Заговор «Аквитания» - Ладлэм Роберт. Страница 104

– Вэлли… – Роджер Конверс замялся, – не делай этого.

– Почему? Ты хоть немного представляешь себе, что здесь творится?

– Вэлли, я никогда не спрашивал, что там произошло у вас с Джоэлом, хотя мы каждую неделю обедали с этим пижоном, если я был в городе. Он-то считал это чем-то вроде сыновнего долга, но я тут же соскочил бы с этого, если бы он мне меньше нравился. Я хочу сказать, он приятный парень, а иногда и забавный.

– Я все это прекрасно знаю, Роджер. Но что ты хочешь сказать?

– Говорят, что он исчез и что никто не может найти его.

– Ну и?..

– Он может позвонить тебе. Вряд ли он обратится к кому-нибудь еще.

Валери плотно прикрыла глаза – лучи вечернего солнца стали нестерпимыми.

– Это – вывод из ваших еженедельных обеденных бесед?

– Знаешь, у меня нет интуиции, разве что только в воздухе… Конечно, из разговоров с ним. Он ни разу не сказал этого прямо, но это всегда лежало внизу, скрытое облаками.

– Нет, папка, ты просто невыносим.

– Пилоты тоже ошибаются. Но бывают моменты, когда нельзя позволить себе ошибку… Не меняй номера, Вэлли.

– Не буду.

– Ну а как насчет меня?

– У мужа Джинни есть прекрасная идея. Теперь они всех переадресовывают своему адвокату. Может, и тебе сделать то же? Есть у тебя адвокат?

– Конечно, – сказал Роджер Конверс. – Целых три: Тальбот, Брукс и Саймон. Если уж ты хочешь знать мое мнение, лучший из них Нат. Этот сукин сын в шестьдесят семь лет получил летные права! Летает на многомоторных самолетах. Представляешь?

– Папка! – перебила его Валери. – Ты сейчас в аэропорту?

– Я же сказал – в аэропорту Кеннеди.

– Не возвращайся в свою квартиру. Первым же рейсом отправляйся в Бостон. Билет возьми на чужое имя. А потом сразу же перезвони мне и сообщи номер рейса. Я тебя встречу.

– Зачем?

– Сделай так, как я прошу, Роджер, пожалуйста!

– Но зачем?

– Ты будешь здесь жить. Я уезжаю.

Глава 21

Конверс торопливо вышел из магазина готового платья на многолюдную Борнхаймерштрассе и придирчиво оглядел свое отражение в витрине. Он любовался своей покупкой теперь уже не как покупатель – в магазинных зеркалах, – а как самый обычный пешеход. Увиденное полностью удовлетворило его. Теперь он не будет привлекать внимания. Фотография в газете – единственная за последние пятнадцать лет оказавшаяся в газетных архивах – была сделана год назад во время интервьюирования нескольких адвокатов агентством «Рейтер». На этой фотографии он был в обычном темном костюме-тройке, белой сорочке и полосатом галстуке – стандартный облик преуспевающего адвоката, эксперта по международному частному праву. Именно таким представляли его себе все те, кто читал о нем в газетах, и, поскольку образ этот изменить было нельзя, изменяться пришлось ему.

Естественно, он не мог расхаживать в том, в чем был в банке. Перепуганный Лахман, несомненно, уже представил в полицию его подробнейшее описание, но даже если страх заставил его молчать, то тогдашний туалет Конверса почти целиком совпадал с изображением в газете – темный костюм, белая рубашка, пестрый галстук. Сознательно или нет, думал Джоэл, выбирая одежду, он стремился тогда к определенной респектабельности. Возможно, так поступают все те, кто вынужден спасаться бегством, пытаясь хоть как-то восстановить отнятое у них достоинство.

Облик, к которому он сейчас стремился, принадлежал одному из университетских преподавателей истории, различные части одежды которого мало соответствовали друг другу. Пиджаки его всегда были мягкими твидовыми с нашитыми на локтях кожаными заплатами, серые брюки – из грубой или легкой, но непременно фланели, а расстегивающиеся до самого низа сорочки – голубого, так называемого оксфордского цвета. Над очками в толстой роговой оправе возвышалась мягкая ирландская шляпа с обвислыми полями. Окажись этот человек на центральной улице Бостона, на нью-йоркской Пятой авеню или на Родео-Драйв в Беверли-Хиллз, которой он никогда не видел, его всюду неизменно причислили бы к представителям академических кругов Новой Англии.

Конверс сумел воссоздать облик этого человека, решив только заменить очки в роговой оправе слегка затемненными, да и то на время. По пути сюда он приметил магазин мелких розничных товаров – боннский эквивалент американской «Тысячи мелочей», там должен быть прилавок с самыми разными очками – с линзами и без.

По причинам, которые он сам не сразу осознал, эти очки стали ему жизненно необходимы. Только потом он сообразил, в чем дело. Он занимался тем единственным, что он мог сейчас сделать, – изменить свою внешность. А вот что делать дальше – он не знал и не был уверен, удастся ли ему вообще что-либо предпринять.

В магазине мелких товаров он взглянул на свое отражение и остался доволен. Оправа из пластмассы, имитирующая роговую, была довольно толстой, а стекла – нормальные, однако теперь он выглядел близоруким ученым и нисколько не походил на человека с газетной фотографии, а самое главное – сосредоточенность на своей внешности несколько прояснила его ум. Он снова обрел способность думать, теперь бы ему где-нибудь посидеть, перекусить и прикинуть, как быть дальше.

Витражи в окнах битком набитого кафе превращали солнечный свет в потоки голубого и красного света, пронизанные струями табачного дыма. Метрдотель провел его к столику, перед которым стояла небольшая, обтянутая кожей банкетка, и сказал, что он может воспользоваться меню на английском языке. Здесь, в Европе, виски признается только шотландское, и он заказал двойную порцию, а затем, достав из кармана только что приобретенные блокнот и карандаш, принялся за дело. Ему принесли выпивку, но он продолжал писать:

«Коннел Фитцпатрик —?

Портфель —?

93 000 долларов – получено.

Посольство – исключается.

Ларри Тальбот и др. – не звонить.

Биль – нет.

Анштетт – нет.

Человек из Сан-Франциско – нет.

Люди в Вашингтоне – кто они?

Калеб Даулинг – нет.

Хикмен, ВМФ, Сан-Диего? – возможно.

Маттильон —?»

Рене! Как это он раньше не вспомнил о нем? Конверс отлично понимал, почему француз сделал заявление, о котором упоминалось в газете, хотя там и не называлось его имени. Рене пытается выгородить его. Если ничего или почти ничего нельзя сказать в его защиту, логичнее всего сослаться на его временную невменяемость. Джоэл обвел фамилию Маттильона и слева от нее поставил цифру 1, тоже обведя ее кружком. Выйдя отсюда, он найдет на улице переговорный пункт и позвонит Рене. Конверс отхлебнул виски, почувствовал, как теплая волна прокатилась по всему телу, и вернулся к списку, начав с самого верха.

«Коннел?.. Логичнее всего предположить, что он убит, но это неточно. Если же он жив, то его где-то прячут, пытаясь выудить из него информацию. Как главный юрист крупной военно-морской базы, он, конечно, представляет большой интерес для „Аквитании“. Однако привлечь к нему внимание властей означало бы обречь его на смерть. Если же он еще жив, его необходимо найти, но только не официальным путем, это должно быть сделано тайно.»

Неожиданно Джоэл увидел мужчину в американской военной форме, он разговаривал у стойки бара с двумя штатскими. Человека этого он не знал. Однако его форма напомнила Джоэлу о военном атташе из посольства, настолько наблюдательном, что он смог разглядеть у моста человека, которого там не было. Он лгал по приказу «Аквитании» и тем раскрыл себя. Если этот лжец и не знает, где находится Фитцпатрик, его можно заставить узнать это. Пожалуй, мысль стоящая. Конверс соединил жирной линией Коннела Фитцпатрика с адмиралом Хикменом из Сан-Диего. Порядкового номера он проставлять не стал – слишком много неясного.

«Портфель?» Конверс все еще был убежден, что люди Ляйфхельма его не нашли, иначе бы они известили его – хотя бы для того, чтобы показать своему пленнику, как ловко они работают. Да, да, так или иначе они дали бы ему знать – даже чтобы убедить его, что он потерпел полный провал. По-видимому, Коннел спрятал атташе-кейс. Но где? В гостинице под названием «Ректорат»? Стоит попробовать поискать там. Джоэл обвел чертой слово «портфель» и поставил возле него цифру 2.