Мозаика Парсифаля - Ладлэм Роберт. Страница 85

Старшие члены группы молча переглянулись и вновь обратили свои взоры на Брэдфорда. В прозрачных глазах помрачневшего генерала застыл вопрос. Президент, слегка кивая головой, тоже смотрел на Брэдфорда, подперев щеку ладонью.

Наконец посол, внушительно выпрямившись в своем кресле, нарушил молчание:

– Весьма похвально, господин заместитель госсекретаря. Но могу ли я предложить несколько иной сценарий?.. Мэттиасу нужно создать неопровержимое дело против Каррас, чтобы по неизвестным нам причинам вынудить Майкла Хейвелока подать в отставку. К этому моменту какие-то предыдущие дела уже превратили Мэттиаса в марионетку Парсифаля – по сути, в заложника в его руках. Парсифаль понимает, что в его интересах поддерживать навязчивую идею госсекретаря. Он обращается к хорошо законспирированному советскому агенту в госдепе. Материалы, которые должны изобличить Каррас, получены, изучены и приняты. Обвинение принято всеми, за исключением двух сотрудников ЦРУ, которые приходят к вам и сообщают, что все это – ложь, выдумка от начала и до конца. И вы, Эмори Брэдфорд, получаете общее представление о том, что происходит. Президент, обеспокоенный возможностью заговора в государственном департаменте, посвящает нас всех, подчеркиваю – всех, в сложившуюся ситуацию. Мы привлекаем специалиста по тайным операциям организовать… происшествие на Коста-Брава. Это происшествие или, лучше сказать, сцена оказывается убийством, и в этот момент, по вашему мнению, «крот» почему-то теряет Парсифаля из вида.

– Да, Парсифаль, кто бы он ни был, получил от «крота» все, что хотел, и отшвырнул его. «Крот» изумлен, не исключено, что он в отчаянии. Он наверняка дал Москве обещания, основанные на заверениях Парсифаля. Обещания, вне сомнения, сулили крупное поражение американской внешней политики и, не исключено, ее полный крах.

– Либо что-нибудь не менее приятное, – ровным голосом заметил президент.

– Тот, кто получает информацию от Парсифаля, сможет контролировать Кремль. – Брукс сидел по-прежнему прямо, раздвинув плечи. Напряжение читалось и на его бледном аристократическом лице. – Мы на пороге войны, – ровным голосом заключил он.

– Я повторяю, – воскликнул Хэльярд, – надо перетрясти как следует этих несчастных семь с небольшим десятков чиновников госдепа! Устройте чистку, объявите карантин. Объяснение простое, но эффективное и вполне понятное. Это можно сделать вечером, после работы. Вытащить из квартир, из ресторанов и пропустить через ваши лаборатории. Надо найти этого «крота»!

Призыв генерала к силовым действиям произвел сильное впечатление на гражданских; все молчали. Генерал понизил голос:

– Я понимаю, что от этого дурно пахнет, но у вас просто не остается иного выбора.

– Нам потребуется двести человек в качестве санитаров и шоферов, – сказал наконец Брэдфорд. – И от тридцати до сорока машин с правительственными номерами. Никто ничего не должен знать.

– Кроме того, нам придется иметь дело с семьями и соседями, как только «санитары» примутся вечером стучать в их дома, – подхватил Беркуист. – Боже мой, вот сукин сын! Человек на все времена.– Президент глубоко вздохнул. – Нам не удастся выйти сухими из воды. Слухи распространятся со скоростью лесного пожара в засуху. Пресса поднимет крик и наклеит на нас все ярлыки, которые исхитрится придумать. И вполне заслуженно, по правде говоря. Массовые аресты без всяких объяснений – а ничего объяснить мы не сможем, штурмовые отряды, несанкционированные допросы с применением психотропных средств. Нас распнут во всех редакционных статьях по всей стране, наши чучела будут болтаться на виселицах во всех университетских городках. Короче говоря, нас проклянут со всех амвонов и на каждом углу, не говоря уж о братьях-законодателях, которые просто изойдут желчью. Импичмент гарантирован.

– Но что более важно, господин президент, – произнес посол, – и я прошу прощения за свои слова, более важно то, что подобное действие с нашей стороны приведет Парсифаля в состояние паники. Он увидит, что мы предпринимаем, поймет, кого хотим выявить, чтобы добраться до него самого. Он может привести в исполнение свои угрозы, совершить то, о чем даже страшно помыслить.

– Да, я все понимаю. Мы погибнем, если двинемся, и будем беспомощны в том случае, когда останемся на месте.

– Мой план может сработать, – стоял на своем генерал.

– Мог бы, если его провести осторожно и правильно, господин президент, – добавил Брэдфорд.

– Скажите же, ради бога, каким образом?

– Тот, кто станет отчаянно сопротивляться нашим действиям, отказываясь от допроса, скорее всего, окажется человеком, которого мы ищем.

– Или человеком, которому просто есть что скрывать, – мягко добавил Брукс. – Мы живем в тревожное время, господин заместитель государственного секретаря. И, кстати, в городе, где планка, за которой начинается вмешательство в личную жизнь, расположена весьма низко. Вы можете загнать в угол человека, всего-навсего не желающего демонстрировать свое грязное белье: недоброжелательные высказывания о руководстве, непопулярные политические взгляды, любовную интрижку на службе.

Брэдфорд, признавая справедливость мысли политика, решил предложить иной путь.

– Есть еще один подход, на который нам пока не хватило времени. Необходимо проследить все заграничные вояжи. Надо установить местонахождение всех и каждого, работающего на этом этаже, в ту неделю, когда имела место операция на Коста-Брава. Если моя догадка верна… если не ошибаюсь, его там не было. Он был в Мадриде, в Барселоне.

– Наверняка он позаботился о прикрытии, – возразил Хэльярд.

– Даже если так, генерал, ему все равно придется отчитаться за время отсутствия в Вашингтоне. Сколько таких случаев может быть?

– Когда вы сможете приступить? – спросил Беркуист.

– С самого утра…

– Почему же не с ночи? – прервал Брэдфорда генерал.

– Если бы материалы были под рукой, я смог бы начать и сегодня. Но они под замком. Чтобы их получить, надо вызывать сотрудника. В столь поздний час это может вызвать ненужные разговоры. Этого нельзя допустить.

– Даже утром, – вмешался посол, – как вы сможете избежать излишнего постороннего любопытства, удержать все в секрете?

Брэдфорд задумался, опустив голову.

– Допустим, я объясню тому, кто ведет отчетность по командировкам, что изучается вопрос рациональности использования рабочего времени. У нас постоянно кто-то занимается такой чепухой.

– Приемлемо, – согласился Брукс. – Банально и в силу этого вполне приемлемо.

– Совершенно не приемлемо, – откликнулся вдруг президент, разглядывая стену, на которую всего час назад проецировались лица четырех мертвых стратегов. – «Человек на все времена» называют они его. Тот, настоящий [46], был большим ученым, государственным мужем, создателем «Утопии»… одновременно он сжигал еретиков, хотя все почему-то благополучно забывают об этом. «Проклятие неверующим, они не видят того, что открыто моему взору, а я безгрешен»… Если бы мог, то, клянусь, я поступил бы с ним точно так, как толстяк Генри поступил с Томасом Мором. Я отрубил бы Мэттиасу голову и водрузил бы ее в качестве назидания на монумент Джорджа Вашингтона. Еретики – ведь тоже граждане республики, и в силу этого, мой дорогой святой Антоний, они по конституции не могут быть еретиками. Будь он проклят, этот сукин сын.

– Вы догадываетесь, что произойдет в таком случае, господин президент?

– Да, господин посол, догадываюсь. Народ, вытянув шеи, будет пялиться на его постоянно благодушную рожу, несомненно, на ней останутся знаменитые очки в черепаховой оправе – и в своей неизбывной народной мудрости люди заявят: да, этот святой человек был прав, он был прав всегда. Граждане, включая еретиков, канонизируют его – и в этом, как в капле воды, проявится вся ирония истории.

– Я думаю, что он все еще способен на это, – словно сам себе проговорил Брукс. – Он предстанет перед народом, и вновь начнутся хвалебные крики. Ему предложат корону, и он откажется, но народ будет настаивать до тех пор, пока коронация не станет неизбежной. Еще одна ирония истории. Слава не Цезарю, а Антонию. Через палату представителей и сенат будет проведена конституционная поправка [47], и президент Мэттиас воссядет в Овальном кабинете. Невероятно, не исключено. Даже сейчас.