Гроза над крышами - Бушков Александр Александрович. Страница 54

С тех самых пор, когда они пятеро, переставши быть

Малышами, как-то слаженно сбились в ораву Недорослей, а потом, достигнув должных годочков, стали ватажкой, восемь лет уже, они временами и забывали, что Данка не мальчишка (оттого и прозвище такое получила, каким награждали только девчонок, ничуть мальчишкам не уступавших). Одевалась по-мальчишечьи, стриглась точно так же (у мальчишки волосы не должны достигать плеч и спины, да и стричься следует пореже), в проказах и драках ничуть мальчишкам не уступала (и к ней драчуны относились как к мальчишке, это обычную девчонку ударить страшно неполитесно, а Пантерка снисхождения к себе не требует, сама может вмазать неслабо).

Так она с самого начала себя поставила, а потом, когда четверо вошли в возраст, когда начинаются целованья-обжиманья, никому из четверых и в голову не приходило не то что посмотреть, а даже подумать о Пантерке как о девчонке, хоть она и симпотная, и яблочки налитые (что особенно заметно сейчас, когда она в тонкой тесноватой блузке), и все остальное при ней. К тому же и сама она никогда не проявляла ни малейшего интереса к мальчишкам, так что пробовавшие к ней подкатиться Школяры давно эти попытки оставили, убедившись в полной их бесполезности. Когда они на сходе ватажки рассказывали, как у них обстоит с девчонками (скуповато, как и требовал политес, не расписывая подробностей), Данка отпускала замечания в точности как мальчишка, как остальные. И пожимала плечами, говоря: она, конечно, понимает, что так себя ведут с наступлением «гуляльных годочков», но вот сама она в толк не возьмет, что они такого находят в этих лизаньях-обниманьях, вот ей дико подумать, что кто-то будет гладить ей яблочки и под подол лезть, не говоря уж про жульканье. Это четверку немного удивляло: распрекрасно известно, что Клавилла с Аксамитной тоже

Пантерка, однако вовсю гуляет с их ватажником, а Гизелка-Пантерка с Раздольной со своим Подмастерьем вольничает еще пуще — но во всем остальном ничуть не отличаются от Данки.

Мысли и замечания по сему поводу всяк держал при себе, как и полагалось: как себя держит член ватажки — его дело и его право...

Казалось, Данка так и не заговорит, но все же решилась:

— У меня за весь день случилось только одно событие, сейчас расскажу какое. Но сначала... Давно ведь заведено, что у нас каждый порой делится заветными мыслями и переживаниями, и все к этому относятся серьезно, советы дают, если надо, так ведь?

— Ты ж сама прекрасно знаешь, что так все и обстоит, — сказал Тарик. — Сколько раз нас выслушивала, если надо, советы давала, и ведь толковые... Тебе что, совет нужен? Раньше я такого за тобой не припомню, но если совет нужен — можешь на нас полагаться, ты ведь старый друг, как все мы...

Показалось, что эти серьезные слова Данку успокоили, и она, явно приободрившись, продолжала:

— Совет, очень может оказаться, и не нужен, но рассказать нужно, думается мне... Когда я сегодня шла из Школариума, ко мне на площади Золотого Коня подошел Бадиш-Умелец с Аксамитной — тоже шел из Школариума и уж в четвертый раз оказался на площади, которая ему совершенно не по дороге, — нарочно меня караулил. И опять начал провожать и говорить, что я ему ужасно нравлюсь, — она на миг потупилась, — что я самая красивая девчонка на всей южной Зеленой Околице, что он только обо мне и думает, — Данка фыркнула. — Вот точно, он только меня и представляет, когда теребенькает, хоть о таком и говорить не политесно... И опять стал предлагать с ним ходить...

— Ага, — сказал Байли со знанием дела. — А ты ему в четвертый раз в глаз дала, когда надоел и отлипнуть не хотел...

— На этот раз ничего подобного, — сказала Данка словно бы чуточку виновато. — Яс ним согласилась пойти послезавтра на ярмарку — в платьице, конечно. Даже придумала, в каком: из бахадарского шелка, желтеньком, с красными и фиолетовыми узорами — к моим волосам, девчонки говорят, очень личит. А потом пойду с ним на мост Птицы Инотали...

Да это ж гром с ясного неба! Впервые Пантерка заговорила о платьях, о том, как будет наряжаться, — и впервые отправлялась на прогулку с парнем. И уж если парень с девчонкой приходят на мост Птицы Инотали... Даже Недоросли старших годочков знают, для чего там столько уютных ниш. Обычное дело, но вот когда об этом говорит не кто-то, а Данка — мир переворачивается... И впервые в жизни в глаз не дала, наоборот...

— Вот такие дела, — сказала Данка словно бы с вызовом, обведя всех взглядом (и Тарик впервые в жизни подумал, что серые глазищи у нее красивые). Советов мне никаких не надо, а поделиться хочу. С кем же еще поделиться, как не с лучшими друзьями? Это все не сегодня началось, чтоб вы знали. Помните, я полтора месяца назад ездила с папаней в деревню помогать ему вышивки выбирать? — Она посмотрела вверх определенно мечтательно, хоть там и не было ничего, кроме стропил и голубиного гугуканья. — Мы там должны были пару дней пробыть... Та тетушка, у которой мы с папаней ночевали, мне сказала: что ты, девонька, будешь ясным жарким вечером дома сидеть? У нас, говорит, сегодня праздник — название какое-то незнакомое, длинное, я не запомнила, — и молодежь твоих годочков в долинке под деревней гулянье устраивает. Сходи, мол, потанцуй, у нас ребята ровненькие, не обидят. (Сами ж знаете: в деревне вместо «политесное» говорят «ровненькое».) Папаня тоже говорит: а что, сходи попляши, можешь даже до звезды Тачиталь¹¹⁴, ты уже большая... — она озорно усмехнулась. — У меня и раньше были подозрения, что папаня с этой тетушкой Лебигайль крутит, она вдовая и годочков не так много. Ну, я пошла...

— Ты ж танцевать не умеешь, — сказал Чампи.

— А вот представь себе, умею, — с улыбкой возразила Данка. — Просто я вам в свое время не рассказала... У нас в Школариуме два месяца назад объявили, что будут уроки танцев три раза в неделю — за отдельную плату, чисто по желанию. Уж не знаю, что меня вдруг толкнуло, только взяла и записалась. Папаня с маманей не заперечили, наоборот, даже словно бы обрадовались, папаня сказал, что серебряный далер в месяц вполне потянет, а мне в жизни пригодится. Ну вот, за два месяца я и станичет освоила, и лантальту, и еще несколько. Титорша по танцам пришла новая, незнакомая, она сразу сказала, что у меня здорово получается: есть, как это... Не помню ученые слова, но у меня есть и то и это. Не верите?

Она гибко встала и, негромко напевая мелодию, прошла из конца в конец мельницы в довольно мастерской лантальте, хоть и без кавалера. В самом деле, получалось неплохо и красиво — а ведь никогда не ходила на танцы для Школяров: задрав подбородок, говорила, что не понимает этого дрыганья под музыку, да еще и с мальчиком, который в лантальте, федичело или маршаме обнимать будет, пусть политесно. Точно, мир перевернулся...

Вновь усевшись и какими-то новыми, незнакомыми — но грациозными — движениями поправив рыжеватые светлые волосы, Данка продолжала уже свободнее:

— Я пошла. Надела белое платьице в красный горошек, легкое такое, открытое. Я из него чуточку выросла, так что оно было тесновато, и подол на пол-ладошки покороче, чем обычно в городе носят, но я его люблю, жалко было на тряпки пускать, решила, что в деревне сойдет, у них девчонки и покороче носят, это потом, когда заневестятся, смотрят, чтобы было не выше ладошки над коленкой. И тесьмой золотистой обшито, я ее собиралась на новое переставить, красивая тесьма, ничуть не потускнела...

Она еще рассказывала про знакомое всем платье с неслыханным прежде воодушевлением, но это уже не вызывало чувства, будто мир перевернулся: начали помаленьку привыкать, что с Пантеркой происходит нечто прежде небывалое и неслыханное...

— Гулянье у них и в самом деле было весьма даже ровненькое, — продолжала Данка все оживленнее. — Тетушка Лебигайль сказала, когда я уходила: «Ну, девонька, все парни твои будут». Так примерно

и получилось — парни ко мне сразу стали наперебой подходить, иные девчонки даже косились неприязненно, но я-то чем виновата, если они сами приглашали? Подумала даже, что после танцулек они меня в сторонку отзовут и царапаться полезут, как на школярских танцах иногда бывает, мне рассказывали...