Предупреждение Эмблера - Ладлэм Роберт. Страница 70

Туман в голове еще не рассеялся полностью, скрывая то, что случилось потом. Уже лежа на носилках, он услышал короткие, отрывистые реплики, которыми обменивались санитары. А затем мир начал терять четкость и расплываться. Начинались долгие сумерки.

Сумерки.

Когда Эмблер снова открыл глаза, в комнате царил полумрак.

Несколько дней назад он был «пациентом» в закрытой психиатрической клинике. Теперь между ним и Пэрриш-Айлендом лежал океан. Но был ли он свободен?

Глава 24

Эмблер открыл глаза, сфокусировал взгляд на бледнеющем в полутьме лице аудитора и заговорил. Он рассказывал подробно, перечислял детали, высказывал предположения. Не все всплыло из памяти, кое-где в ней еще зияли пустоты, но в целом картина получилась вполне ясная.

– Я немного испугался, когда вы отключились, – сказал Кастон, выслушав пятиминутный, без пауз рассказ. – Рад, что вернулись в мир живых. – Он отложил журнал, но Эмблер успел прочесть название – «Журнал прикладной математики и вероятностного анализа». – Не хотите освободить мою кровать?

– Извините. – Эмблер потянулся, поднялся и сел на горчичный стул. Должно быть, он действительно уснул. Судя по часам, прошло четыре часа.

– Итак, Транзьенс – это сама Эллен Уитфилд?

– Да, это ее оперативный псевдоним. Пользовалась она им давно, а когда файлы стали переводить на цифровые носители, все это потерялось. Сейчас уже ничего не найти, бумаги давно уничтожены. Она была сама в этом заинтересована – полная зачистка. Говорила, что приняла меры предосторожности.

– Теперь понятно, почему поиск ничего не дал. – Секунду-другую Кастон молча смотрел на оперативника. – Хотите еще выпить?

Эмблер пожал плечами.

– В мини-баре должна быть минералка.

– Уж конечно «Эвиан». При нынешнем соотношении евро и доллара выходит 9,95 за пятьсот миллилитров. Это будет 16,9 унции. То есть 55 центов за унцию. Пятьдесят пять центов за унцию воды? Меня стошнит от таких цен.

Эмблер вздохнул.

– Восхищаюсь вашей точностью.

– О чем вы говорите? Я же округляю.

– Только не говорите, что у вас есть семья. – Кастон покраснел. – Вы, должно быть, сводите их с ума.

– А вот и нет. – Аудитор почти улыбнулся. – Потому что они совсем меня не слушают.

– Так это они сводят вас с ума.

– Вообще-то, меня это вполне устраивает. – Всего на мгновение на лице Кастона появилось и тут же исчезло выражение, близкое к обожанию, и Эмблер с удивлением понял, что перед ним любящий отец. Впрочем, уже в следующую секунду Кастон вернулся в свою привычную ипостась. – Тот мужчина, которого вы видели в доме Уитфилд… опишите его поподробнее.

Эмблер закрыл глаза, вызывая из памяти образ гостя Эллен Уитфилд. Лет шестидесяти. Посеребренные, тщательно причесанные волосы. Высокий, на редкость чистый лоб. Тонкие черты, высокие скулы, четко очерченный подбородок. Похож на ученого или преподавателя.

Выслушав Эмблера, Кастон с минуту помолчал. Поднялся. Взволнованно прошелся по комнате. На лбу у него проступила голубая пульсирующая жилка.

– Не может быть!.. – выдохнул он.

– Таким я его помню.

– Тот, кого вы описали… Нет, это невозможно.

– Выкладывайте.

Кастон включил стоявший на столе ноутбук и, отщелкав на клавиатуре несколько слов, отступил в сторону и жестом подозвал Эмблера. На экране был тот самый человек из дома Эллен Уитфилд.

– Это он.

– Вы его знаете?

Эмблер покачал головой.

– Эштон Палмер. Уитфилд училась у него в университете.

Эмблер пожал плечами.

– И что?

– Потом она отреклась от него и от всего, что он проповедовал. Не поддерживала никаких контактов. Иначе – прощай карьера.

– Не понимаю.

– Эштон Палмер, не вспоминаете?

– Смутно.

– Ну, наверно, вы тогда были слишком молоды. В свое время, лет двадцать-двадцать пять назад, его считали ярчайшей звездой на небосводе американской внешней политики. Написал несколько пользовавшихся большой популярностью статей в «Форин эффиарс». Его обхаживали обе политические партии. Вел семинары, читал лекции. Люди слушали Палмера с открытым ртом. Ему дали должность в Госдепартаменте, но он был слишком велик для бюрократических кабинетов. В нем уже видели следующего Киссинджера, одного из тех, кто приходит в мир, чтобы оставить в нем свой след.

– И что же случилось?

– Одни говорят, что он погубил себя сам. Другие думают, что просчитался. В нем признали экстремиста, опасного фанатика. Вероятно, Палмер решил, что достиг такого уровня политического и интеллектуального авторитета, который позволяет ему выражать свои взгляды откровенно и покорять людей одной лишь магией своего имени. Так или иначе, но получился скандал. Взгляды его были таковы, что, приняв их, наша страна вступила бы в противоречие с остальным миром. После особенно провокационной речи в Институте Макмиллана ряд стран, посчитавших, что он выражает точку зрения правительства США или отдельной его части, пригрозили отозвать своих послов. Представляете?

– С трудом.

– Государственный секретарь всю ночь вел телефонные переговоры. К утру Палмера объявили персоной нон грата. Он ушел из Госдепа, преподавал в «Лиге плюща», построил собственную академическую карьеру, вошел в совет директоров какого-то малоизвестного исследовательского центра в Вашингтоне. Эта картинка с сайта Гарвардского университета. Но любой, кто поддерживает с ним тесные отношения, рискует навлечь на себя подозрения.

– Поэтому его людям хода никуда нет.

– Сторонников Палмера хватает во всех правительственных учреждениях. Прекрасные студенты, выпускники Гарвардской школы Кеннеди и так далее. Но если кто желает сделать карьеру, симпатии к опальному профессору ему лучше держать при себе. И, разумеется, никаких отношений со старым проказником.

– Разумно.

– Однако же вы видели их вместе. А это уже непонятно.

– Объясните.

– Речь в данном случае идет о том, что одну из влиятельных фигур в Госдепартаменте, заместителя госсекретаря, видели в компании профессора Эштона Палмера. Понимаете, что это значит? Понимаете, насколько это опасно, катастрофически опасно для нее? Как сказал один великий американский юрист, «солнце – самый лучший дезинфектант». Они не могли допустить, чтобы такая информация вышла наружу.

Эмблер прикрыл глаза, вспоминая искаженное злостью лицо и дрожащую руку Эллен Уитфилд; теперь он понимал, чем был вызван ее страх.

– Так вот в чем все дело.

– Я бы не стал говорить, что в этом все дело, – поправил Кастон. – Но для высокопоставленного чиновника Государственного департамента связь с Палмером равнозначна самоубийству. Тем более для начальника Подразделения политической стабильности. Уитфилд просто не могла позволить себе даже намека на какие-либо отношения с ним.

Эмблер откинулся на спинку стула и задумался. Искушенная в искусстве лжи и притворства, Эллен, возможно, могла бы объяснить присутствие Палмера кому-то другому. Но она понимала, что ложь не пройдет в случае с тем, кого называли «живым полиграфом».

Вот почему его засадили в психушку – чтобы губительная для нее информация не вышла наружу. Пленка с записью его бредовых речей была подстраховкой, доказательством того, что его заявлениям нельзя верить.

В тот вечер Уитфилд, должно быть, запаниковала и активировала 918PSE, редко используемый протокол экстренного психиатрического вмешательства, применяемый в отношении тронувшихся рассудком агентов спецслужб. А так как он упомянул о «принятых мерах» – имея в виду, что информация будет разглашена в случае его смерти, – она пришла к выводу, что единственное решение проблемы – упрятать ставшего опасным подчиненного за решетку клиники Пэрриш-Айленда. А потом постараться сделать так, чтобы он вообще исчез.

Но почему относительно незначительный, как ему тогда представлялось, инцидент вызвал такие бурные последствия? В чем истинный смысл случившегося? Что пыталась скрыть Эллен Уитфилд? Личные отношения с Эштоном Палмером или нечто более важное?