Кристальный пик - Гор Анастасия. Страница 35

— Быть может, ничего… А, быть может, Рубин исчезнет, подарив Туману человеческую суть, о которой он так грезит. Одно известно точно: их от друг друга как можно дальше держать надо. Два всегда стремятся стать одним. Таков уж закон природы.

— Значит, мы ничего не изменили. Рубин по-прежнему в опасности. Только раньше туман пожирал людей, а теперь — землю и богов. Шило на мыло! Даже хуже сделали!

— Тише ты, дракон! А то весь сейд спугнешь.

Пропустив ворчание Сола мимо ушей, Хагалаз поманила меня к прялке рукой. Я покорно подошла, предельно собранная. Протянула вперед ладонь ребром, как немо показала Хагалаз, и вдруг почувствовала, что правый мизинец сдавило. Кажется, нить сама слезла с веретена, пропущенная через колесо, и по-хозяйски обвилась вокруг моего пальца. Я успела только вздрогнуть от неожиданности, как на костяшке уже затянулся крепкий узелок.

— Не развязывай, — предупредила меня Хагалаз, и синяя нить снова сжала мизинец, когда я осторожно пошевелила им, проверяя, насколько прочно та села. Очень, очень прочно! — Она из волчьей шерсти. Новорожденные волчата рождаются слепыми и глухими, поэтому за ними всегда присматривает вся стая. Так и ты под присмотром будешь, никто к тебе и близко не подберется. Спать, правда, из-за воя можешь беспокойно, но зато будешь спокойно жить.

Как и всегда, значение половины слов Хагалаз от меня ускользнуло, но с началом войны я и так почти перестала спать, потому терять мне было нечего. Надеясь, что эта нить принесет мне хоть какое-то добро, я с благодарностью поклонилась и погладила ее большим пальцем. Той будто понравилась моя ласка: давление слегка ослабло, и даже синева ее посветлела.

— А теперь садись сюда, принцесса, и оголи грудь. А ты ешь давай, пока совсем не остыло! — Последнее Хагалаз адресовала Солярису, недоверчиво присматривающемуся к колесу прялки, которое продолжило вертеться само собой. — Я что, зря на тебя любимый супец перевела⁈ Сам же выпрашивал!

И хотя ничего подобного он сроду не просил, Солярис послушно сунул ложку в рот. Лишь потому, что его мысли наверняка были заняты Красным туманом и фантазиями о повторной расправе над ним, он даже не скривился, когда что-то хрустнуло у него во рту, отдаленно напоминая по звуку не то хрящ, не то зуб. Лишь продолжил буравить взглядом Хагалаз, внимательно следя за тем, что она делает со мной и как.

Я безропотно уселась на овчинный отрез и расстегнула под шеей лунную фибулу, сдерживающую плащ. Изумрудная ткань расстелилась вокруг, словно расплескалось одноименное море, и, придерживая рукой воротник рубахи, я спустила ее с обоих плеч.

В тот же миг Солярис отвел глаза, но не столько потому, что стыдился узреть мою обнаженную грудь, а потому что стыдился шрама, перечеркивающего ее слева от ключицы. Шрам этот расходился во все стороны, похожий на звезду — когти Сола, серповидные, входили в плоть легко, а вот выходили с трудом. Из-за этого темно-розовый контур был неровным и рваным, смотрелся на моей светлой коже, как капля крови в сгущенном молоке. Однако я вовсе не стыдилась его, как никогда не стыдилась и длинных полос на своем боку, полученных во время падения пять лет назад, или же своей костяной руки. Матти была права: все это делало меня мной.

— Ты в безопасности, пока нить не порвется. Будет видеть тебя, коль ты захочешь быть увиденной, но коснуться не сможет, — снова напутствовала Хагалаз, убирая красную косу мне за плечи, чтобы не подпалить их поднесенной свечой. Та оказалась в руках Хагалаз невесть откуда: темно-зеленая, тонкая, как хворостина, распускающая аромат календулы на лиги вокруг. Зеленый воск с белым вкраплением морской соли зашипел, стекая вниз, и мне пришлось стиснуть зубы: воск был не таким горячим, чтобы обжечь, но капал прямо на шрам. — Преврати неделю в год, преврати год в век. Я не могу заставить свою любовь заговорить со мной, не могу прийти к ней на ночлег.

«Откуда ты знаешь, что это та самая песнь?» — хотела спросить я, но вместо этого скосила глаза на свечу: зеленый воск заляпал мне шею и покрыл шершавые отметины от когтей плотным слоем. Рубаху он тоже испачкал. Я стиснула ее в пальцах, почувствовав, как она ускользает из них вместе с миром вокруг меня.

— Подведи коня к хомуту, подведи кота к миске с молоком. Ах, я не могу заставить свою любовь сесть мне на колени и целовать ее тайком, — пропела Хагалаз дальше, и это было последнее, что я услышала, прежде чем она исчезла.

Лесная хижина резко опустела, а затем стала просторнее, холоднее. Спустя мгновение это была уже не уютная гостиная с фарфоровым пламенем в камине, а темная, плохо освещенная пещера, похожая на неметон, вырезанный в нефритовом камне. Только в отличие от неметона здесь не было места богам.

Стоило мне вздохнуть, привыкая к духоте и сырости, как гулкое эхо разнеслось меж бесформенных глыб и колонн, вдоль канелюр которых копилась влага, порождая мох и плесень. Где-то вдалеке шумел морской прибой: низкое, накатывающее гудение, убаюкивающее и спокойное. Оно звучало, как утешение от скорби и одиночества, коими невозможно было не преисполниться среди этих бездыханных камней в темноте; без воздуха, солнечного света и надежды.

Я по-прежнему сидела на полу, посреди овчинного отреза, и хотя ничего толком не видела и не слышала, но чувствовала, что не одна. Тело не слушалось, и лишь тревога, ужалившая под ребра от звука шагов, придала мне достаточно сил, чтобы я поднялась вверх по колонне и выпрямилась, встречая хозяина сих чертогов лицом к лицу. Поразительно, но, когда темнота расступилась, являя его, я совсем не испугалась. Даже наоборот, осмелела и оттолкнулась от колонны, чтобы оказаться ближе. Быть может, потому что я знала, что это всего лишь видение, управляемое сейдом Хагалаз, и что на моем мизинце по-прежнему пульсирует синяя нить, прочная, как сталь. А, быть может, все дело было в том, что напротив стояла часть меня самой… Разве не глупо бояться своего отражения в водной глади озера, пусть и подернутого рябью?

— Что происходит? — прошептал Солярис. — Почему ты здесь? Я еще никогда не видел тебя так ясно, даже когда проникал в твои сны, чтобы послушать и побыть рядом. В этот раз ты пришла ко мне сама? Сама пробудила нашу связь? Ах, значит, он правду говорил… Ты тоже без меня не можешь.

Теплая улыбка, адресованная мне, и впрямь принадлежала Солу, но вот улыбался ею вовсе не он. Волосы, белоснежные и перламутровые, как жемчуг, были уложены строго на прямой пробор, приоткрывали выбритые виски и едва доставали до мочек ушей. Даже серьга с изумрудным шариком в левом ухе была точь-в-точь как у него. На коже тоже не было изъянов, за исключением широкого бледно-розового шрама, опоясывающего шею — след от ошейника, который я сняла собственноручно и который поклялась никогда не надевать вновь. То, что притворялось прямо сейчас Солом, повторило даже это. Его голос, его мускусно-пламенный запах и его бордовое одеяние из талиесинского льна. Безукоризненная подделка.

Оно повторило абсолютно все, кроме глаз — те были не золотыми, а багряно-красными, как листья в Рубиновом лесу, где я находилась на самом деле.

— Не смей, — сказала я.

Красный туман склонил голову набок.

— Что не сметь?

— Носить его лицо, — ладонь царапнули кольца, когда я сжала кулаки. — Ты не Солярис. Ты не мой ширен.

— Знаю. Но ты ведь любишь, как он выглядит. Я подумал, что так тебе будет комфортнее, когда ты…

— Не смей выдавать себя за тех, кем не являешься! Я знаю, кто ты и что такое на самом деле.

— Как ты тогда хочешь, чтобы я выглядел? — спросил Красный туман. — Какой облик мне принять? Только скажи, и я изменю его.

Я покачала головой, растерянная. Враги и прежде пытались подхалимничать, раболепствовали, дабы войти ко мне в доверие, но еще никогда так искренне не угождали. От этого мурашки стекали по затылку — до чего же жутко и противно! С Сенджу в этом плане было гораздо проще. Он всегда придерживался плана, двигался к цели размеренно, шаг за шагом, и никогда не изменял себе. Красный туман же являлся порождением хаоса, потому и сам действовал хаотично. Его желания — всего лишь инстинкты, а неутолимый голод — последствия природы. Как победить то, что совсем не понимаешь, но что так отчаянно стремится понять тебя?