Мы – плотники незримого собора (сборник) - Брэдбери Рэй Дуглас. Страница 28
Они рассмеялись. Им было необходимо над чем-то посмеяться, если они не хотели свихнуться.
Философ посмотрел на звезды.
– Взгляните! – воскликнул он. – Все свечи зажжены, и черные монашки космоса тихо молятся, не шелохнувшись, между огоньками.
Точку в его речах поставил метеор, ударивший по кораблю, как по гонгу – прямо над их головами. Метеор полетел дальше. Сердце у Джорджа чуть не выскочило из груди. Он взглянул на Тетли и на священника: те еще медленно ползли, и подумал, а не таится ли в их головах секрет, за которым он охотится? Ему еще предстояло это выяснить.
– Отлично сказано, святой отец, – отозвался он.
Метеоры посыпались градом, но все люди были в безопасности под прикрытием защитного обруча.
Скрючившись, верзила-Эллис остался в одиночестве. В радиусе двадцати ярдов от него не было ни души.
Джордж, философ и юный Тетли устроились как можно дальше и выше огня, хлеставшего из многочисленных дюз.
Похожий на стервятника Дед с седой бородой, заправленной под стекло скафандра, пробурчал:
– Вместо того чтобы спасаться, вы тут устроили перебранку, как последние дураки. Из-за этого Эллиса еще одного из наших раздавило!
Метеоры мотыжили корабль и, вонзаясь огромными невидимыми пальцами в его кожу, словно прощупывали, шерстили и прочесывали его, пока не иссякли.
Большинство бродяг-ветеранов залегли возле Джорджа Ваннинга. Их морщинистые лица обветрил космос, обожгло солнце. Они побледнели от стесненности и отощали от возраста. От возлияний у них проявились прожилки на носу. И на далеких звездах их обуревали желания. Костюмы покрылись налетом старения и вмятинами. Метеорная пыль, как наждаком, испещрила, выщербила и истончила стекла их скафандров. Джордж думал: «Может быть, я разыскиваю кого-то из этих молчаливых, непритязательных людей, которым пуститься в такое путешествие – раз плюнуть?»
Но метеоры прервали его размышления. Наблюдая за темными сгустками, пролетавшими на расстоянии вытянутой руки, он и думать забыл о Земле и Венере, о войне, военных тайнах или об их носителях. Он думал только о том, как бы выжить.
Он прислушивался и слышал только дыхание этих людей, живущих этой секундой, этим мигом и часом. А еще – биение их сердец, еле различимое в наушниках, но готовых заколотиться сильней при малейшей опасности.
Он оказался одним из них. С кораблем их жизнь переставала быть бесцельной. У всех, даже у Эллиса! Пускай состоятельные дамочки летают себе внутри, в недрах этой жестянки, выкладывая по четыре тысячи кредиток за такую привилегию. А дайте прожженному отпетому бродяге немного еды на четыре кредитки, на две кредитки кислорода, виски и воды, всего на одну кредитку, да на полкредитки топлива и магнитов, так он сорвется с Юпитера на Меркурий и обратно, прыгая с астероида на астероид, словно играя в классики. Дешево и сердито! Какое им дело до того, что к концу года один из трех «автостопщиков» попадет в статистику смертельных случаев!
Так вот эти прошедшие звездную закалку люди принялись теперь наседать на Эллиса, обзывать его и раскрывать свои замыслы на его счет. Верзила Эллис молчаливо и напряженно слушал, судорожно вцепившись в свое место на обшивке ракеты.
Больше всех усердствовал Дед.
– Эллис, у нас тут свой кодекс чести, – сурово сказал бородач. – В космосе все и вся – против человека. Люди должны помогать друг другу во что бы то ни стало!
– Мы еще доберемся до тебя, Эллис! – пригрозил другой.
– Подождем, пока ты уснешь или захочешь спать.
– А потом отцепим тебя и отправим прямиком туда, где тебе и место!
– Рассеем твои атомы отсюда до самой Луны!
Джордж Ваннинг слушал и прикидывал, кто же из них по логике мог бы оказаться информационным агентом? Такой ли, как священник – спокойный, покладистый, непритязательный? Желторотый ли Тетли? Дед? Или остальные? Взгляд Джорджа все время останавливался на Эллисе. Эллис – изгой, который не хотел убивать, но убил.
Эллис, испытывающий столь сильное желание увидеть солнце, мог бы оказаться идеальным носителем любой депеши. У него самый сильный мотив. Перед ним стояла цель. Остальные – случайные простые парни, которые не дрались и не убивали друг друга за то, чтобы стать «автостопщиками», и уважали права другого человека. Если бы венерианцам понадобилось доверить кому-то свою информацию, стали бы они связываться с этими бродягами! Чтобы переправить сведения наверняка, не отвлекаясь на этические соображения или неопытность, они, скорее всего, воспользовались бы таким вот мужланом, вроде Эллиса – с осознанными им мотивами и недюжинной силой.
Удары метеоров продолжались. Они колошматили по всему кораблю.
– Джентльмены, подумать только, – сказал философ. – Под сварной обшивкой этого корабля почти осязаемо царят мир, закон и порядок.
Он покачал головой.
– Быть может, всего в нескольких дюймах кто-то непринужденно прогуливается по корабельным коридорам и ведет тихие беззаботные беседы, покуривая сигарету.
Мимо опять пронесся шквал метеоров, выбивая из корабля перезвон большого гонга.
– А может, кто-то тискает женщину, – нараспев съехидничал Дед.
– Как знать, – сказал философ, и его глаза засветились при этой мысли. – Два мира, джентльмены, и у каждого свой нрав. По ту сторону – комфорт, по эту – пытки. Всего-навсего, один дюйм металла, а какая разница!
Дед заметил летящий мимо кус металла.
– Кстати, не мешало бы пожевать табачку, – заныл он.
– Задумайтесь, от скольких изменчивых факторов зависят наши жизни, – продолжил философ. – От кислорода…
Все принялись поспешно проверять свои кислородные баллоны, кося глазами и облизывая губы.
– От пищи.
Рукавицы стали нащупывать пристегнутые к поясам пакетики с обезвоженной провизией.
– От магнитов.
Джордж Ваннинг с облегчением увидел, что стрелка на шкале электрометра подрагивает на высокой отметке.
А философ тем временем продолжал перечисление переменных, от которых леденела кровь.
– Пилоту корабля вдруг взбредет в голову стряхнуть с обшивки свою дальнюю родню.
Повисло тяжелое молчание. Все ждали, что же взбредет в голову пилоту.
Но пилот, очевидно, оказался своим парнем. Ничего с ними не случилось.
Некоторые уснули. Посреди кромешного ада в наушниках раздавался безмятежный храп. Если даже через пять секунд или часов нагрянет смерть, они не желали об этом знать. Им надоело ее дожидаться.
Один спящий пропал.
Не попрощавшись. Даже не почувствовав, как его уносит. Его магниты неожиданно иссякли, и, погруженный в дрему, он поплыл навстречу глубокому огненному сну.
Джорджа чуть не вывернуло наизнанку. Только что на опустевшем пятачке перед ним находился живой человек! И вот тебе на!
Дни ползли с медлительностью звезд на всеохватывающем небосводе. Все дела людей на обшивке сводились к тому, чтобы не высовываться, осторожно менять положение тела, потягивать свою пищу через специальную трубку и, пусть нехотя, но делиться драгоценной водой, которой и так было мало. А еще – разговаривать. Беседовать и прощупывать остальных, раскрывая их личности и бытие, чаяния и намерения.
Джордж Ваннинг сопоставлял и соизмерял Эллиса с остальными – их звали Симпсон, Генер, Шмит, Хайнс и Джонсон. Эллиса они в упор не видели. Он никому не досаждал, и никто не досаждал ему. Даже если они плели вокруг него заговор, то, скорее всего, один из них непременно сорвался бы с ракеты и сгорел при попытке содрать Эллиса с обшивки. А этого никому не хотелось. Но они просчитывали всякие варианты.
Они рассказывали друг другу о пережитом, словно сидели вокруг теплого костра.
– Я думал, вот, поразвлекусь, – говорил Тетли, как свойственно новичку. – Я давно слышал о космических «автостопщиках», как они работают, чем занимаются. И решил – попробую! Чего бы я сейчас ни отдал, чтобы поплавать в марсианском канале. Ах, да что угодно!
Все добродушно рассмеялись. Рассказывать приходилось по очереди. Все слышали всех и всё, в том числе отрыжку и икоту. Вести частные разговоры о чем-либо было невозможно. Иногда они начинали говорить наперебой, и поднимался всеобщий гвалт. После чего все хохотали, и воцарялась тишина. Каждый ждал, чтобы первое слово сказал кто-то другой. Никто не решался начать.