Кристальный пик - Гор Анастасия. Страница 75
Снова растерев основание мизинца, я сомкнула веки и глубоко вздохнула, успокаиваясь. Я не раз видела, как вёльвы взывают к сейду — они дышат в унисон с луной и солнцем, морями и океанами, цветами и землей. Они дышат размеренно, глубоко, вместе с миром, и позволяют себе услышать его, чтобы он услышал их — и отозвался.
А проще всего сделать это, когда поешь.
— Подведи коня к хомуту, подведи кота к миске с молоком, — пропела и я едва слышно. — Ах, я не могу заставить свою любовь сесть мне на колени и целовать ее тайком!
Голод. Это было первое и единственное, что я почувствовала, когда потянулась к Селену и разумом, и уцелевшими крупицами своей души. Омерзительное сосание под ложечкой, отзывающееся урчанием в желудке; горькая слюна, разбавленная желчью; зуд в деснах, боль в зубах, жаждущих вонзиться во что-то мягкое, разодрать, оторвать кусок. Сколько бы я ни искала в Селене иных чувств, продолжая петь, я ничего более не находила — только бесконечное желание питаться. Внутренняя пустота, которую он стремился заполнить чужим мясом.
«Что ты делаешь, Руби?»
— Пока осень лето сменяет, пока море соль сохраняет, пока старики носят гриву седую, я никогда не оставлю свою дорогую.
Морской прибой. Влажные стены, пещеры и туннели. Массивные колонны с каннелюрами и балкон, с которого видно сплошь синее небо. Где бы это место ни находилось, именно его Селен привык называть «домом». Стараясь не терять найденную нить, протянувшуюся между мной и ним, я приоткрыла один глаз и взглянула на Селена через холм. Движения его стали еще более неуклюжими, натужными, и теперь он не то что не поспевал за Совиным Принцем, а вообще вертелся на одном месте, открытый для ударов. Красные глаза смотрели на меня в упор.
«Ты мешаешь мне, Рубин. Перестань, пожалуйста».
Я криво улыбнулась и сомкнула веки снова, продолжая ворошить нашу связь безжалостно и бескомпромиссно, доставая из нее все, что только могла достать, не обременяя себя при этом никакой осторожностью. Вот я увидела юношеский лик, который Селен забрал самым первым: смуглый, веснушчатый, еще нецелованный… Вот я увидела, как он пожирает заживо лошадь, вспоров ей брюхо заржавелым серпом и вытащив внутренности; вот он учится менять форму — мужчина, женщина, снова мужчина; вот он сидит на верхушке старого клена и, любуясь звездами, напевает ту самую песню о запретной любви, которую случайно подслушал в трактире, пока обгладывал в погребе кости его владельца.
«Ты вынуждаешь меня…»
— Век за веком я одна, — пропел вдруг Селен не своим голосом. То вновь был голос Кроличьей Невесты. — Ночь моя без звезд темна. Иди ко мне, иди сюда.
Грохот, с которым посыпались остальные части совиного дома, заставил меня прерваться и вскочить с места. Щеку лизнул мех с засевшим на нем запахом можжевелового масла, браги и пряной хвои. Может, Медвежий Страж и был неповоротливым, но медленным его назвать не поворачивался язык: он с легкостью проломил собой завал, чем окончательно уничтожил дом, и пронесся мимо меня к Селену.
— Рубин!
Солярис вместе со всеми остальными стоял на обломках того, что еще некогда было прекрасной священной обителью. Замызганный кровью, грязью и обсыпанный блестящей крошкой от разбитых витражей, но по крайней мере живой. На его броне прибавилось еще порядка десяти трещин, однако они медленно срастались на нем, обтянутые между чешуей шерстяной тканью — серой, как волчья шкура. Не то благодаря ей, не то благодаря собственной способности исцеляться, но Солярис тоже хромал все меньше и меньше по мере того, как приближался ко мне.
— Рубин, бежим! Скорее!
«Ты не заберешь ее! Она моя!»
Завыли волки. Засветилось множество золотых глаз в темной кристальной чаще. Призванные дети Волчьей Госпожи окружили Селена, но она застыла, не найдя в себе сил, чтобы велеть им вступить в схватку, ибо это означало отправить их всех на смерть. Ведь даже Медвежий Страж не справился с Туманом. Позванный им, глупый и наивный в своем безумии, Страж одним махом отбросил к деревьям Совиного Принца и добровольно встал перед Селеном на колени.
— Нет! — взвизгнула Волчья Госпожа, натягивая пряжу на посох, но было поздно.
Рука Селена пробила грудь Медвежьего Стража, погрузилась в него, как в воду, и великий берсерк завалился на бок под отчаянные крики без всякого сопротивления. Селен вытащил из него бьющееся сердце.
— Теперь мне лучше, — улыбнулся он, вкусив его. Сердце было гигантским, будто действительно медвежье. Оно едва умещалось в ладони и все еще пульсировало, отчего кровь струилась у него между пальцев. Селен жадно пил ее, текущую по подбородку, и проталкивал мягкие куски себе в рот, закатывая глаза от удовольствия. — Как же хороша плоть богов, как хороша!
К горлу подступил тошнотворный ком. Волки завыли снова.
— Кажется, я понял все, — сказал Совиный Принц, взирая на это с кромки кристального леса. — Вот оно — твое ярмо.
Он справился с оцепенением раньше нас всех. Снова бросился на Селена сзади, надеясь успеть застать его врасплох и снова рассечь крылом снизу доверху, но окровавленные руки, выронив объедки сердца, впервые коснулись его раньше. Селен возымел чужую силу, украденную, и схватил Совиного Принца сразу за оба раскрытых крыла. Послышался оглушительный хруст, и хотя сам Принц не издал ни звука, стало ясно: пришел конец еще одному богу.
— Остановись!
На этот раз кричала я. Так громко, как кричала в своей жизни только раз — когда думала, что отец вот-вот казнит Соляриса в тронном зале у меня на глазах. Но даже тогда во мне теплилась надежда, что я могу все исправить. Сейчас же никакой надежды не было. Я кинулась через холм к Селену, выдернув руку из когтистых пальцев Сола, схватившего меня и попытавшегося отволочь назад.
— Не делай этого, Селенит! Я приказываю тебе!
Я не верила, что мое слово действительно что-то значит для него, однако Селен замешкался. Рот, перепачканный в крови Стража, изогнулся уродливым серпом и приоткрылся, обнажая зубы острые, как гвозди. Казалось, время, которое и так текло в сиде иначе, окончательно замерло. Та половина души, что хранилась во мне, была готова разорваться еще на тысячу частей при виде поверженных богов, павших по вине моего рождения. Неужели это была та судьба, за которой я сюда явилась? Неужели Совиный Принц этого и желал? Он не сопротивлялся тоже, как и Страж. Только откинулся назад Селену на руки. Молчал, но дрожал от боли, ломая ногти о землю.
— Любовь моя, они хотят нас разлучить, — произнес Селен нарочито ласковым, снисходительным тоном. — Они не дадут нам быть вместе, ты же видишь.
— Отпусти. Его. Немедленно! — повторила я по словам, едва подчиняя себе срывающийся голос. — Я твоя, так ведь? Значит, и ты мой. Мы — единое целое. Ты сам сказал это однажды. Я не хочу, чтобы ты убивал Совиного Принца! Я хочу, чтобы Принц жил.
— Хорошо, — согласился Селен на странность быстро. — Я не стану убивать его. Просто проучу, как он хотел проучить меня, дурак. Если сможет жить без крыльев — пусть живет.
— Стой, Селен!
И Селенит одним рывком вырвал Совиному Принцу крылья, потянув их на себя. Коричнево-рыжие перья, заляпанные кровью, взвились в воздух потоком ветра, и на землю упало то, что было и даром, и проклятьем. Следом, на живот, упал и сам Принц. Его котта мгновенно побагровела, прилипла к спине с торчащими на уровне лопаток костями и суставами, но Принц по-прежнему не плакал и не кричал. Он смеялся.
— Это стоило того, — прошептал он, перевернувшись и взглянув на обескураженного Селена снизу вверх. — Умереть, чтоб понять тебя и превратить в настоящее ничто.
Крылья, тяжело опустившиеся на землю, как два тканевых лоскута, вдруг снова раскрылись сами собой. Они поднялись, подхваченные тем самым ветром, и зажали Селена между собой, заточив его в клетку из перьев и нарушенного алога. Прямо посреди Кристального пика образовался кокон, неподвижный, как камень, и не пропускающий сквозь себя ни голос Селена, ни его червивое сознание, жаждущее снова соединиться с моим. План Совиного Принца, — истинный план, приведший меня сюда, — был исполнен.