Толстой (СИ) - Гуцол Юлия Валерьевна. Страница 28

Теперь обратим взор на друзей усопшего. «Так называемые друзья Ивана Ильича», узнав о его смерти, несколько опечалились, но не его кончиной, а тем, что придется исполнять скучные правила приличия и ехать на панихиду и к вдове с соболезнованиями. Конечно, они нанесли визиты к вдове, но слова их и чувства были неискренними и формальными. Каждый из них думал, чего лишается, проводя время за столь унылым занятием: «… инцидент панихиды Ивана Ильича никак не может служить достаточным поводом для признания порядка заседания нарушенным, то есть что ничто не может помешать нынче же вечером щелкануть, распечатывая ее, колодой карт, в то время как лакей будет расставлять четыре необожженные свечи; вообще нет основания предполагать, чтобы инцидент этот мог помешать нам провести приятно и сегодняшний вечер».

Очень показательны чувства вдовы. Жену усопшего скорее интересует не сама смерть мужа, а то, сколько денег она сможет получить. Получается, что потеря мужа – это сначала финансовая потеря, которую надо восполнить, и уже только потом может идти речь о какой-то привязанности. «Она сделала вид, что спрашивает у Петра Ивановича совета о пенсионе: но он видел, что она уже знает до мельчайших подробностей и то, чего он не знал: все то, что можно вытянуть от казны по случаю этой смерти; но что ей хотелось узнать, нельзя ли как-нибудь вытянуть еще побольше денег».

Дочь с женихом тоже расстроились не из-за трагического события, а из-за необходимости соблюдения периода траура, что мешало им в ближайшем будущем пожениться. «Она имела мрачный, решительный, почти гневный вид. Она поклонилась Петру Ивановичу, как будто он был в чем-то виноват. За дочерью стоял с таким же обиженным видом знакомый Петру Ивановичу богатый молодой человек, судебный следователь, ее жених».

И единственный человек, которого искренне огорчает смерть Ивана Ильича – это его сын. Но здесь Толстой добавляет деталь: «… глаза у него были… и такие, какие бывают у нечистых мальчиков в тринадцать-четырнадцать лет. По всей вероятности, Лев Николаевич намекает на то, что из подростка ничего путного не выйдет. «Из-под лестницы показалась фигурка гимназистика-сына, ужасно похожего на Ивана Ильича. Это был маленький Иван Ильич, каким Петр Иванович помнил его в Правоведении. Глаза у него были заплаканные…»

Картина нерадостная. Что же за человек такой Иван Ильич, коли к нему такое отношение? Давайте разбираться. Толстой пишет: «Прошедшая история жизни Ивана Ильича была самая простая и обыкновенная, и самая ужасная». Он был «человеком способным, весело добродушным и общительным, но строго исполняющим то, что он считал своим долгом; долгом же своим он считал все то, что считалось таковым наивысше поставленными людьми». У него имелись образцы для подражания, коим он и следовал. Вот из этого отрывка можно сразу понять принципы Ивана Ильича: «Были в Правоведении совершены им поступки, которые прежде представлялись ему большими гадостями и внушали ему отвращение к самому себе, в то время, как он совершал их; но впоследствии, увидав, что поступки эти были совершаемы и высоко стоящими людьми и не считались ими дурными, он не то что признал их хорошими, но совершенно забыл их и нисколько не огорчался воспоминаниями о них».

Нет, нет, Иван Ильич не был злодеем, он исправно исполнял свои служебные обязанности, двигался по карьерной лестнице, обзавелся обычной семьей, обычным хобби. Он имел пристрастие к «жизни легкой, приятной, веселой и всегда приличной и одобряемой обществом», чего, собственно говоря, и достиг. Но именно в этот момент его настигла болезнь, причиной которой было неудачное падение при вешании гардины в новой квартире. И картина жизни резко поменялась.

Болезнь – это уже из разряда чего-то неприличного, смерть еще более неприлична, и в центре подобного сюжета оказался Иван Ильич. Мир перевернулся, он умирал и хотел, чтобы его искренне пожалели, но в обществе «жизни легкой, приятной, веселой, всегда приличной» это невозможно, поскольку приличные люди о таком не говорят и себя так не ведут. В свое безболезненное время Иван Ильич гордился тем, что умеет «исключать все то сырое, жизненное, что всегда нарушает правильность течения служебных дел: надо не допускать с людьми никаких отношений, помимо служебных, и повод к отношениям должен быть только служебный и самые отношения только служебные», – это и пришлось ему испытать на себе.

Например, на приеме у доктора «для Ивана Ильича был важен только один вопрос: опасно ли его положение или нет? Но доктор игнорировал этот неуместный вопрос. С точки зрения доктора, вопрос этот был праздный и не подлежал обсуждению; существовало только взвешиванье вероятностей – блуждающей почки, хронического катара и болезней слепой кишки. Не было вопроса о жизни Ивана Ильича, а был спор между блуждающей почкой и слепой кишкой». Так он остался один на один с болезнью и последующей смертью.

И только один человек скрашивал его одиночество, буфетный мужик Герасим. «Ему хорошо было, когда Герасим, иногда целые ночи напролет, держал его ноги и не хотел уходить спать, говоря: “Вы не извольте беспокоиться, Иван Ильич, высплюсь еще”; или когда он вдруг, переходя на “ты”, прибавлял: “Кабы ты не больной, а то отчего же не послужить?” Один Герасим не лгал, по всему видно было, что он один понимал, в чем дело, и не считал нужным скрывать этого, и просто жалел исчахшего, слабого барина».

Ведя образ жизни, который он считал правильным и приличным, Иван Ильич сам привел себя к такому финалу. Болезнь не считается с приличиями, она приходит в любое время, и ее нельзя запихнуть в рамки, но это становится понятным только тогда, когда ты болен. «Страшный, ужасный акт его умирания, он видел, всеми окружающими его был низведен на степень случайной неприятности, отчасти неприличия (вроде того, как обходятся с человеком, который, войдя в гостиную, распространяет от себя дурной запах), тем самым “приличием”, которому он служил всю свою жизнь; он видел, что никто не пожалеет его, потому что никто не хочет даже понимать его положения».

Так что же чувствует главный герой, какие мысли к нему приходят? Мучаясь от бессилия, Иван Ильич пытается задать вопрос о смысле своих страданий. В такие моменты, невзирая на веру или отсутствие оной, все люди обращаются к Богу и внутрь себя.

«Он плакал о беспомощности своей, о своем ужасном одиночестве, о жестокости людей, о жестокости Бога, об отсутствии Бога. “Зачем ты все это сделал? Зачем привел меня сюда? За что, за что так ужасно мучаешь меня?”» Он и не ждал ответа и плакал о том, что нет и не может быть ответа. Боль поднялась опять, но он не шевелился, не звал. Он говорил себе: “Ну еще, ну бей! Но за что? Что я сделал тебе, за что?”

Потом он затих, перестал не только плакать, перестал дышать и весь стал внимание: как будто он прислушивался не к голосу, говорящему звуками, но к голосу души, к ходу мыслей, поднимавшемуся в нем.

– Чего тебе нужно? – было первое ясное, могущее быть выражено словами понятие, которое, он услышал.

– Что тебе нужно? Чего тебе нужно? – повторил он себе. – Чего? – Не страдать. Жить, – ответил он.

И опять он весь предался вниманию такому напряженному, что даже боль не развлекала его.

– Жить? Как жить? – спросил голос души.

– Да, жить, как я жил прежде: хорошо, приятно.

– Как ты жил прежде, хорошо и приятно? – спросил голос».

И Иван Ильич осознает, что его жизнь была пустой, фальшивой, что его жизнь была «не то». Кто разговаривал с ним? Главный герой сомневается в существовании Бога, но все равно обращается к нему, а отвечает ему по задумке автора «голос души, ход мыслей, поднимавшийся в нем». Иван Ильич готов поверить в Бога, поэтому решает исповедоваться и причаститься. «Когда пришел священник и исповедовал его, он смягчился, почувствовал как будто облегчение от своих сомнений и вследствие этого от страданий, и на него нашла минута надежды. Он опять стал думать о слепой кишке и возможности исправления ее. Он причастился со слезами на глазах.