядывал Мэдж. Лившийся из окна свет размывал очертания ее стройной фигуры, усиливал блеск каштановых волос и прибавлял мягкости и глубокой свежести лицу. Не юному, но выглядевшему прекраснее юного. С выражением открытости, признающим возраст и вместе с тем изящно подсмеивающимся над ним.

Ее непосредственность тронула Сэма.

– Ты недурно смотришься! – восхитился он.

– Так же, как и ты, Сэм, – ответила она. – Ты поступаешь как истинный друг: говоришь то, что думаешь. У тебя добрые глаза. Наш старый приятель Мак любил повторять: «Наблюдай за глазами, особенно в толпе, и ты убедишься, что они слышат». Он прав. Мак говорил это много лет назад. Я знаю, это звучит глупо, но глаза и в самом деле слышат.

– Не думаю, что это звучит глупо. Глаза действительно способны слышать. У меня есть приятель в Вашингтоне, который вечно шляется по вечеринкам и бесконечно повторяет одно и то же слово – «гамбургер». И ничего больше. Одно лишь это слово. Он свято верит, что девяносто процентов окружающих его людей без конца говорят об одном и том же вроде: «Сказали ли вы об этом своему заму?» Обычно этот малый сразу распознает тех, кто мелет подобную ерунду. А знаешь, каким образом? Он утверждает, что у этих людей глаза бегают.

Мэдж рассмеялась. Их глаза встретились.

– Я верю Маку, – призналась она.

– Ты хороший человечек, – улыбнулся Сэм.

– Стараюсь быть такой. – Она снова взглянула в окно. – Знаешь, Мак еще говорит, что люди слишком часто подавляют заложенные в них самой природой прекрасные наклонности ради насущных дел. Однако это вовсе не свидетельствует об их слабости. Как-то он сказал: «Черт возьми, Мэдж, мне тоже приходится от многого отказываться, но ни один сукин сын не называл меня за это слабаком». И я уверена на все сто, что никто никогда и не назовет его так.

– Быть верным чувству долга – все равно что быть красивым, – промолвил Дивероу, задумавшись над последним афоризмом Мака.

– Возможно, ты и прав, – произнесла Мэдж и понесла полотенце в ванную. – Я отлучусь на минутку, Сэм.

Она закрыла за собой дверь. Сэм мысленно повторил ее слова о природных наклонностях и насущных делах. Поразмыслив, решил, что Маккензи, несомненно, человек с еще большими странностями, чем он предполагал. Во всяком случае, до сегодняшнего утра.

Дверь ванной открылась. На пороге стояла Мэдж и задумчиво улыбалась. В ее глазах искрилось веселье человека, отдающего себе отчет в том, какое зрелище он сейчас представляет. С юбкой она рассталась. Груди же были аккуратно упакованы в кружевной бюстгальтер цвета слоновой кости, а темные трусики словно подчеркивали изящный изгиб бедер и белизну нежной кожи.

Она обошла кровать и взяла его неподвижно лежавшую руку. Затем грациозно села и склонилась над ним. Прикосновение ее огромной груди будто ударило его электрическим током, заставило вдруг судорожно вздохнуть. Она поцеловала Сэма в губы, потом, оттолкнув, расстегнула его пояс и быстрым изящным движением руки стянула с него брюки.

– О, майор, у вас в голове неплохие идеи…

Но тут раздался телефонный звонок алжирского террориста.

Звезды погасли, как от мощного взрыва. Сознание померкло в неожиданном приступе истерии. Ласковые слова, ажурный бюстгальтер, податливое тело – все это внезапно исчезло. Остались только вопли на арабском языке, выкрики команд и угрозы в случае неподчинения подвергнуть Сэма немыслимому насилию и всевозможным карам.

– Если вы хоть на секунду прекратите визжать насчет свиней и собак, возможно, я пойму, что вы пытаетесь мне сказать, – проговорил Сэм и, отведя телефонную трубку от уха, твердо добавил: – Все, что вы уже услышали от меня, означает, что я не смогу спуститься к вам прямо сейчас.

– Я эмиссар шейха Азаз-Варака!

– Ну и что из того, черт вас подери?

– Собака!

– Собака? Вы хотите сказать: щенок?

– Молчать! Шейх Азаз-Варак – бог всех ханов! Укротитель ветров пустыни, глаза сокола! Он храбр, как львы Иудеи! Он повелитель грома и молний!

– И чего же вы хотите от меня? – промолвил нерешительно Сэм, невольно угадывая, что за всем этим скрывается четвертый объект Хаукинза. «О боже, это стоит десяти миллионов!» Впрочем, сейчас он подумал об этом не с большим воодушевлением, чем о десятке пачек сигарет.

– Замолчи, собака! Не то вам обоим отрежем уши и выжжем раскаленным железом твой вонючий язык!

– Черт возьми, но это же грубо! Говорите вежливее, или я повешу телефонную трубку: здесь ведь женщина.

– Пожалуйста, мистер Дивероу, – произнес араб неожиданно почтительным тоном, даже с оттенком радости. – Во имя Аллаха и ради любви Аллаха, не упрямьтесь! Это мои уши окажутся бог знает где, если вы будете упорствовать. Мы должны немедленно отправиться в Тизи-Узу. [9]

– В Тизи… а дальше что?

– Узу, мистер Дивероу.

– Вы сказали – Узу, не так ли?

Итак, Сэм попал в самую невероятную переделку, какую только мог предположить.

Мэдж протянула вдруг руку к телефонной трубке.

– Дай ее мне! – приказала она. – Я знаю, где находится Тизи-Узу. Мы с мужем однажды там останавливались. Ужасное место! Поверь мне, никогда в жизни не посоветовала бы я своему другу отправиться в этот богом проклятый Тизи-Узу. Это же край света! Без единого приличного отеля и ресторана, не говоря уже о прочих необходимых заведениях.

Мэдж приложила к уху трубку и вслушивалась в течение трех-четырех секунд. Завывание на линии стало еще громче.

– Право, Мэдж, я постараюсь все уладить сам…

– Успокойся. Этот сукин сын даже не алжирец… Дала… – произнесла она в трубку. – Ладно, тогда мы оба спускаемся!.. Послушай, ты, вонючий комар пустыни, нравится тебе это или нет, но мы сделаем именно так… Нет, это будут твои уши, дорогуша! И еще: в ту самую минуту, когда мы прибудем туда, моего друга должен ожидать огромный кусок мяса… И никакого печенья из верблюжьего навоза, ты меня понял?.. Хорошо, через пять минут мы будем внизу.

Она положила трубку и улыбнулась Дивероу, лежавшему почти нагишом. Он был бледен.

– Это очень благородно с твоей стороны, но совсем не обязательно, чтобы ты…

– Не будь идиотом. Ты совсем не знаешь этих людей, а я знаю. Ты должен быть твердым. Они вполне безобидны, несмотря на свои проклятые ножи. Кроме того, разве могу я оставить тебя без присмотра хотя бы на минуту? Тем более после того, как я узнала, какие прекрасные мысли ты вынашиваешь? К тому же – в таком состоянии! – Она повернулась к нему и снова поцеловала его в губы. – А знаешь, это и впрямь очень трогательно.

Дивероу совсем не был готов к встрече с двумя переодетыми в арабов людьми в холле отеля «Алетти» и поэтому в первый момент подумал, что в его состоянии вполне возможны галлюцинации.

Это были Питер Лорре и Борис Карлов. Они выглядели несколько моложе, чем на старых фотографиях, но Сэм сразу же узнал их обоих.

Последующие двадцать минут прошли словно в тумане, хотя ему необходимо было мыслить ясно. Азаз-Варак, кем бы и где бы он ни был, представлял собой последнего пайщика, так что самое время конкретизировать план противодействия замыслу Хаукинза.

Питер Лорре уселся на переднее сиденье рядом с Борисом, управлявшим машиной. Автомобиль резво понесся по улицам, опасно кренясь, когда приходилось объезжать не проспавшихся еще алжирцев.