Абиссинец - Подшивалов Анатолий Анатольевич. Страница 54

Так как у нас здесь оставалось около двух десятков казачьих лошадей, пришлось путь до Массауа проделать верхом, Маша и я ехали в коляске. Пулеметов уже не было, их забрали местные интенданты. В день выезда, когда лошади были навьючены, к нам заявился интендант негуса с десятком вооруженных ашкеров и спросил, есть ли при нас золото. Я ответил, что нет, они не поверили и проверили вьюки, найдя лишь шкатулку с лобанчиками. Я объяснил, что эти монеты мы везем из России и в Эфиопии не получали их, так как я ни разу не видел здесь таких монет. Интендант согласился, и в свою очередь я спросил его, почему в последний месяц продукты нам и пленным отпускались за плату? Местный интендант очень удивился и сказал, что до вчерашнего дня мы состояли на довольствии, а пленные и сейчас пользуются продуктами за счет негуса. Попросил выдать мне к отплытию подробный отчет по поставкам продуктов для нас и пленных за три месяца, указав, что плату за них не брали.

Четыре дня пути и вот, наконец, впереди блеснуло море. Никаких особенных приключений в дороге не было, был один сухой переход, но у нас было достаточно бурдюков с водой. Поскольку верблюдов не было, то «противозмеиные и противоскорпионовые» мероприятия пришлось проводить достаточно тщательно, а утром вытряхивать обувь на предмет заползания туда какой-нибудь твари. Но все обошлось, хотя как-то ночью был разбужен выстрелами, дежурный казак уверял, что рядом слышал рык льва. Показалось ему или нет, но караул был усилен, а костер разведен поярче.

Вот и крепость, над входом – посольский флаг. Нас встретил Нечипоренко и сказал, что казаки недовольны, что нас надули с этим налогом на золото. Ответил, что тоже лишился более двух третей жалованья, а если бы не наша предосторожность с ранней отправкой ценностей, то нас бы раздели по полной программе. Есаул рассказал, что они готовы к отплытию на итальянском пароходе под итальянским флагом, но деньги пусть будут на «Чесме» под охраной, а в Севастополе они их получат. Рассказал, что надо будет забрать старателей с берега рядом с городком Массауа, а потом передать их на «Чесму». Потом поехал на броненосец, там меня тепло встретили капитан 1-го ранга Вальронд и великий князь. Первым делом он спросил, удалось ли вырвать Машу из цепких лап средневековых сатрапов. Я сказал, что да, и хотел бы поговорить со священником корабля на предмет венчания.

Однако иеромонах Серафим меня несколько разочаровал. Несмотря на то, что он имел право приобщения святых таинств, за все время службы ему ни разу не приходилось проводить таинство венчания на корабле, да и венчальных венцов у него нет. Однако не это главное, главное – что по указаниям Синода восточные христианские учения хоть и относятся к близким, но для перехода в православие необходим семидневный пост, покаяние в том, что принимающий православие до этого проводил неправильные обряды и таинство причастия, то есть само венчание можно провести через неделю, а там мы уже будем в Пирее, где есть настоящие православные церкви, да и благолепнее оно будет. Жаль, мне бы хотелось в корабельной церкви, где возле аналоя располагается казенник бортового орудия. Ну что же, шампанское и так выпить можно, по поводу прибытия на родную землю, ведь палуба корабля – это часть Российской империи, а не Эфиопии.

Великий князь принял живое участие в нашей судьбе, так как считал, что он – виновник моей опалы, и мне приходится бежать с невестой-бесприданницей. Я не стал его разочаровывать, все же, несмотря на более чем десять пудов золота, из которых половина в звонкой монете и сто тысяч фунтов стерлингов золотой монетой в английском банке, я потерял аж две провинции, из которых одна – золотоносная [126]. Так что – материальные потери налицо, да и казаки сильно обижены на то, что у них отобрали две трети жалованья, и везде если и поминают Менелика, то исключительно его матушку. Я ему пожаловался на неожиданные трудности с венчанием, и он тут же помчался на телеграф, вернувшись на борт броненосца, с радостью сообщил, что Ольга Константиновна согласилась стать посаженой матерью на нашей свадьбе, а король Георг I – посаженым отцом. Свадьбу организуют в дворцовой церкви, так что мне ни о чем заботиться не надо. Я поблагодарил Сандро и попросил его быть шафером на свадьбе, а вторым шафером будет кто-то из казачьих офицеров, но они могут уже сразу отправиться в Севастополь, пока вопрос открыт. Спросил командира корабля, чтобы сильно не стеснять офицеров броненосца, я прошу предоставить отдельную каюту Маше, а сам я с казачьими офицерами могу устроиться рядом, прочие же разместятся в матросском кубрике. Константин Ростиславович согласился и сказал, что сделает максимально возможное для нашего удобства на броненосце, так как за время стоянки они так много хорошего о нас услышали, что почтут за честь наше пребывание на борту «Чесмы».

Потом я опять попросил отвезти меня на берег, так как там опять появился интендант негуса в сопровождении охраны и, похоже, происходит острый разговор с казаками. Высадившись на берег, я услышал разговор на повышенных тонах между Стрельцовым и интендантом Менелика. Подъесаул всего лишь переводил требования казаков выплатить им деньги полностью. Как бы до стрельбы не дошло, вон и Нечипоренко спешит с парохода, который уже начал разводить пары, готовясь сняться с якоря.

Оказывается, эфиопы считают пароход своей собственностью, хотя я его не заявлял среди трофеев, намереваясь использовать в своих целях как гражданское судно. Я подошел ближе и рассказал об этом, на что интендант открыл свой гроссбух и что-то стал искать, по ходу дела отдав мне листок с выпиской поставок продовольствия.

Тем временем казаки сгрузили из шлюпки пулемет, остававшийся на борту парохода, и дали очередь поверх голов. Ашкеры бросились врассыпную, впрочем, залегли, изготовившись к стрельбе. Дело приобретало дурной оборот. Это почувствовал и интендант, и сказал, что вышла ошибка, пароход наш и мы можем отваливать от причала. Казаки отправились на борт парохода, а я подошел к Нечипоренко и сказал, что у меня есть доказательства того, что наш интендант нечист на руку. Есаул взял двух казаков, попросил Стрельцова побыть за старшего, тем более что потом мы все равно встречаемся в море, недалеко от Массауа, милях в 15–20 южнее, объяснил Стрельцову, кого и где нужно взять на борт. Мы с есаулом отправились на «Чесму», вызвали Титова и приказали ему под охраной казаков (чтобы не уничтожил записи) принести его учетную книгу и расписки. Выяснилось, что наш интендант оформлял бесплатное мясо и другое продовольствие как покупки, проводя его по книге и вычитая суммы из отрядных денег – то-то они враз растаяли. Недостача получилась приличная, под суд элементарно, а там каторга – присвоение воинских сумм. Все же я решил не доводить дело до ареста и суда – Титов покроет недостачу в три с половиной тысячи золотых и еще у него останется немного на жизнь, после того как в Пирее он сойдет с корабля и больше мы его не увидим. Однако рассерженные казаки решили по-другому – они вытащили упирающегося интенданта, отобрали ключи от хранилища и швырнули его за борт.

– Гляди, вынырнул! Оно не тонет, – гоготали казаки, столпившись у борта, – может, акула его схарчит! Не, она таким гребует [127]!

Потом казаки отправились на пароход, закончивший погрузку, он отвалил от причала и пошел в море, дав прощальный гудок. «Чесма» ответила тем же и тоже начала разводить пары в котлах. Поскольку все казаки ушли на пароходе, за исключением раненого, оставленного на попечение Семиряги и судового доктора, то я остался один в каюте и перебрался к Маше, заселив в освободившуюся каюту Семирягу с Артамоновым и Новиковым.

На следующие сутки встретились с пароходом, который передал нам на борт старателей с их ящиками.

Через неделю мы бросили якорь в Пирее рядом с громадой броненосца «Николай I». Принарядившись, я в мундире действительного статского, с самодельными звездочками на петлицах и русскими орденами, все же надел эфиопскую звезду с бриллиантовыми мечами (скорее, саблями), где в середине были вмонтированы довольно крупные бриллианты, игравшие на солнце, и греческий орден Спасителя, вышел на палубу, где уже был выстроен личный состав броненосца и горстка моих людей в песочной форме. Последовала команда «На флаг и гюйс – смирно».