«Царствуй на славу!» Освободитель из будущего - Динец Петр. Страница 8

Нельзя сказать, что государь занимался только внешними проблемами, но революция и Наполеоновские войны не оставили ему выбора. Увы, решение внутренних проблем все время откладывалось, а потому они накапливались. Россия напоминала мне дворец, где все время пристраивались флигели и этажи при минимальной отделке внутри. Жить в таком дворце не очень комфортно.

Австрия, стремившаяся к расширению за счет славянских территорий, увеличивала долю ненемецкого населения империи и таким образом создавала польский синдром у себя дома. Как показало будущее, от нового раздела Европы в основном выиграли Пруссия и Англия. Первой это облегчило будущее объединение Германских земель под своим началом, а вторая приобрела стратегически важные территории в Средиземноморье и в Мировом океане. Так наступал век Pax Britannica [4]. Британский флот окончательно утвердился в Мировом океане, оставив далеко позади флоты других стран. С помощью этого флота они сумели построить грандиозную империю, над которой никогда не заходит солнце. Наличие столь сильного флота означало практически монополизацию морских торговых путей, то есть морской торговли. Для России это пока не представляло серьезной угрозы, ибо она не держала торгового флота, зато имелся огромный внутренний рынок, который мог заменить колонии.

После Венского конгресса в 1815 году в Европе наступил период реакции. Все стремились сохранить старый порядок, что было практически невозможно, и эта «эпоха застоя» лишь отсрочила взрыв 1848 года, но я снова забегаю вперед.

Глава 13

Двадцать третьего октября 1815 года Шарлотта запомнила на всю жизнь. На большом, парадном обеде в Берлине собрались члены русской императорской и прусской королевской семей. Она, в атласном бирюзовом платье, сидела подле Никса, одетого в парадный мундир гренадера, в котором он выглядел необычайно мужественно. В разгар торжества король Фридрих Вильгельм вместе с императором Александром поднялись со своих мест и провозгласили тост за здоровье помолвленных – великого князя Николая Павловича и принцессы Шарлотты Прусской. Большой зал, где пировали офицеры гостившего в Берлине русского гренадерского полка, взорвался восторженными восклицаниями. Шарлотта сияла. Ей льстило всеобщее внимание, и она чувствовала себя совсем взрослой. Ведь она уже без пяти минут замужняя женщина.

Празднества продолжались несколько дней: балы следовали один за другим. Бал в здании оперы для высшего света, следом еще один бал для «бюргеров», то есть для горожан Берлина, и еще один, прощальный, ибо Николай уезжал домой, в Россию.

Было условлено, что торжественное бракосочетание состоится, как только девятнадцатилетний Великий князь Николай достигнет двадцати одного года – возраста, позволяющего вступить в брак. Для проверки чувств и подготовки к свадьбе помолвленным предстояло прожить порознь еще год и восемь месяцев.

Глава 14

1815 год я провел в разъездах. Ненадолго задержавшись в Париже, после парада в Вертю, в октябре я прибыл в Берлин, где состоялась моя помолвка с Шарлоттой. Праздновал весь город. Мы порхали с бала на бал и принимали поздравления от всех мало-мальски значимых людей в Пруссии. Через неделю торжеств я почувствовал, что устал от всей этой напыщенной болтовни и потных лиц в париках, зато я успел завести полезные знакомства в среде прусской аристократии. Лишь перед самым моим возращением в Россию мне удалось урвать пару дней наедине с моей невестой. Нам предстояла долгая разлука, и хотелось хоть немного времени провести вдвоем. Ведь я едва был знаком с моей избранницей.

По возвращении домой мне предстояла поездка по России, а также поездка в Англию, которая по праву считалась технически передовой державой. В семье Романовых уже стало традицией: по окончании обучения посылать своих отпрысков в подобный вояж, дабы расширить их кругозор. Окончание учебы означало для меня также освобождение от опеки Ламздорфа. Наконец-то я был предоставлен сам себе и приобрел некоторую независимость. Вернуться назад предполагалось незадолго до моей свадьбы, которая должна была состояться первого июля 1817 года – в день рождения Шарлотты.

Поэтому этот год пролетел для меня как калейдоскоп. Я старался увидеть Россию своими глазами, желательно без прикрас, чтобы составить свое мнение о происходящем. Благо к моему приезду власти особенно не готовились. Чай, не царь и не наследник – нечего расшаркиваться. Это позволило увидеть страну не в виде потемкинских деревень, а такой, какой она выглядела в своей реальной, повседневной жизни. До сих пор мой кругозор ограничивался Гатчиной или иными дворцами. Все свое время я проводил среди подобных мне людей дворянского сословия и слабо представлял, что творится за пределами моего мира.

А ведь настоящая Россия была крестьянской, не говорила по-французски, а ликеру предпочитала водку. Именно эта оторванность от подавляющего большинства народа и сыграла свою роковую роль в 1917 году. Впрочем, такая сословная пропасть и как результат революция имели место и во Франции, и в Испании, и в Австро-Венгрии.

Самой восточной точкой моего вояжа стал Урал, где я посетил Демидовские заводы. Промышленная династия Демидовых, поднявшаяся при Петре I, владела многими горнодобывающими предприятиями на Урале. Николай Никитич Демидов – глава семьи на тот момент – вложил много денег на модернизацию своих заводов, выписав из Франции профессора Ферри – знаменитого тогда знатока горнозаводского дела, а также заказав современное оборудование из Англии и Германии. Россия к этому времени производила более ста тысяч тонн чугуна, что позволяло даже экспортировать его за границу. Демидовым принадлежала львиная доля этого производства. Сам Николай Никитич в это время отбыл в посольскую миссию во Флоренцию, где, к слову, и остался. Видимо, итальянское солнце оказалось ему приятнее петербуржских туманов или уральских морозов.

На обратном пути, по дороге в Москву, я посетил Тульские оружейные заводы. Хотя заводы производили должное впечатление на новичка наподобие меня, их производство не покрывало потребностей России. Так, мой брат Александр, предвидя близкую войну с Наполеоном, закупал ружья и пушки в Австрии и в Англии и экспортировал туда же железо. Отечественные заводы были не в состоянии переработать это железо на оружие.

Несколько огромных заводов, виденных мною, не меняли общей картины – промышленность в России находилась в зачаточном состоянии. Производство являлось довольно архаичным. Казалось, промышленность использует ресурс со времен Екатерины, а то и Петра Великого. Сказывалось также отсутствие грамотных специалистов. Многих до сих пор приглашали из-за рубежа.

Главное же, удручало отсутствие предпринимательского духа. Быть промышленником, или «деловым», не считалось престижным, так же как и быть инженером. Россия оставалась посконной, малограмотной, крестьянской страной, и если кто и мог что-то поменять, так это дворянское сословие, которое имело средства и образование. Но оно не было ни предприимчивым, ни энергичным. Вот почему реформы Петра, как и многие реформы сверху в России, едва задели верхний тонкий пласт дворян. А после его смерти многие предприятия закрылись из-за неэффективности и отсутствия спроса. Другие работали по старинке. Без собственника и хозяина это оказалось делом неподъемным.

Кроме промышленных центров за этот год я повидал множество сел и маленьких городков. В некоторых я останавливался на ночлег. Село жило своей обособленной жизнью, отличной от городской, а уж тем более от столичной. Закрытые в своем мирке крестьяне тянули лямку из поколения в поколение, практически не выезжая из своих поселков, разве что их рекрутировали в солдаты или на другие государственные повинности. Главными проблемами являлись низкие урожаи и чересполосица. После разговоров с ними я понял, что, несмотря на свой небольшой надел и скудную жизнь, крестьяне все равно не согласятся сдвинуться с места, ибо их деревенька и была их родиной, и себя вне ее они не мыслили.