Путешествие на Луну (ЛП) - Ле Фор Жорж. Страница 36

— А! — тихо прошептала Леночка. Она не сказала более ни слова, но легко было прочесть по ее лицу, что ответ отца был для девушки далеко не понятен.

— Ты, кажется, не поняла? — спросил Михаил Васильевич.

— По правде сказать, папочка…

— Это очень просто: на высоте двух тысяч метров отсюда, в недрах горы, мы нашли большую природную пещеру. В это-то убежище помощник мастера поместит индукционный аппарат, соединенный с часовым механизмом: в назначенное время аппарат произведет электрический ток, который, посредством проводящей проволоки, достигнет зарядов еленита, заложенных в обсидиане, и взорвет их.

После нескольких минут молчания Леночка еще раз спросила:

— А сколько времени, папочка, продолжится наше путешествие?

— Около сотни часов, я рассчитываю достигнуть Луны 29 марта, в момент ее полнолуния… Мы не можем выбрать более благоприятное время.

Удовлетворившись этим ответом, девушка опустила головку на подушку и через пять минут уже уносилась на крыльях сна туда, куда бесстрашный гений ее отца должен был перенести ее на самом деле через несколько часов.

ГЛАВА XXII

Долго не спал в эту ночь Михаил Васильевич. Сильное волнение охватывало душу старого ученого при мысли о том, что наконец приближается решительный момент игры, ставкой в которой было познание неведомых небесных миров. Вся жизнь его была посвящена этой гигантской задаче, и вот теперь остается сделать последний шаг к ее разрешению! Нужно быть каменным, нужно никогда не видать чудной картины необъятного небосклона, усеянного мириадами звезд, чтобы не понять волнения отца Леночки.

Временами, однако его страстное стремление открыть истину вступало в борьбу с не менее сильным чувством родительской любви. Тогда Михаил Васильевич поднимал голову, и его взгляд, покинув листы бумаги, испещрённые математическими формулами, переносился на Елену.

Молодая девушка, устроившись на походной постели, спокойно спала с улыбкой на губах: без сомнения, она видела во сне любимого человека, и это видение вызывало радостное выражение на ее лице.

— Бедное дитя! — озабоченно шептал старый учёный, смотря на спящую, — имею ли я право рисковать ее жизнью в столь опасном предприятии?

Опустив голову, старик снова задумался: с одной стороны, его тревожила мысль о судьбе дочери во время неизвестного путешествия, с другой — он беспокоился о том, что будет с Леночкой, если ее оставить на земле одну, без руководителя и защитника. Правда, с Гонтраном она была бы в безопасности. Но Михаил Васильевич ни за что бы не решился расстаться с молодым человеком, помощь которого была так нужна во время экспедиции. Он мог бы, конечно, взять своим спутником одного Сломку. Но, хотя прежняя антипатия профессора к молодому инженеру и прошла, заменившись чувством, близким к дружбе, — однако до полного доверия было еще далеко. Михаил Васильевич был твердо убежден, — как он не раз и повторял это приятелю графа, — что истинный талант всегда скромен, и привычка инженера занимать место Гонтрана казалась ему гордым самохвальством.

После долгого раздумья старый ученый пришел к следующему выводу: так как он не может вполне довериться Сломке, то ему непременно следует взять спутником и Гонтрана; а так как Елена не могла расстаться с графом, то нужно взять в путешествие и ее. Порешив таким образом, Михаил Васильевич снова погрузился в свои вычисления и не заметил среди них, как прошла ночь.

Первые лучи восходящего солнца уже осветили вершину Котопахи, когда профессор потушил лампу и намеревался подкрепить свои силы сном. Вдруг у входа в палатку ему послышался чей-то шепот. Михаил Васильевич встал и приподнял полог, закрывавший вход. Перед ним стоял Вячеслав Сломка.

— Вы! — прошептал изумленно старый ученый. — Что случилось? Почему вы встали так рано?

— Тсс!.. Тише! — отвечал инженер. — Не нужно, чтобы другие нас слышали.

С этими словами приятель графа указал на палатку, где спал Джонатан Фаренгейт.

— В чем же дело? — спросил Михаил Васильевич, заинтересованный таинственным видом молодого человека.

— Войдемте в палатку, — произнес вместо ответа Сломка, — Там я вам объясню, что меня привело сюда так рано.

Осипов сел на свою постель, а Сломка завладел, вместо стула, чемоданом и, наклонившись к своему собеседнику, сказал:

— Вы серьёзно, Михаил Васильевич, рассчитываете взять с собою этого Фаренгейта?

При этом вопросе старый ученый не мог скрыть своего удивления.

— Что же вы хотите с ним делать? — спросил он. — Надеюсь, вы не намерены бросить этого несчастного на вершине Котопахи?

— Он может присоединиться к другим…

— Теперь уже слишком поздно… Подумайте, что извержение наступит сегодня в шесть часов десять минут, и все, что в этот момент будет находиться вокруг вулкана на расстоянии нескольких миль, подвергнется верной гибели.

— Эх! — нетерпеливо сказал инженер, — если бы даже этот янки превратился в кусок жареного мяса, горе было бы невелико… Не думаете ли вы, что Соединённые Штаты будут носить траур по этому своему гражданину?.. У вас, профессор, слишком короткая память, если вы забыли грубый ответ Фаренгейта в Ницце. А между тем, не явись гениальная мысль у Гонтрана заменить орудие вулканом, ваши планы все разлетелись бы в прах… И этому-то человеку, который помог мерзавцу Шарпу украсть вашу идею, — вы предлагаете место в своем снаряде?!.

Михаил Васильевич улыбнулся и, положив руку на плечо своего собеседника, отвечал:

— Не беспокойтесь, друг мой. Разве вы не понимаете, что я беру с собой американца из мести Шарпу?.. Сам лично я презираю и ненавижу этого негодяя, но попадись он мне в руки, — я бы ему простил… А Фаренгейт… о, Фаренгейт не таков!.. Он будет мстить врагу вечно, преследуя его до самых отдаленных пустынь Луны, и это будет справедливым возмездием Шарпу за его двойное вероломство.

— Без сомнения, с этой точки зрения вы правы, профессор, — пробормотал неугомонный Сломка, — но также справедливо и то, что вмешательство американца перевернёт вверх дном все ваши планы, столь хорошо задуманные. Одним человеком больше! — это легко только сказать.

— О, если вас беспокоит только это, то ваши опасения напрасны. Не забывайте, что наши каюты снабжены воздухом, водой и припасами в более, чем достаточном количестве.

— Гм!.. У этих янки, профессор, всегда ужаснейший аппетит, а лично у Фаренгейта желудок смело может считаться за двоих. Кроме того, его легкие могут в один чае поглотить по крайней мере кубический метр воздуха…

— Довольно! — перебил инженера старый учёный, — Наши запасы позволяют нам поделиться всем с американцем.

Сломка с видом сожаления пожал плечами.

— Ладно, пусть расходуется воздух и припасы, — проворчал он. — Но вопрос о тяжести… Вы, конечно, видите, дорогой Михаил Васильевич, почтенные размеры Фаренгейта: он весит не меньшей мере восемьдесят кило… А ведь в предприятии, подобном вашему, вес должен быть строго рассчитан, не правда ли?

Старый ученый слегка улыбнулся.

— О, если бы вы знали, как мало значат для нас какие-нибудь сто килограммов! — ответил он. — Я удивляюсь, что вас так беспокоит отъезд Фаренгейта вместе с нами.

— Эх, не отъезд, профессор, не отъезд! — вскричал Сломка, — а приезд!.. Вдруг вмешательство этого янки помешает нам достигнут Луны!..

Взрыв звонкого хохота, раздавшийся сзади, прервал ламентации молодого инженера и заставил его обернуться. Уже несколько времени тому назад проснувшаяся, молодая девушка сидела на постели, опершись на локоть, и забавлялась упорством Сломки.