Мачты и трюмы Российского флота - Фурса Пётр Иосифович. Страница 16

Мне почему-то вспомнилось флотское четверостишье:

Тщательно побрит, наглажен,
К жопе пистолет прилажен.
Не какой-нибудь там хер,
А дежурный офицер.

Погасив улыбку, я, в свою очередь, представился:

– Лейтенант Иванов. Прибыл для дальнейшего прохождения службы. На должность хирурга.

– Понял. Многовато же вас, докторов, к нам согнали! Старшина! Проводите лейтенанта в рубку дежурного по кораблю.

Озадаченный загадочной фразой Листикова, я был записан в вахтенный журнал как прибывший новый член экипажа. Старшина, по приказанию дежурного по кораблю, потащил уже мой чемодан в медицинский отсек.

– Ну что, лейтенант, будем знакомы. Черняев. Командир БЧ-2. Мы уже кое-что слышали о тебе. С эсминца мужики доложили. Давай, работай. Не сломайся только.

Информация на флоте распространяется с молниеносной быстротой. В этом не раз приходилось мне убеждаться впоследствии.

Рассыльный дежурного по кораблю проводил вновь прибывшего эскулапа в каюту начальника медицинской службы. Невысокого роста капитан, черты лица которого ясно выдавали уроженца Биробиджана, резким, срывающимся на визг фальцетом, приветствовал своего подчиненного:

– Ах, ах! Божков. Ах, ах! Николай Александрович. Ах, ах! Хорошо! Своевременно! Ах, ах! Масса дел. Неотложных, срочных. Ах, ах! Я замучен. Ах! Все бездельники. Устраивайтесь. Располагайтесь. Ах, ах! (Ильф и Петров).

Испуганный какой-то. И заполошный. Хотя и Божков, – подумал про себя я.

Мое место жительства было определено расписанием по каютам. Крейсер, проглотив очередного Иону, загнал его на броневую палубу (третья палуба, если считать сверху). Небольшое помещение. Справа умывальник, две койки, слева – два рундука для одежды, прямо – сейф, две баночки (табуретки). Иллюминаторов нет (каюта расположена ниже ватерлинии). Вентиляция только вдувания. Электрические светильники над столом, над умывальником, на подволоке (потолке), настольная лампа. Все. Люкс. Со всеми удобствами. На неопределенный период времени. Кусок жизни. А жить под водой еще не приходилось (флот-то надводный!). Вот и заполучи клаустрофобию. Отбрыкался от подлодок, называется.

За бортом, насмешливо шлепая губами, ударяла в наружную переборку волна.

В каюте плавало густое облако дыма, однако никого не было. Сняв тужурку, я опустился на одну из двух баночек. Облокотился на зеленое сукно стола, отодвинув в сторону стопку бумаг и недоеденную банку тушенки. В голову лезли невеселые думы (почему-то усталость во мне всегда вызывала состояние задумчивости). Загадочные предупреждения вахтенного и дежурного офицера, сумбурный монолог непосредственного начальника. Что бы это значило? Ответы на вопросы стали поступать незамедлительно. С грохотом отворилась дверь каюты. Запнувшись за комингс (порог) и еле удержавшись на ногах, ввалилось тело. Заплетающимся языком тело выдало следующую краткую тираду:

– Ты кто? А-а-а... Ты приехал меня выгнать с флота... Не выйдет! Я сам... Почему ты здесь сидишь? Это каюта моя! Ты моря не нюхал? Да-а. Так я попрошу...

Жест был достаточно красноречив, несмотря на отсутствие координации. Рожа оратора опухшая и красная. Глаза навыкате, большие, бессмысленные, но внешне красивые. Небрежность костюма далека от изящества. Медицинские погоны старшего лейтенанта наводили на мысль... Ответ на один из вопросов стоял перед глазами.

Я медленно встал. Сознание превосходства над эти потерявшим человеческий облик офицером остановило сжавшуюся в кулак руку.

Подчеркнуто спокойно, глядя прямо в глаза противнику, тихим голосом я произнес:

– Послушай, козел... ты что, забыл, как бычки в глазах шипят? Отныне это моя каюта. Вещи можешь забрать завтра. Сегодня проспись. Исчезни. (Ах, как не хотелось грубить в честь знакомства!)

Лицо нарушителя спокойствия вытянулось, глаза приобрели осмысленное выражение.

– И это ты мне?

– Да, тебе! Не надо истерик! Я их не люблю.

Тело удалилось в недоумении.

Найдя в списках абонентов КАТС (корабельная автоматическая телефонная станция) номер каюты начальника, я позвонил.

– Николай Александрович! Надеюсь, с моей стороны не будет нескромным попросить вас спуститься ко мне в каюту? Надо решить на месте несколько вопросов. Поставить точки над “i’.

Через минуту начальник медицинской службы был в каюте.

– Николай Александрович! Только что в каюту заходил очень вежливый и симпатичный молодой человек. Он мне гостеприимно предложил располагаться здесь, но второпях не сказал, какую койку я могу занять и куда положить свои вещи.

– Ах, ах! Это Петров. Ах, ах! Сколько нервов! Ах, ах!! Любая койка. Ах, ах! Опять. Ах, ах! Не обращайте внимания. Ах, ах! Приборщик сейчас прибудет с постельными принадлежностями. Ах, ах!! Документы представлены на увольнение в запас. Ах, ах!

Начальник исчез. Счастье ковать приходилось самому.

Прибыл приборщик. Получив четкие указания по наведению порядка и размещению вещей лейтенанта, привычно и скоро приступил к их выполнению. Вопросов не последовало, хотя в глазах его явно светилось: “Ну-ну...”

Через двадцать минут все было готово. Стол прибран, палуба отдраена, койка заправлена чистым бельем, вещи сложены в рундук.

– Разрешите идти?

– Идите.

Надо было идти представляться командиру. Надев парадную форму, нацепив кортик, внимательно осмотрев себя в зеркале, я вышел в коридор. Подозвав к себе первого же матроса, попросил проводить к каюте командира.

– Разрешите?

– Товарищ капитан второго ранга! Лейтенант медицинской службы Иванов. Представляюсь по случаю назначения на должность хирурга вверенного вам крейсера.

– Здравствуйте, лейтенант. Садитесь.

Высокого роста, широкоплечий. Голос твердый и решительный. Мужественное обветренное лицо. Тысячи миль. Шторма. Романтика боя. Отец. Четко поставленные вопросы требовали однозначных ответов. Представление состоялось. По крайней мере, официальная его часть. В конце беседы командир сказал примерно следующее:

– Сложность времени, переживаемого флотом и Вооруженными силами в целом, требует от офицерского состава полнейшей самоотдачи. Это не каждому по силам и по нраву. Возможно потому и сложилась в медицинской службе корабля столь сложная обстановка. Петров – просто подонок. Профессор (терапевт) грамотный врач, но совершенно безвольный, идущий на поводу у Петрова. На обоих поданы документы на увольнение в запас. За дискредитацию звания офицера. Капитан Видман, присланный на замену Профессору, лелеет мечту уйти с флота. Тяжело ему. Ведь он не Видимов, а Видман. Этот тоже уйдет. Я уже немного слышал о вас. Командир эсминца рассказал. Надеюсь, что вы сделаете многое, если не сойдете с правильного пути. На поддержку мою можете рассчитывать. Все. Можете идти.

Обстановка немного прояснилась. Только жесточайшая требовательность и постоянная напряженная личная работа могли повернуть лицом Фортуну, показывающую медицинской службе крейсера зад.

Командир расположил меня к себе сразу. Никакой рисовки, подчеркнутого превосходства над лейтенантом, четкость излагаемых мыслей, искренняя озабоченность состоянием дел на корабле. И, как казалось, искреннее участие в судьбе молодого офицера.

“Вы сделаете многое, если не сойдете с правильного пути”. Ну что ж, примем эти слова за рабочую гипотезу, – решил про себя я.

Приближалось время обеда. По трансляции разнеслась веселая мелодия горна:

– Бери ложку, бери бак...

Возле камбуза выстроилась длинная очередь бачковых. Подбаковые получали хлеб из хлеборезки. Дежурный по низам мичман тщетно пытался навести порядок. Старшие по сроку службы старались занять место впереди очереди, отсекая “карасей” к хвосту ее. За что последние, поздно получив пищу, подвергались остракизму со стороны питающихся на данном баке старшин и “годков”. Графики бачкования не выдерживались. Согласно уставу, бачковыми назначаются все столующиеся по очереди, кроме старшины бака, который обязан следить за выполнением графика бачкования. Однако в действительности бачкованием занимается только первый год службы. Отбачковать, то есть вымыть посуду после приема пищи, нужно за пять минут, что чаще всего нереально. Это всегда может стать причиной конфликтов среди матросов (неуставные взаимоотношения, на борьбу с которыми тратится масса сил и энергии всех категорий командного состава). Но явление это уродливо-живуче. Агрессивность человека-млекопитающегося, рожденная во время охоты на мамонта, нашла свой выход. Причины ее мы попытаемся проанализировать ниже.