Паноптикум - Хоффман Элис. Страница 59

Возница оставил свою коляску на улице в стороне от дома и присоединился к ним в саду. Чтобы выполнить то, что они задумали, нужны были двое мужчин с сильными руками и крепкими желудками. Коралию охватил страх, когда она представила себе, что может произойти, если отец их увидит, но она взяла себя в руки. Они прошли на кухню так, как человек погружается в сон: сначала медленно, потом одним махом. Эдди вслед за возницей спустился по крутым ступеням в подвал. Они не знали, сколько у них времени в запасе и скоро ли Морин вернется из билетерской будки, так что дорога была каждая минута. Коралия закрыла дверь между лестницей и кухней, чтобы у того, кто заглянет на кухню, не возникло никаких подозрений. Эдди быстро отпер оба замка, и они зашли внутрь.

– Лучше не глазей по сторонам, братишка, – проговорил возница, – а то еще решишь, что попал в ад до времени.

Они прошли прямо к деревянному ящику и сняли его со стола. Рядом лежала огромная рыбина, ее рыбья кровь стекала в ведро. Лед подтаял, и вода вытекала из самодельного гроба. Эдди старался не смотреть на выстроившиеся на полке черепа самых разных размеров и на человеческого зародыша с уродливыми конечностями и выростами на лице, плававшего в банке с бледно-желтым формальдегидом.

– Делай свое дело и не обращай на все это внимания, – советовал возница.

Они вдвоем вынесли гроб из подвала и поднялись по лестнице, причем возница шел впереди, так что на Эдди легла основная тяжесть. На кухне Эдди заметил чашки и тарелки, швабры и тряпки в углу, скатерти и салфетки, сладости, приготовленные к чаю. Но среди этих мелочей повседневной жизни его мысли обратились к более мрачным предметам – крови, несчастью и людям, со спокойной совестью зашивающим человеческую плоть грубыми нитками. Не успел он привести мысли в порядок, как они были уже в саду, и от яркого света у него заслезились глаза. Синие гортензии заполонили сад, и казалось, что небо опустилось на землю. Коралия наградила его мимолетным поцелуем и прошептала, что отдала ему свое сердце. Как она собиралась жить без сердца, было неизвестно, но она улыбалась. Он вспомнил, как увидел ее впервые на том же самом месте, и ему показалось тогда, что он знает ее уже тысячу лет. И сейчас у него было точно такое же ощущение. В отдалении слышались голоса посетителей, выстроившихся в очередь у входа в музей, и пронзительные крики хищных чаек, круживших над ними. В саду слышался запах соломы, доносившийся из львиных клеток в расположенном по соседству Дримленде, и кисловато-соленый запах моря, всегда ощущавшийся при отливе. Они, не мешкая, вынесли ящик на улицу и погрузили в повозку. Согласно плану, Коралия должна была свалить вину на Истмена, который по завершении операции собирался бесследно исчезнуть. Она потерянно глядела им вслед, и Эдди подумал, что зря они оставляют ее здесь, но в это время возница крикнул, чтобы он не тратил времени даром. Эдди забрался на козлы, Истмен пустил коня галопом. Обернувшись, Эдди видел фигуру девушки из реки, которая затем появилась у него дома, как нежданная мечта, которую невозможно отпустить.

Они гнали во весь опор, чтобы поскорее покинуть Кони-Айленд, и на мосту конь был уже в мыле. Проехав болото, они остановились и заодно решили проверить состояние груза. Жара стояла изматывающая, оба они взмокли, сняли шляпы и закатали рукава.

– Давай я посмотрю, – предложил Истмен, когда они собирались снять крышку с гроба. – Я навидался всякого, и еще одна страшилка мне не навредит.

Эдди был благодарен ему за предложение, но сказал, что это его долг. В конце концов они сняли крышку вдвоем и с содроганием увидели бледное безжизненное тело девушки. Молитву они тоже прочитали вместе, словно и в самом деле были братьями, а затем продолжили путь. Эдди давно уже убедился, что большинство людей противоречивы по натуре и судить их трудно. Он предпочитал оставить это на Божье усмотрение. Он знал только одно: если бы ему случилось сражаться на поле боя, он хотел бы, чтобы возница был рядом. Мозес Леви говорил, что люди видят то, что хотят видеть, и цель фотографии – показать неопровержимую правду о мире, а также его красоту.

Около похоронного бюро на Эссекс-стрит они соскочили с козел, и, пока сыновья владельца заносили гроб в помещение, на прощание пожали друг другу руки. Извозчик продал этим утром всех лошадей в другую конюшню и, открыв окна, смотрел, как его крылатые питомцы разлетаются во все стороны. Все, что у него осталось – это одежда, которая была на нем, повозка и старый гнедой конь Джексон, отвергнутый всеми покупателями.

Прежде чем послать коня рысью в сторону Гранд-стрит и оставить позади жизнь, которую он вел в последние годы, извозчик обратился к Эдди со словами:

– На самом деле моя фамилия не Истмен, а Остерман, а имя Эдвард. Так что у нас с тобой есть еще одна общая вещь.

– Откровенно говоря, эта вещь у нас не общая, – признался Эдди. – Я урожденный Иезекиль Коэн.

КОГДА все, кому была дорога Ханна Вайс, собрались на кладбище Гора Сион в Куинсе, листва на деревьях уже распустилась, а кусты сирени были усыпаны цветами. Было нанято два черных экипажа, один из которых вез гроб, а в другом ехал Сэмюэл Вайс с дочерью. Стояла прекрасная солнечная погода, но, может быть, пасмурная была бы более кстати. Если бы лил проливной дождь, рыдания Вайса, упавшего на колени перед могилой, которые вызвали слезы у всех присутствующих, может быть, звучали бы не так громко. На кладбище собралось человек пятьдесят – было много девушек, работавших вместе с Ханной и Эллой, а также несколько человек из Еврейского похоронного бюро, оплатившего расходы на похороны, включая экипажи и лошадей, украшенных пурпурными лентами и черными сетками. Рабочий союз прислал своего представителя, который от имени организации выразил соболезнование близким покойной и передал конверт с денежным вспомоществованием. Эдди, стоявший позади толпы со своей потрепанной шляпой в руках, узнал представителя: это был Исаак Розенфельд. Он постарался остаться незамеченным, но это ему не удалось. Исаак, обогнув собравшихся, пристроился рядом с ним. Слушая заупокойную молитву раввина, оба смотрели прямо перед собой.

– Говорят, это ты ее нашел, – сказал Розенфельд.

Эдди пожал плечами.

– Да, но слишком поздно.

– Поздно или не поздно, но родным надо было проводить ее в последний путь.

Эдди хотелось забыть тот момент, когда он передал Вайсу золотой медальон на пороге его дома.

– Напрасно вы поручили мне это дело, – сказал он.

– Нет, это было правильно, – возразил Вайс, рассматривая медальон, лежавший на его ладони. – Ты выполнил то, чего от тебя ожидали. А теперь ты должен найти того, кто это сделал.

– Я такими делами не занимаюсь. Я же не сыщик.

Но обращаться в полицию не было смысла, особенно в Бруклине. Если бы Эдди открыто выступил против отца Коралии, то, скорее всего, очутился бы за решеткой. В любом случае, самое большее, в чем власти обвинили бы Профессора, – это укрывательство трупа, и он отделался бы незначительным штрафом. Сотрудники Десятого полицейского участка Челси не были склонны помогать людям вроде Ханны, участвующим в деятельности рабочих союзов. Исчез человек – значит, так тому и быть. Тело обнаружено, больше расследовать нечего, дело закрыто. Но Эдди не считал, что дело закрыто. Оставалось предупреждение в виде синей нитки, Бек в заляпанном грязью нижнем белье, примятые папоротники вокруг его тела.

– Ты лучше, чем сыщик, – сказал Вайс. – Твой отец сказал, что ты выяснишь, что произошло с Ханной, и я не найду покоя на земле, пока ты это не сделаешь. – Он сурово посмотрел Эдди в глаза, как мужчина мужчине. – Да и ты не найдешь.

Эдди всегда страдал от бессонницы и совсем не спал после того, как они увезли Ханну из этого мерзкого подвала. Он боялся увидеть во сне, как он расправляется с убийцей, хладнокровно зашивающим рот своей жертвы. Он постарался взять себя в руки, собираясь на похороны, но не побрился, одежда его была в беспорядке. Здоровая левая рука слегка дрожала.