Тайное становится явным - Косухина Наталья Викторовна. Страница 2

– Тебе есть, что мне рассказать? – заинтригованно вскинул брови Этур.

С трудом сдержав смешок, я почти до конца смогла выдержать серьезный тон:

– Да! Сегодня я узнала, что Эмилия таки купила приворотное зелье у знахарки туземцев. Женщина, чтобы привлечь твое внимание, пошла на крайние меры. Сколько еще ты будешь ее мучить?

Опекун с досадой вздохнул, не разделив моего веселья:

– Ты очень романтичная натура. Тебе нужно прекращать читать любовные романы.

– Уходишь от ответа, как всегда. Знаешь же, что я не против, чтобы вы жили здесь вместе.

– Зато я против. Я не могу дать Эмилии то, что она хочет.

– Ты еще подумай. Вы же завтра вместе отправляетесь вниз по реке? Вокруг много прекрасных цветов, тенистой зелени, вы в лодке… – Поиграла я бровями.

– С кучей команды в придачу. – Мрачно добавил он.

– Я могу с ними договориться, – намекнула я.

– Аделин!

Посмеиваясь над Этуром, я уселась за стол и принялась накладывать еду. А опекун вздохнул, с укором посматривая на меня. В этот раз мы опять ни к чему не пришли, но я попробую снова. Ведь любовь и счастье нужны всем, а он их как никто заслужил!

Теплый ветер овевал лицо и, прикрыв глаза, я наслаждалась перерывом в работе, любуясь древней архитектурой. Все стены храма были украшены завитушками надписей, которые люди в прошлом, ценой неимоверных усилий, старательно выбивали, желая увековечить важное для них. Блики солнца, по мере передвижения светила, освещали разные участки храма и создавали удивительную магию. Игра теней делала рисунки более объёмными, гордые профили людей будто оживали…

Чувствуя себя виноватой, я сегодня весь день старалась устранить весь вред, который нанесла своим падением. Никто в экспедиции ничего не сказал, но я же понимала, что повредила экспонат. И полностью его восстановить не могла.

Посмотрев с сожалением в сторону останков уважаемого, давно почившего дона, я откусила еще кусок бутерброда. А может, сегодня на ужин запечь рыбу на углях?

– Дона Роуп! – послышался тревожный крик.

И мое сердце упало в пятки. В экспедиции меня часто звали, но почему-то именно сейчас стало страшно. Вскинув глаза на вбежавшего в храм мальчишку, я услышала:

– Дон Кар погиб ниже по реке. Все, кто был с ним в лодке, тоже. Их тела сейчас пытаются выловить из воды.

В голове образовалась пустота. Я понимала, что мне говорят, но… Как это возможно?! Уже второй раз… Сначала отец, теперь Этур… Нет, наверное, ошибка. Встав, я покачнулась, не сделав даже шага, а потом полетела лицом вниз. Сознание покинуло меня.

Когда я пришла в себя, то обнаружила, что лежу в палатке в лагере. А снаружи слышались голоса. И все возбужденно обсуждали гибель руководителя экспедиции и сразу нескольких ее членов. Столь масштабная потеря вызвала испуганный ажиотаж, самые жуткие предположения и кучу вопросов: что теперь будет со всей экспедицией?

Голоса, шум, топот, – все это создавало хаос снаружи и в моей голове. Сознание вернулось, только от этого стало лишь хуже. Страшнее. А еще дико больно. И хотелось кричать, биться в истерике, топать ногами от безысходности, непонимания и отчаяния. А за стенкой все говорили и говорили о том, во что я не хотела верить. Как он посмел бросить меня? Оставить? Сперва ушел отец, теперь Этур… Почему они все бросают меня?

Рыдания сотрясали тело, в груди образовался комок боли, который все рос и рос, не позволяя дышать. А я уже не понимала, где я, мой мир разлетелся на куски, и я не могла собрать его обратно. Огромная черная дыра разверзлась и поглотила с головой.

Кто-то вошел в палатку, позвал меня по имени, показалось, что и потряс за руку, но в голове лишь вязкий туман. Губ коснулось что-то прохладное, затем в меня буквально влили густую, терпкую жидкость, заставили проглотить. Я слышала тревогу в голосах людей, ощущала ее, но мне было все равно. Ничего не хотелось, только закрыть глаза и больше никогда их не открывать. Постепенно я начала уплывать в спасительный сон, и не стала сопротивляться.

Очередное пробуждение, голова ватная, а глаза слепят лучи из приоткрытой полотняной двери, откинутой в сторону. Рядом со мной на табурете сидел доктор Сивтон, смотрел с сочувствием, но устало и мрачно. Стоило ему убедиться, что я очнулась, в меня снова что-то влили. И это что-то заставило ускориться пульс, вырвать сознание из мути и тумана. Только вернуло воспоминание о потери и позволило ощутить, как запекло глаза от подступивших слез. Доктор Сивтон попробовал до меня достучаться:

– Дона Роуп, придите в себя. Вы должны позаботиться о вашем опекуне. Будьте же сильной!

А я не хотела. Хотелось только спать и забыться, но слова о долге помогли, перед глазами всплыло лицо Этура, и по щекам заструились слезы.

– Аделин! – грозно рыкнул доктор.

– Дайте мне успокоительное на травах, – попросила я и свой хриплый, скрипучий голос показался чужим.

Доктор, обрадовавшись первым словам от меня, за все время с того момента, как мне сообщили о смерти, засуетился. Пара глотков, этого было достаточно. С трудом встав, я отерла вспотевшие ладони о юбку и, пошатываясь, поддерживаемая Сивтоном, пошла… Не знаю куда, но очень скоро меня усадили на стул и передо мной, на корточки, опустился заместитель моего опекуна, дон Шерос.

– Мы все понимаем и разделяем вашу боль, дона Роуп, но необходимо действовать. Я не могу здесь все бросить, доктор у нас один и отвечает за здоровье всех в лагере, поэтому тоже не может его покинуть. Однако погибших так много, пятнадцать человек! Мы обязаны… Вы должны доставить всех погибших и тело вашего опекуна, дона Кара в столицу. Дирижабль уже ждет. Вы же понимаете, тела ждут в столице родные и близкие, и дона Кара необходимо похоронить с положенными ему почестями. К тому же мы обязаны передать отчет о делах экспедиции в совет исследовательского корпуса, который должен назначить нового руководителя. И правильнее, вам стоит уладить дела с наследством Этура. Здесь вы единственная его родственница. И это ваш долг!

– Хорошо.

Собственный голос звучал глухо, но твердо. Я уцепилась за слово долг. Этур заботился обо мне после смерти отца, неужели я не позабочусь о нем сейчас, когда он отправился в свой последний путь? Не знаю, как там у него с делами, но я обязана все уладить, похоронить его как подобает, насколько у меня хватит денег. Что бы этот великий человек и ученый покинул нас достойно, со всеми почестями.

А потом… Какая разница, что будет потом. Сжав кулаки, я встала.

– Сколько у меня есть времени на сборы в поездку?

– Боюсь совсем немного, всего пара часов…

– Тогда поспешим, – невежливо перебила я. – Жду от вас документы с письменным указанием, кому я должна их передать.

– Хорошо. Я рад, что вы пришли в себя…

На это я лишь поморщилась и покинула административную палатку, где так часто собирались научные мужи на планерку с Этуром. Из лагеря я ушла, не оглядываясь на настил, где под тентом, в стазисе лежали несколько накрытых тел. Не могу смотреть, иначе сойду с ума.

До дома довезли на повозке, все же лагерь располагался гораздо ближе к раскопкам, чем скромное поместье Этура. А вот, оказавшись в родной гостиной, я снова чуть не потеряла с таким трудом обретенное спокойствие. Ведь пришлось заняться сборами в дорогу.

Мне двадцать три, и под опекой Этура я прожила почти тринадцать лет. На темном же континенте, по настоянию опекуна закончила местную академию, под его чутким руководством изучила этикет и все, что, по его мнению, может пригодится в жизни приличной образованной девушке из хорошей семьи.

Однако, в силу специфического и довольно замкнутого образа жизни в среде ученых, накопила немного вещей. И все они легко влезли в пару сундуков и один чемодан, с которым частенько ездил Этур по делам. В общем, я собрала все свои вещи, ведь дом наверняка отойдет наследникам Этура, которые у него наверняка имеются в столице. И неизвестно, смогу ли я вернуться сюда. Опекун мало что рассказывал о своей молодости, был скрытным, но на центральном континенте периодически бывал. Пару раз брал и меня с собой, правда, когда я была еще маленькой, сразу после смерти моего отца. Я плохо помню то время.