Кристальный пик - Гор Анастасия. Страница 31

Сколько бы поворотов Колеса не миновало, сколько бы трагедий и катастроф не пережил континент, сколько бы королей не умерло и не воскресло, Рубиновый лес никогда не менялся. Стоило нам переступить его кромку, как повеяло осенней прохладой: я тут же завернулась плотнее в плащ, радуясь, что взяла его с собой. Зимой тут можно было укрыться от мороза, а летом — от жары. Красные остроконечные листья почти не двигались, будто в лесу не было ветра, и даже птицы не пели. Лес был полностью немым и выглядел, как бумажная декорация, неестественно спокойный, даже мертвый. И хотя я знала, что на самом деле он не мертв вовсе, а даже поживее других лесов будет, я все равно чувствовала себя здесь, как в Безмолвном павильоне среди забальзамированных трупов. Толстые корни деревьев, выступающие над землей, напоминали бездыханные тела, усеявшие поле боя, а массивные градины красного янтаря, стекающего по стволам — их кровь.

Очень скоро травянистая роща обступила нас таким плотным кольцом, что между ветвями не осталось просветов. Верхом на лошади такая прогулка переносилась куда легче. Сейчас же, ступая по хлюпающей земле и красным лужам на своих двоих, я то и дело ловила себя на мысли, что буквально иду по костям.

— Что у тебя с рукой?

Я заметила льняную повязку под коротким рукавом, обернутую вокруг предплечья Сола, лишь когда взялась за его протянутую ладонь, чтобы перебраться через бурелом: тот начался спустя час нашего пути. Повязка лежала плотно, не успела поистрепаться. Видимо, наложили недавно. Темно-красное пятно, расползшееся по ее краям, наводило на тревожные мысли. Солярис всегда исцелялся достаточно быстро, чтобы никакие перевязки ему не требовались. Что же случилось на этот раз?

— Ничего особенного. Заходил к Гектору, а он со своим мастером, эля налакавшимся, что-то не поделил. Полез разнимать их, и тот как ткнет в меня кочергой, полудурок криворукий.

За столько лет, проведенных среди людей, Солярис научился врать так же искусно, как они. Не было даже смысла пытаться раскусить его ложь, ибо это то же самое, что пробовать разгрызть железный самородок голыми зубами. Поэтому я лишь подозрительно хмыкнула, но успокоилась, когда Сол стянул при мне повязку, дабы я не накручивала себя зря: под той действительно уже не было следов. Значит, и впрямь ничего серьезного.

Небо высоко над головой помогало не теряться во времени. Несмотря на ясную погоду, солнце в Рубиновый лес проникало с трудом: верхушки высоких деревьев разбивали падающие лучи, как стекло, баюкая тьму и не желая с ней расставаться. Все, что нам оставалось — иногда задирать голову, чтобы проверить, не близится ли вечер.

В какой-то момент я вдруг поняла, что мы с Солом слишком долго молчим. Иногда он предупреждал меня, что впереди крутой овраг, придерживал под локоть или переносил на руках, дабы я не упала и не испачкалась. Несколько раз Солярис даже поинтересовался, не нужен ли мне отдых и питье, а однажды ни с того ни с сего присел на необтесанный пень, протянул мне хлебную лепешку и отказался идти дальше, пока я не прожую ее до последней крошки. Словом, Сол вел себя, как обычно. И именно это было странно.

— Похоже, в один день и впрямь не уложимся, — признал Сол неохотно, глядя на сливовые облака, какими затянуло небо еще спустя пять часов наших поисков. К тому моменту мы наконец-то вышли к устью знакомой чистой реки, возле которой не раз останавливались на ночлег по пути в Дану. — Будем разжигать костер. Авось вёльва заметит дым и сама явится.

Он остановился возле упавшего дерева, покрытого мхом и порослями плюща, и принялся копошиться под ним, отбирая сухие и короткие ветви. Затем, сложив их устойчивой пирамидкой, прошел до реки и наклонился к воде, чтобы всполоснуть испачканные в багряном соке и жимолости руки. Наблюдая за ним, так и не обмолвившимся за весь день ни словом о летнем Эсбате, я наконец-то решилась.

— Поцелуешь меня? — спросила я, сбросив узелок рядом с хворостом, и притихла в ожидании ответа.

Сол не повернулся, но плескать руки в реке перестал. По воде побежали круги.

— А ты что, вчера не нацеловалась?

Я беззвучно застонала. Выходит, Мелихор с Матти были правы.

Вспомнив напутствие последней, я невольно зарделась и прислонилась к клену, надеясь спрятаться за ним. На том, единственном из всех деревьев вдоль берега, пробивались не только багряные, но и темно-зеленые листья. Я осторожно потерла их пальцами, очертила угловатые края и торчащие ветки — тоже зеленые. Хороший знак. Должно быть, защитный сейд Хагалаз, который сохраняет реку чистой, сосредотачивается где-то поблизости.

— Это все? — спросил Солярис, взбудораженный моим затянувшимся молчанием даже больше, чем вопросом. Глаза его недобро потемнели, будто в них собрались все лесные тени. За время нашего пути он ничуть не устал, не вспотел и даже не помял своих светлых одежд. Однако стоило мне заговорить с ним о личном, как Сол покрылся несвойственным ему румянцем, будто разом с лигу пробежал. — Больше ничего узнать не хочешь?

— Хочу. Ты злишься на меня?

— С чего ты решила, что я злюсь?

— Ну… Сложно не разозлиться, когда узнаешь, что кто-то, кто тебе дорог, танцевал и целовался с кем-то другим. К тому же у тебя ведь сокровищный синдром…

— Нет у меня никакого синдрома! — огрызнулся Сол, перебив меня, но я упрямо продолжила:

— Да и я бы на твоем месте тоже злилась, оно вполне понятно. Потому и хотела попросить прощения… Я была очень глупа, раз позволила себя обмануть и сразу не поняла, что передо мной не ты. Это ужасное, ужасное предательство с моей стороны после всего, что ты сделал ради меня. Тот поцелуй…

— Что ты несешь, Рубин? Какое предательство? — фыркнул Солярис, выбираясь из мелководья ручья. По его рукам, увитым голубыми венами от сжатых кулаков, струилась речная вода. Холодная, она пахла тиной и полевыми цветами, в то время как кожа Сола пахла мускусом и огнем. Точно олицетворение двух его сторон, что всегда боролись меж собою — человек и дракон, друг и враг, возлюбленный и сородич. — Подумаешь, поцеловала кого-то! Ты моя ширен и ничья более. Я получу тысячу твоих поцелуев, куда более нежных и страстных, если только захочу этого.

Почти восемнадцать лет мы с Солярисом были неразлучны. Почти восемнадцать лет я изучала его, но никак не могла изучить до конца. То и дело забывала, что, пережив столько боли физической, он давно не замечает боль душевную. Что иногда он и вовсе не испытывает боль там, где ее испытал бы любой другой. Или что Сол никогда не ревнует — он защищает свое. Ведь Солярис дракон, не человек, потому и злится по-драконьи — тронешь сокровища и будешь мертв, ведь это вор виноват, что посягнул на них, а не золото, которое блестит.

Солярис медленно приблизился, и я сама не заметила, как попятилась под его натиском и прижалась спиной к багряно-зеленому клену. Лишь когда агатовые когти подцепили мое лицо за подбородок, поднимая вверх, я убедилась, что все это время мы и впрямь говорили о совершенно разных вещах.

— Я злюсь, но вовсе не на тебя, рыбья ты кость. Я злюсь на то, что эта погань посмела меня повторить! Меня! Я Солярис, рожденный в Рок Солнца, жемчужный дракон и королевский зверь. А оно решило, что способно заменить меня? Стать мной? До чего самонадеянно! Уверен, ты бы легко раскусила его истинную подлую натуру в два счета, если бы не хмель и не темнота. То всего лишь пустоцвет. Интересно, чей лик он примет, когда я разорву его на части и сожгу дотла.

Вокруг резко потеплело: жар тела Соляриса согревал снаружи, а жар его слов — изнутри. Острые когти переставали быть такими уж острыми, когда касались меня. Сол бережно перебрал ими мои косы, а затем притянул к себе за затылок, и уютное урчание, похожее на кошачье, завибрировало в его груди. Несколько минут мы просто стояли так, обнявшись под листвой рубиновых деревьев, и мои руки, покоящиеся вместе с головой у него под шеей, наконец-то перестали мелко дрожать, как дрожали с той самой минуты, когда был сорван летний Эсбат.