Закон скорпиона - Боу Эрин. Страница 45

– Зато я не пацифист. – Элиан крепче прижал тупую сторону лезвия.

Да Ся встала.

– Если вы так считаете, мистер Бёрр, значит вы не понимаете Детей перемирия.

«Мы все тебя слышим, Грета, ты просто звезда!» – говорила запись.

– Грета, дай мне пистолет, – попросила Зи.

Но я не шевельнулась. Вся моя рука, вытянутая, неподвижная и заканчивающаяся пистолетом, была мне как чужая.

«Грета, ты великолепна!» – донеслось до меня бормотание записи.

– И ты действительно великолепна, – эхом отозвался сам себе Толливер, лучась улыбкой. – Ты воспитана так, что умеешь быть выше всего.

Я закрыла глаза.

Крик, звук борьбы – я открыла глаза и увидела, что Толливер Бёрр несется на меня, как бешеный пес.

Я подняла пистолет, и он дрогнул у меня в ладони. И я… я…

Я не застрелила его. Настал подходящий момент, он тянулся и тянулся, но за все это бесконечное мгновение я так и не застрелила Толливера Бёрра.

Элиан схватил его и прорычал:

– Я тебе, к чертям, глотку перережу!

«Быть выше всего этого».

– Вы не поняли меня, мистер Бёрр. – Мой голос звенел, словно я говорила внутри колокола. – Вы совершенно ничего обо мне не знаете. И я искренне надеюсь, что это вас пугает.

Я передвинула пистолет градусов на десять и выстрелила в темноту. Бёрр взвизгнул и дернулся – но я целилась в машину, которую он назвал глушилкой. Пуля выбила из металла искру и расплющилась, и огоньки генератора помех стали один за другим гаснуть.

Отец как-то сказал мне одну вещь. Тихой ночью, на его яхте, которая неслышно скользила по глади моря. Он рассказал мне о «le point vierge» [18], «неприкосновенном уголке» – потайном месте в глубине человеческой души, в которое может войти лишь Бог. Находясь в этой маленькой темной комнатке, с выпачканными кровью носками, в это бесконечно растянувшееся мгновение я попала в тот неприкосновенный уголок. И снова стала настоящей Гретой, цельной, самой собой. И бояться было больше нечего.

Я протянула Зи пистолет.

Она взяла его и выстрелила по очереди во все машины вдоль стен комнаты. Мы же не знаем, сказал палач правду или нет.

Звук рассыпался. В ушах стоял звон. Я с трудом вдела руки обратно в перевязи. Боль утихла. Я ничего не слышала, мне не было больно, и я не боялась.

И в этом странном состоянии я кое-что поняла. Кое-что увидела. Я увидела выход. Способ спасти Элиана, и Питтсбург, и собственную душу – пусть не жизнь. Главное, выход.

И это было восхитительно прекрасно!

Когда в помещении дымились все до одиной машины, Да Ся направила пистолет на смартплексовый планшет у моих ног. Он разлетелся вдребезги. Каждый фрагмент продолжал играть свой кусок записи, где Толливер Бёрр меня пы тает. Но это были маленькие кусочки. Я чувствовала, что с ними справлюсь.

Я уже увидела выход.

Словно просматривая видео без звука, я отметила, что Бёрр продолжает сопротивляться. Элиан дернул его заведенную за спину руку, и палач вдруг обмяк. И рот у него раскрылся от боли. Должно быть, что-то сломалось, порвалось или сместилось. Не могу сказать, что я пожалела его.

Элиан уже пытался не сдерживать Бёрра, а удержать его в вертикальном положении.

– Что нам делать с…

Элиан замялся, спросить ли ему сперва про тело Бёрра или про тело Грего. Но это уже было не важно, потому что в эту секунду в комнату ворвались солдаты.

Солдаты держали ружья наготове, но, к счастью, не стреляли. Не знаю, что подняло их по тревоге – может, обнаружили ампулы козьих феромонов, может, звукоизоляция корабля не заглушила выстрелов, может, уничтожение генератора помех запустило сигнализацию. Какая разница. Они уже были здесь – пятеро солдат, с оружием на изготовку. Сзади маячила Бакл – скорее усталая, чем готовая к бою.

Завидев их, Да Ся сразу бросила оружие и подняла руки. Ладони были все в крови, как в перчатках. Элиан замешкался, что-то буркнул и отпустил Бёрра. Специалист по коммуникациям шлепнулся на пол, как снятая с крючка рыба. Мне по-прежнему не было его жаль.

Но я не хотела, чтобы они прикасались к Грего. И шагнула к нему, заслонив тело. Зрачки ружей следили за мной.

– Я Элиан Палник – внук генерала! – крикнул Элиан поверх голов отряда.

– Да, – вздохнула Бакл. – Я знаю, кто ты.

Судя по тону, она предпочла бы не знать. И тогда могла бы просто приказать его пристрелить. Или хотя бы посадить под замок. Ведь есть же у нас и тюрьма, в конце концов.

– Мне нужно с ней увидеться, – потребовал Элиан.

– А мне нет, – сказала я, все еще размышляя о «моменте истины», об увиденной мною двери, которая поможет всем нам выбраться из этой передряги живыми. – Я хочу видеть Талиса.

– Чего? – воскликнул Элиан. – Зачем?

Да Ся повернулась ко мне. Я видела в ее глазах стремительные прикидки, догадки, но вслух она ничего не сказала.

– Грета… – начал Элиан.

Он бы сказал что-то еще, если бы его не оборвала Бакл.

– Покинуть помещение, – приказала она своему отряду и прижала руку к уху. – Клэнси? Разбудите генерала.

Камберлендцы стали поднимать тело Грего.

– Не трогайте его! – в ярости рявкнул Элиан. – Я возьму! Я сам его понесу!

Они не стали ему мешать.

Элиан нес Грего по квадратному металлическому коридору на руках, как до того нес меня. Шествовал, как принц во главе процессии. За ним шли Зи и я. Дальше – солдаты. Наверное, они держали нас на мушке, но я не стала оборачиваться. Я смотрела на Грего. Пучок светлых волос, зацепившийся за плечо Элиана. Бессильно свисающая рука.

Весь корабль пах порохом и кровью.

Внезапно нам навстречу распахнулась ночь, и мы очутились на трапе, а потом на траве, и нас обдувал бесшабашный сладкий ветер.

Снаружи нас тоже встречали солдаты, а с ними – Хан, Тэнди и Атта.

Атта опирался на Тэнди, у него были затуманенные глаза и из-за уха капала кровь. Тэнди молчала и была мрачной, как грозовая туча. А Хан – милый, наивный Хан, удивительный раздолбай, – его охраняли тщательнее всех, и он один был закован в кандалы.

Но тем не менее именно Хан отделился от остальных и побежал к нам. Именно Хан, который – как обычно – сказал то, что все мы думали, но не осмеливались произнести вслух.

– О нет! – воскликнул он. – Нет, нет, нет.

Он с трудом поднял руки и дотронулся до лица Грего. Железо на запястьях звякнуло.

– Нет… – повторил он.

– Прости, – сказал ему Элиан. – Прости. Я знаю, ты его любил.

Окружавшие их солдаты отодвинулись назад, оставив всех троих – Элиана, Хана и Грего – в их собственном маленьком мирке.

– Хан, он был такой храбрый, – продолжал Элиан. – Просто молодец. Боялся, но вел себя храбро.

– Он шел первым, – добавила Зи.

Медленно, с почтением, Элиан положил тело Грего на сухую траву. Рядом с Грего – телом Грего – встал на колени Хан, а затем и все мы, один за другим.

Ткань хамо – и, наверное, в этом ее главное достоинство – незаметно впитала почти всю кровь. Осталось просто темное пятно, расплывающееся по плечу, груди и спине, как короткая накидка. Только на белоснежных волосах она была яркой, да и там тускнела. Кожа Грего стала бледной, как плафон погасшей лампы.

– Грего… – сказала Зи.

И один за другим все остальные повторили это имя.

У него были приоткрыты глаза, совсем чуть-чуть. Длинные, удивительно длинные белые ресницы.

На нас упал лунный свет. Камберлендцы отошли назад, оставив нас семерых – теперь шестерых. Дети перемирия, как всегда, в одиночестве.

Атта покачивался, стоя на коленях. Зи поддержала его за талию.

– Ты нормально себя чувствуешь? – негромко спросил Элиан.

Атта кивнул, не поднимая головы.

– Думаю, что это сотрясение мозга, – очень тихо сказала Тэнди. – Он вырубился ненадолго. И стошнило его.

– Надо его вымыть. – Хан подался вперед, закрывая собой тело Грего, забирая его в собственный мир.