Мачты и трюмы Российского флота - Фурса Пётр Иосифович. Страница 12

– Ну и...?

– Прошу направить меня на надводные корабли.

— ...Хорошо.

В голосе подполковника зазвучало что-то наподобие уважения. Пусть и под давлением, пусть и в силу независящих от него обстоятельств, подполковник вынужден был сдаться, боясь, что лейтенант снова исчезнет на неделю. Доказывай потом, что не горбатый.

И, наконец, предписание на руках. На эскадру надводных кораблей. Конкретный корабль будет назван только эскадренным кадровиком. Предстояло еще одно распределение. Хорошего от него ждать не приходилось: все врачи уже распределены, должности заняты. Боевые корабли не будут ждать своего поклонника, так как, естественно, должны быть укомплектованы в первую очередь.

Максимум, на что можно было надеяться – старый эсминец, доживающий свои последние дни на приколе, или, еще хуже, вспомогательная “баржа”. Так думал я, стоя в очереди за билетом в Тихоокеанский или, как выразился стоящий рядом офицер, в Техас.

В комфортабельном автобусе выехали за город. Справа и слева потянулись живописные сопки, покрытые лиственным лесом с кривыми, как будто измученными в детстве рахитом деревьями. Яркая сочная зелень, знойное небо, необычность пейзажа создавали на душе настроение праздничности, прогоняли томительные минуты встречи с подполковником отдела кадров. Горизонт снова был чист, безоблачен. Вот только мысли о заброшенном эсминце тревожили.

Проехали Артем, Шкотово. Дорога извивалась серпантином, спускалась в живописные долины, поросшие высокой травой. Множество мелких речушек, заваленных, тихонько исчезало в зарослях кустарника, появляясь оттуда снова. В рассказы о героическом нересте лососей не верилось. Не оставалось места и для искателей женьшеня, тигров, золотодобытчиков. Все это было где-то далеко, нереально.

Совершенно неожиданно с вершины сопки открылся поселок Тихоокеанский. Он был необычайно красив. Залитый жарким августовским солнцем, размываясь очертаниями в воздушном мареве, он казался изваянным из крымского ракушечника. Рассеченный надвое дорогой Владивосток-Находка, сжатый сопками со всех сторон, поселок призывал к путешествию. Однако пришлось выйти из автобуса именно здесь.

Встречные офицеры, к которым я обращался, желая узнать, где находится штаб войсковой части, пожимали плечами. Положение создавалось пиковое: на носу вечер в незнакомом месте, часть пока неизвестно где, никого из знакомых рядом. Первая заповедь путешественника – забота о ночлеге. Приземистое двухэтажное здание местной гостиницы, пристально вглядывающееся десятком окон в грязный пустырь, не приютило лейтенанта даже на раскладушке. За рубль 20 копеек в сутки. Без конкретного срока проживания. Коридор был завален чемоданами. Лейтенантские жены бдительно стояли на страже. Мужчин не было. Они уже служили на кораблях, зарабатывая славу и бессмертие. Заботу о семьях молодых офицеров взвалили на себя политические отделы соединений. Ноша была непосильно тяжела: трудно отказывать ближнему своему в помощи, однако приходится все время говорить “нет”, ссылаясь на различные проблемы, трудности, которые абсолютно не волнуют оставшегося без крыши над головой человека. Плюс к этому приходится так манкировать очередью на жилище, чтобы обеспечить в первую очередь тех, кто пришелся по нраву начальнику политоргана, лейтенантов-политработников, совершенно не обязательно при этом руководствуясь принципами социальной справедливости, которыми полны страстные речи флотских душеприказчиков.

Я отправился на поиски доктора Михайлика, которому рекомендован был преподавателем факультета, когда-то проходившем службу в этих местах. Рекомендация лежала в кармане. Вместо денег, так легкомысленно потраченных на владивостокские раздумья. Опекуна дома не оказалось. Дежурил по госпиталю. Пришлось двигать туда. Госпиталь стоял на сопке, отгороженный от поселка сточной канавой, бывшей когда-то зеркально-чистой речушкой, и лесом.

Вечерело. Солнце раскаленным диском цеплялось за верхушки сопок. Улицы поселка были заполнены детскими колясками, за которыми степенно шествовали мамаши, больше похожие на девочек. Свой восторг жизнью выражали криками граждане СССР до пятилетнего возраста, азартно гоняя пугливых собак и ленивых кошек. К ресторану “Дельфин”, называемому в обиходе “Большая рыба”, стекались любители острых ощущений.

Дежурный хирург Михайлик в чине старшего лейтенанта, прочитав в рекомендации, что я “свой парень”, развил благотворительную деятельность:

– Жить будешь пока в палате. Больного выселим в другую. Палата двухместная. Питаться – с камбуза. Договорюсь. О назначении твоем на боевую единицу поговорим с моим корешем, флагманским врачом соединения. Деньги нужны? Конечно. Вот двадцать пять. Вернешь с первой получки.

Ценный поток информации снимал массу проблем, основная из которых была финансовой. Растроганный, я готов был лезть целоваться. Хотелось сказать: “Я тебя уважаю”, – но не сказал.

Королевский ужин в честь будущих побед, состоящий из холодных бутербродов и выделенного операционной сестрой спирта (первый раз в жизни), окончательно утвердил в опекунских правах старшего лейтенанта. Поток информации не иссякал до трех часов ночи. Не всему можно было верить, однако массу полезных советов можно было усвоить. Один из них, за версту отдающий медицинской лабораторией и выраженный в краткой формуле “Все в мире дерьмо, кроме мочи”, должен был означать следующее:

а) не пасовать перед трудностями;

б) не покоряться обстоятельствам;

в) жизнь воспринимать, как тельняшку, в которой, как известно, черная полоса чередуется с белой;

г) и еще массу всякостей...

Полезно, точно и удобоваримо.

Утром, уписав две нормы офицерского госпитального пайка, новые друзья отправились к вершителю судеб – флагманскому врачу соединения. ККО – Константин Константинович Огнев, или просто КаКоВо.. Высокий, красивый, с дьяконской, интеллигентной рыжей бородкой капитан, нагоняя на себя значительность, изрекал:

– О чем разговор? Конечно, устроим! Долг. Обязанность. Морской закон. Товарищи по оружию...

Должностей у меня нет. Этим займется кадровик. Но при случае... О чем разговор! Заходи! Всегда...

Из этой встречи я вынес массу полезных мелочей: узнал, как добираться в штаб и последнюю часть флотской трилогии – кадры решают все – в “кадрах” решают все – в “кадрах” решили, и все!

– Спасибо за участие.

– О чем разговор!

Дорога на “новый пирс”, где находился штаб, была очень красивой. Семь километров по живописной Приморской тайге. Однако любоваться красотами можно было только тогда, когда обстоятельства вынуждали проделывать этот путь пешком. Все дело упиралось в “организацию доставки офицерского состава к месту службы”. Представьте. Ранее утро (на службу надо прибывать за 30 минут до подъема флага, то есть к 07.30). Со всех концов поселка к “пятачку” (площадь) стекаются потоки офицеров и их первых помощников – мичманов.

Набирается около сотни человек. Непрерывно курят, делятся новостями, поеживаются спросонок. Все ждут. Напряженно ждут “коломбину”, представляющую собой ни что иное, как автомобиль ЗИЛ-130 с деревянной будкой в кузове. Каждого сверлит мысль: сумею ли сегодня прорваться? Опаздывать-то нельзя!

Напряжение толпы возрастает и достигает своего апогея, когда в пыльных вихрях со стороны Находки показывается долгожданный фаэтон. Визг тормозов. Песок в лицо. Предпочтение отдается только капитанам первого ранга. Остальные все равны – и мичманы, и старшие офицеры (проявление демократии, заменившей на час единоначалие). Передавив друг другу животы и намяв бока, расселись. Кому-то не хватило места. Скулит, бедняга. Никто на это не обращает внимания. Специалист первого класса, отличник боевой и политической подготовки резко трогает с места. Семь километров по далеко не идеальной дороге вселяют в организм изрядный заряд бодрости. На целый день. Тяжелый день. Рабочий.

Но “коломбина” может и не прийти. (Проспал водитель, нет бензина, нет старшего на машину, поломки техники). И тогда дружной гурьбой все устремляются к цели по “тропе Хо Ши Мина”, сокращающей пусть километра на два. По тайге, “через реки, горы и долины”. Опаздывать на службу непатриотично. Эх, дубинушка, ухнем!