Хитрая злая лиса (СИ) - Марс Остин. Страница 16

Министр на фотографии смотрел на Веру как на жительницу Олимпа, которую смертному не понять, он точно знал, что нельзя, но собирался сделать хотя бы то, что точно можно — цветы какие-нибудь возложить на алтарь, или жертву принести. Молиться, может быть. Просить о благословении.

Министр в реальности снимал пиджак и убирал в шкаф, картины с голой цыньянкой там больше не было, зато висели его костюмы, которые раньше висели на третьей квартире. Она смотрела на красный.

Он снял всё, оставшись в белом нижнем кимоно, аккуратно сложил оружие на тумбочке, ещё более аккуратно опустился на колени, придерживаясь за край кровати, и лёг на свой коврик, Вера видела, что ему больно. Когда он лёг, она подползла к краю кровати и выглянула вниз, увидев спину министра, в белом кимоно, сквозь которое просвечивали ещё более белые повязки на груди и плечах. Она осторожно провела пальцем по краю повязки и спросила:

— Что это?

— Ерунда, завтра сниму.

Она промолчала, но руку не убрала, он перевернулся на спину и посмотрел на Веру прямо, она не успела убрать руку, поэтому пальцы оказались у него на груди, но оттуда она их тоже убирать не стала. Закрыла глаза, почти сразу увидев красную искру Дракона, попыталась как-то к ней обратиться, пожелать чего-нибудь хорошего, но искра на это не реагировала, и Вера открыла глаза. Но руку не убрала. Министр смотрел на неё устало, печально и зло, как на еду, которую ему нельзя из-за смертельной аллергии, но всё равно хочется. Тихо сказал, как будто напоминая и ей, и себе:

— Перемирие, только сегодня.

— Что-то всё-таки случилось?

— Да.

Она молчала и ждала, он отвёл глаза и сказал шёпотом:

— Я потерял одного хорошего человека.

«Пожарные всё-таки не успели... Или не пожарные? У него много разных дел, и разных людей. Зачем он вообще туда полез? Кто хранит оружие в магической аномалии?»

Она глубоко задумалась, продолжая держать ладонь на его груди, потом очнулась, когда он пошевелился и отодвинулся дальше, кивнул Вере на освободившееся узкое пространство между собой и кроватью, сказал шёпотом:

— Полежи со мной. Чуть-чуть, пять минут.

Вера мысленно фыркала как конь и спрашивала, а массажик ему не сделать, а физически уже ползла к нему, как загипнотизированная, убеждая себя, что пять минут — это ерунда.

Места было так мало, что она почти сразу же улеглась на министра, как они обычно лежали, он обнял её одной рукой, второй поправил её халат, накрывая раскрывшееся колено, и положил ладонь сверху, Вера осторожно щупала повязки на его груди, выбирая место, где не больно, и оставила руку там. Стало тихо, она закрыла глаза, чувствуя, что сейчас уснёт — его тепло и запах окутали её, погружая в состояние, в котором не важно вообще всё, кроме того, чтобы ничего не менялось. Но она с усилием вытащила себя из этого полусна, потому что чувствовала себя обязанной разобраться и поддержать его. Тихо спросила:

— Что за человек?

— Который? — сонным голосом ответил министр.

— Которого вы потеряли.

— А. Ну... Может, и не потерял ещё, — он мягко прижал её к себе сильнее, настолько сильнее, что она с опозданием поняла, что не так уж ему и плохо, как он тут изображал.

— Офигеть, — медленно выдохнула Вера, чувствуя себя окончательно идиоткой, ещё похлеще Эйнис, попыталась встать, но министр удержал её, тихо рассмеялся и безгранично довольным голосом мурлыкнул:

— Поздно, Вера, лежи теперь.

— Не стыдно? — возмущённо спросила она, он рассмеялся ещё довольнее, похлопал её по колену, этак по-братски, и сказал:

— Ты сама пришла. Ты мне всё разрешила, я ни единого шага без твоего одобрения не сделал. Я тебя даже сейчас не держу. Ты моя, Вера. Не потому, что я не дал тебе выбора, а потому, что это и есть твой выбор. Это самый надёжный способ. Я доволен.

— Я заметила.

Он опять тихо рассмеялся, лёг немного по-другому, чтобы видеть её лицо, она посмотрела в его бессовестные глаза и сказала:

— Это манипуляция.

— И она удалась, — радостно кивнул министр, — я даже не особо старался. Просто признай, что тебе хотелось меня обнять, и ты радостно схватилась за повод. Потому что ты меня любишь, несмотря ни на что. И это уже ни для кого в мире не новость. Тебе Фредди наброски показывал? Мне — да. На Малом Осеннем мы будем звёздами спектакля, за роль тебя уже дерутся актрисы. Но Фредди уже решил, что возьмёт ту, в которую влюблён актёр, играющий меня. Сказал, для достоверности. Это тоже ни для кого в мире уже не новость.

«Ага, кроме меня.»

Министр довольно засмеялся, наклонился к ней и сказал почти на ухо:

— Ты так мило смущаешься. Редко это вижу, недоработочка. Надо чаще это делать.

Вера фыркнула и отвернулась, министр рассмеялся ещё довольнее, сказал как секрет:

— Когда милого человека бесит, что он милый, это так мило.

Вера посмотрела на него с опаской:

— Свеча горит?

— Да.

— Зачем?

Он перестал дурачиться и опять лёг так, чтобы не смотреть ей в глаза, сказал с долей нервозности, которая прорывалась сквозь все попытки изображать каменную маску или весёлого Барта:

— Я правда думал, что потерял тебя. Хотел устраивать серьёзный разговор. Но потом увидел, что ты в порядке, и решил импровизировать. Я был хорош? — он опять попытался вернуть шкодную улыбочку, Вера решила подыграть, изобразила ухмылочку злодея и медленно кивнула:

— В моём мире в таких случаях говорят — звонили из ада, просили ваш номер.

— Зачем?

— На работу пригласить, помощником дьявола.

— Я бы отказался. Ну, может, начальником отдела разве что. Отдела выклянчивания и прикидывания. Барта бы взял замом. Я его сегодня превзошёл, по-моему. Как думаешь?

Вера попыталась изобразить укоризну и возмущение, но сама себе не верила, министр улыбался, она вздохнула:

— Ни стыда, ни совести.

— Так точно.

Она цокнула языком и отвернулась, что было не особо хорошей идеей — она практически уткнулась лбом в кровать, а министр сразу же обнял её сзади, от чего злиться на него становилось окончательно невозможно. Она полежала молча, пытаясь осмыслить весь случившийся беспредел, потом серьёзно спросила:

— А что со здоровьем?

— На меня кое-что упало, — с обычной небрежностью ответил министр, он был в этом беспределе как рыба в воде. Вера уточнила без улыбки:

— Что?

— Пара сотен метров горы. В туннеле меня привалило. Но группа Фила нас всех откопала, все живы, и просили вам передать благодарность за благословение. Спасатели сказали, что копали наугад, с нарушением всех норм. Но никто не пострадал.

— А вы?

— Ну, я. Я не считаюсь, меня Док уже подлатал. Стягивает только всё дико. Я упал на впереди ползущего, а он упал на бок, и всё, что было у меня в руках и у него на боку, очень близко познакомилось с моими рёбрами.

— Что?

— Топор, лопата, лом, сумка. А сверху арматура свода, по спине меня приложила. Потом мы ещё выползать пытались, и я об это всё поцарапался. Там не глубоко, просто площадь большая, это правда ерунда, оно уже заживает, я чувствую. Чешется. Док говорил зайти к нему, он чем-то намажет, но я не пойду, мне лень.

— Хотите в ванну?

Он ничего не ответил, но волна прилетела впечатляюще неприличная, Вера мягко освободилась из его рук и села на край кровати, когда она посмотрела на министра, он как раз смотрел на её ноги, понял, что она это заметила, и быстро отвёл глаза, заливаясь румянцем, от которого шкодный тон проснулся уже у Веры.

— О чём вы думаете, господин министр? Я там ванну набираю, хотела искупаться. Но что-то мне кажется, что вам нужнее.

— Я моюсь дважды в день, и в последний раз я делал это полтора часа назад.

Прозвучало довольно каменно, но Веру это не обмануло, она легла поперёк кровати, чтобы видеть его, а он видел только её лицо, уточнила преподавательским тоном:

— В вашем языке нет разницы между словами «мыться» и «купаться»? Мытьё — это использование мыла и воды для того, чтобы смыть грязь, а купание — погружение в воду для удовольствия, иногда даже в грязную, всякую морскую или с маслами-травами. И даже не обязательно в воду, фраза «купаться в обожании» звучит нормально, «мыться в обожании» звучит как полный бред.