Заговор «Аквитания» - Ладлэм Роберт. Страница 181

– Их главная цель на этой стадии – убийства определенных общественных и политических деятелей, – тихо сказал Стоун.

– Воцарение хаоса, – согласился Саймон. – Люди авторитетные и наделенные властью будут убиты, тут же встанет вопрос о власти, и сразу начнется: протесты, претензии, сцепившиеся претенденты на власть – вот вам и всеобщий хаос.

– Шархёрн! – воскликнул бывший офицер разведки. – Нам нужно во что бы то ни стало проникнуть туда. Могу я воспользоваться вашим телефоном, ваша честь? – И, не дожидаясь ответа, Стоун подошел к столу Уэллфлита и достал из кармана клочок бумаги с записанным на нем номером телефона в Куксхавене, ФРГ. Под строгим взглядом члена Верховного суда он принялся набирать номер. Соединение через множество промежуточных станций тянулось мучительно долго, но наконец раздался ответный звонок.

– Реб? – Ответная тирада с другого конца света была столь выразительна и эмоциональна, что ее можно было расслышать в любом уголке библиотеки. – Прекрати, Джонни! Меня не было ни в отеле, ни рядом с ним уже много часов, и у меня нет сейчас времени на объяснения!.. Да ты что?! – У бывшего сотрудника ЦРУ отвисла челюсть. Он прикрыл трубку ладонью и повернулся к Натану Саймону: – О господи! Просто потрясающе! – прошептал он. – Фотографии… Снимки в инфракрасных лучах… Сделаны вчера ночью и проявлены сегодня утром. Изображение очень четкое. Девяносто семь человек с Шархёрна высаживаются на берег и направляются в аэропорт и к вокзалу. Он считает, что это – террористические группы.

– Доставьте эти фотографии в Брюссель, а оттуда в Вашингтон на самом быстром военном самолете, какой найдется у этих кретинов! – приказал престарелый член Верховного суда.

Глава 39

– Наглая ложь! – выкрикнул генерал Жак Луи Бертольдье, сидя в бархатном кресле обширного кабинета альпийского шато. – Не верю ни единому вашему слову!

– Это ваше любимое выражение, не так ли? – сказал Конверс, оторвавшись от альпийского пейзажа, который он рассматривал, стоя у готического окна по другую сторону кабинета. Он был в темном костюме с белой сорочкой и строгом галстуке – все куплено в Шамони. – Вы дважды употребили его во время нашей беседы в Париже. По-видимому, вы произносите его всякий раз, когда слышите то, что вам не нравится, или не нравится тот, кто это говорит. Я правильно вас понимаю?

– Отнюдь! Я говорю так только заведомым лжецам. – Легендарный генерал Франции попытался встать. – И сейчас не вижу причин…

– Не двигаться! – Голос Джоэла прозвучал резко, как приказ. – Иначе в Париж отправят ваш труп, – добавил он уже тише и затем продолжил спокойно, без всякой враждебности, как бы разъясняя нечто само собой разумеющееся: – Я уже сказал: все, чего я хочу, – поговорить с вами. Разговор не займет много времени, а потом вы вольны отправляться куда угодно. Полагаю, это намного великодушнее вашего обращения со мной.

– Ваша жизнь ничего не стоит. Прошу прощения за прямоту, но это правда.

– В таком случае почему вы сразу не убили меня? Зачем вам понадобилось плести столь сложную интригу, превращать меня в убийцу, за которым охотится вся Европа?

– То была идея еврея.

– Еврея? Хаима Абрахамса?

– Впрочем, теперь это не имеет значения, – заметил Бертольдье. – Наш человек в Моссад – между прочим, отличнейший аналитик – посоветовал нам выяснить, кто вас к нам заслал: если же вы и сами этого не знаете, вас следует вывести на «запретную территорию», по-моему, так он выразился. И это не было «наглой ложью». У вас не нашлось сторонников. Вы стали неприкасаемым. И остаетесь им до сих пор.

– А почему больше не имеет значения тот факт, что, как вы сказали, мне теперь все известно?

– Потому что вы проиграли, мсье Конверс.

– Вы так полагаете?

– Я совершенно уверен. И если вы собираетесь нашпиговать меня наркотиками – как это мы сделали с вами, – избавьте себя и меня от этой процедуры. Я не располагаю информацией. Как и все остальные. Я всего лишь машина, которая приводится в движение и отдает команды.

– Другим машинам?

– Конечно, нет – людям, которые будут делать то, чему они обучены, и которые верят в справедливость того, что им предстоит сделать. Но я не имею ни малейшего представления о том, кто эти люди.

– Речь в данном случае идет об убийствах, не так ли? И эти люди – убийцы.

– Все войны в конечном счете сводятся к убийствам, молодой человек. И не заблуждайтесь на этот счет – идет настоящая война. Мир уже сыт всем по горло. Увидите, мы не встретим сопротивления. Мы не только нужны, нас просто не хватает.

– «Аккумуляция», «резкое ускорение»… – так вы говорили, не правда ли?

– Еврей всегда был слишком болтлив.

– Он говорит, что вы самая тщеславная задница на целом свете. Они с ван Хедмером собираются запереть вас в стеклянном аквариуме с мальчиками и девочками и понаблюдать, как скоро вы доведете себя до инфаркта.

– Он никогда не отличался хорошим вкусом… Впрочем, я вам не верю.

– Вот мы и вернулись к началу нашего разговора. – Джоэл отошел от окна и уселся в кресло наискось от Бертольдье. – Значит, вы мне не верите? Интересно, почему?

– Просто потому, что это – немыслимо.

Конверс жестом указал на телефон.

– Вы знаете номера их домашних телефонов, – сказал он. – Позвоните в Бонн Ляйфхельму или Абрахамсу в Тель-Авив. Если угодно, можете позвонить и ван Хедмеру, хотя, насколько мне известно, он сейчас в Штатах, по-видимому в Калифорнии.

– В Калифорнии?

– Спросите любого из них, приходил ли он ко мне в тот каменный домишко в усадьбе Ляйфхельма. Спросите, о чем мы разговаривали. Телефон перед вами, действуйте.

Бертольдье бросил быстрый взгляд на телефон, и Джоэл почувствовал, что у него перехватило дыхание. Но Бертольдье снова повернулся к Конверсу – сомнения взяли вверх над соблазном.

– Чего вы добиваетесь? Что означают все эти фокусы?

– Фокусы? Вот телефонный аппарат. Я ведь не могу перебрать схему аппарата, или изменить механизм набора, или, находясь за тысячи миль, нанять кого-то, чтобы имитировать их голоса.

Француз снова поглядел на телефон.

– А что я могу им сказать? – тихо спросил он, не столько Джоэла, сколько себя самого.

– Попробуйте сказать им правду. Вы ведь большой любитель правды, когда речь идет о глобальных проблемах, и, утверждая ее, не стесняетесь прибегать к мелким натяжкам или опускать кое-что. Вот и ваши партнеры, следуя той же системе, умолчали о том, что виделись со мною. Хотя, возможно, умолчания эти были не столь уж несущественны.

– А откуда мне знать, действительно ли они приходили к вам?

– Вы не слушали меня. Я ведь советовал вам: скажите им правду. Похитил я только вас, больше никого. Я сделал это потому, что пока еще не все понимаю и, честно говоря, стараюсь спасти собственную жизнь. Вам, генерал, не завладеть всем тем огромным миром, который окружает нас. Так что и для меня найдется уголок, где я смогу спокойно коротать свою жизнь, если только мне не нужно будет бояться, что в один прекрасный день откроется дверь и кто-то всадит мне пулю в голову.

– Значит, вы не тот человек, за которого я – нет, все мы принимали вас.

– Мы все меняемся вместе с обстоятельствами. Мне пришлось здорово попотеть. Миссия крестоносца – не по мне, я решил выйти из этого дела. И хотите знать почему?

– Разумеется, – ответил Бертольдье, глядя на Джоэла с любопытством и некоторой растерянностью.

– Возможно, потому, что я внимательно выслушал всех вас тогда в Бонне. А может быть, потому, что меня просто бросили на произвол судьбы. А что, если нашему миру и в самом деле нужны сейчас такие наглые мерзавцы, как вы?

– Вот именно! И иного пути нет!

– Значит, это – год генералов, не так ли?

– Нет, не просто генералов! Мы – символ консолидации, дисциплины и законопорядка. Естественно, то, что появится в результате наших усилий – международный рынок, единая внешняя политика и, что там говорить, общий законопорядок, – все будет нести на себе отпечаток нашей ведущей роли, и тогда появится то, чего недостает современному миру. Стабильность, мсье Конверс! Не будет безумцев типа выжившего из ума Хомейни, взбесившегося Каддафи или разнузданных палестинцев. Эти люди и эти нации будут сокрушены превосходящим могуществом правительств-единомышленников, их настигнет возмездие, быстрое и повсеместное. Я – военный стратег высокой репутации и заверяю вас, русские не посмеют и пикнуть, зная, что теперь нас не расколоть, мы – неразделимы.