Заговор «Аквитания» - Ладлэм Роберт. Страница 116

Много лет Стоун наблюдал все это, случалось, он сам готов был им аплодировать, поднять руки и запродать то, что еще осталось от его души. Потом он наблюдал, как стратегические планы отменялись – при этом гибли люди – из-за каких-то дурацких бюрократических ограничений, основанных на законах и конституционных актах, которые составлялись единственно с учетом слова «Москва». Бешеные маркусы этой планеты, вернее, части планеты поначалу внушали большое доверие. Они требовали: «Разбомбите атомные заводы в Ташкенте и Целинограде! Разнесите их в клочья! Не дайте им начать первыми! Мы осознали свою ответственность, а они – нет!» Еще несколько лет назад были в «конторе» такие, кто насмерть стоял на этом.

А что было бы дальше? Стал бы лучше наш мир? Кто знает…

Когда Питер просыпался по утрам, та часть его души, которую он еще не успел запродать, говорила ему, что этого нельзя делать. Нужно искать новый путь, который не вел бы к неизбежной конфронтации и всеобщей гибели. Вот и сейчас он цепляется за эту альтернативу, отвергая делавейнов и их бомбы. Так куда же мы все-таки идем?

О себе-то он знал, куда именно он идет, и идет уже многие годы. Именно поэтому он и присоединился к этим мальчишкам. Их убежденность в своей правоте вполне оправданна, а их ненависть – правомочна. Он слишком часто видел все это – и всегда на крайних флангах политического спектра. Делавейны этого мира всех превратят в роботов. И тогда во многих смыслах предпочтительнее смерть.

Стоун отпер дверь квартиры, вошел и закрыл ее за собой. Потом снял пиджак и приготовил себе порцию виски – единственную, которую он позволит себе за сегодняшний вечер. Затем он подошел к кожаному креслу у телефона, уселся в него, отпил несколько глотков и поставил стакан на столик у торшера. Сняв трубку, Стоун стал набирать номер: сначала семь цифр, потом три, после этого – еще одну. Послышался очень далекий гудок, и он снова начал набор. Все в порядке. Его соединяли через дипломатический секретный кабель КГБ на маленьком островке в проливе Кабот к юго-западу от Ньюфаундленда. На площади Дзержинского это вызовет замешательство. За право пользования этой линией Питеру пришлось шесть раз пойти на уступки. В трубке раздалось пять гудков, после этого послышался мужской голос из Берна:

– Алло?

– Говорит ваш старинный друг из Бахрейна, он же – торговец из Лиссабона и покупатель из Дарданелл. Может, вам спеть дикси?

– А что, можно было… – отозвался человек в Берне, растягивая слова, как это делают в южноамериканской глубинке. Всякие претензии на французский прононс моментально исчезли из его голоса. – Значит, предаемся воспоминаниям, а?

– Так точно, сэр.

– Я слышал, ты теперь числишься в плохих парнях.

– Меня не любят, мне не доверяют, но со мной еще считаются, – отозвался Стоун. – Так будет точнее. Контора обо мне не заботится, но в этом городе у нее хватает недоброжелателей, и мне довольно регулярно подбрасывают консультации. Я не такой ловкий, как ты. Никаких вкладов в Швейцарии от безымянного дядюшки.

– Я слышал, у тебя небольшие проблемы с жидкостью.

– Были, и немалые, но это в прошлом.

– Никогда не спорьте с людьми, которые употребляют больше, чем вы, если не можете пройти тест на трезвость. Людей нужно запугивать, а не смешить.

– Это я уже успел узнать. Но я слышал, ты и сам даешь консультации.

– В весьма ограниченных пределах, и только если клиенты имеют богатого безымянного дядюшку. Таково соглашение, и я его придерживаюсь. Либо я делаю так, либо начинается такой трах-тарарах, что разверзается земля.

– И небеса падают на землю, – закончил Стоун.

– Ладно, Жемчужина, ничья. Временное перемирие.

– А я сойду за дядюшку? Даю слово, я работаю с хорошими людьми. Они молоды и на что-то вышли, у них нет ни одной дурной мысли в голове, что в наши времена не считается хорошей рекомендацией. Но ничего более существенного сказать не могу. И это – во спасение, твое, мое и их. Достаточно?

– Ты же знаешь – более чем достаточно; конечно, если ради этой консультации мне не придется подниматься в космос. Ты ведь трижды спасал задницу Джонни Реба, правда, не в той последовательности. Из Дарданелл и Лиссабона ты вытащил меня до того, как там началась пальба. А в Бахрейне ты переписал доклад, в котором шла речь о небольших исчезнувших суммах. Это спасло меня примерно от пятилетнего заключения в Левенуэртской военной тюрьме.

– Ты был слишком ценным, чтобы терять тебя из-за такой малости. Кроме того, ты ничем не отличался от других. Просто ты попался или почти попался, а они нет.

– Как бы там ни было – за Джонни Ребом должок. Так что у тебя?

Стоун потянулся к стакану и отпил глоток. Потом он заговорил, старательно подбирая слова:

– Один из капитанов пропал без вести. Это – проблема военно-морского флота и его базы в Сан-Диего, и люди, с которыми я связан, хотят, чтобы таковой она и оставалась. Никакого подключения Вашингтона на этой стадии.

– И дальше то, о чем ты не можешь мне сказать, – закончил южанин. – А Сан-Диего – это база на той большой воде, за которой опускается солнце, так?

– Ну, это к делу не относится. Он там главный юрист, точнее – был им до настоящего времени. Если же он – не прошедшее время, если он жив, он ближе к тебе, чем ко мне. Сам я не могу сесть на самолет – мой паспорт взорвет компьютеры, а так дела не делаются.

– Особенно такие, о которых ты не можешь мне сказать.

– В точку.

– Ну а что ты можешь мне сказать?

– Ты в курсе дел нашего посольства в Бонне?

– Знаю, что у них неприятности. Так же, как у служб безопасности в Брюсселе. Этот псих прорубил в их рядах настоящую просеку. А зачем тебе Бонн?

– Это все связано. В последний раз нашего капитана видели именно там.

– Он имеет какое-нибудь отношение к этому Конверсу?

– Так ты, пожалуй, заполнишь столько клеток в этом кроссворде, что мы все взлетим на воздух, – сказал Стоун после некоторой паузы. – Но костяк сценария выглядит примерно следующим образом. Наш капитан – человек очень расстроенный. Его зять и, между прочим, ближайший друг был убит в Женеве…

– Прямо через дорогу отсюда, – прервал его бывший соотечественник. – Американский юрист, которому Конверс помог отойти в мир иной, так, по крайней мере, я читал.

– Такого же мнения придерживался и наш капитан. Откуда он это взял, никто не знает, но, по-видимому, он разузнал, что Конверс собирается в Бонн, взял отпуск и пустился за ним в погоню.

– Благородно, но глупо, – заметил южанин. – Суд Линча в составе одного человека.

– Не совсем так. Решив простейшее уравнение, мы можем предположить, что он отправился в посольство, во всяком случае, он встретился с кем-то из посольства, чтобы объяснить цель своего приезда, а возможно, и предупредить их об опасности. Никто точно не знает, но все последующее говорит за это. Конверс нанес удар, и наш капитан исчез. Так вот, нам хотелось бы выяснить, жив он или нет.

Теперь замолчал южанин, в трубке слышалось его тяжелое дыхание.

– Братец Кролик, – заговорил он наконец, – тебе все же придется нарастить хоть немного мяса на этот скелет.

– Именно это я и собираюсь сделать, генерал Ли [118].

– Премного обязан, янки.

– Давай немного пофантазируем. Если бы ты был капитаном третьего ранга военно-морского флота США и решил обратиться в посольство, к кому бы ты направился?

– К военному атташе, к кому же еще?

– О нем-то и идет речь, дядюшка Римус [119]. Помимо всего прочего, атташе этот – изрядный лжец, но я отвлекаюсь. Мы считаем, что капитан переговорил с ним, но атташе отмахнулся от него и, может быть, даже не допустил его к послу Перегрину. А когда гроза разразилась, то, чтобы спасти свою задницу и свою карьеру… ты же понимаешь, ради этого люди идут на странные вещи.

– То, на что ты намекаешь, – дело чертовски странное.