Бунт на «Баунти» - Бойн Джон. Страница 10

– Не вздумайте сказать такое на борту, мой мальчик, – серьезно посоветовал он. – Моряки – люди со странностями. Суеверий у них поболее, чем у древних греков и римлян вместе взятых, и смею сказать, вам предстоит увидеть во время плавания внутренности далеко не одного упавшего на палубу альбатроса – их будут изучать на предмет предсказания погоды. Замечания вроде этого могут обратить ваших новых товарищей во врагов самых удивительных. Помните об этом и ведите себя поумнее.

Я, разумеется, кивнул, однако поневоле подумал: что же это за чудная компания, если услыхав, как простой паренек высказывает свои мысли, она решает, что вот-вот наступит конец ее дурацкого света? Тем не менее мне хватило ума сообразить, что мистер Зелес повидал на своем веку гораздо больше моего, а потому я намотал на ус его слова и велел себе во время плавания держать язык на привязи.

Мы постояли еще несколько минут, и я все смотрел, как по сходням да по палубе снуют люди, и с такой быстротой, точно в заднице каждого пылает костер; они тянули за какие-то веревки, крепя узлами не-знаю-что, а я подумал: не сбежать ли мне прямо сию минуту, не выскользнуть ли из лап французского джентльмена, не припуститься ли по одной из боковых улочек, где я наверняка смогу увильнуть от него, коли он попробует меня нагнать (в чем я сильно сомневался)? Я глянул влево, вправо и совсем уж собрался дать стрекача, но тут рука мистера Зелеса, как будто прочитавшего эти мысли, ущемила мою ключицу и подтолкнула туда, где ожидала меня судьба.

– Пора подниматься на борт, мастер Тернстайл, – сказал он, и громыхающий голос его просквозил мои мысли, как пронзает масло раскаленный нож. – Судно скоро уйдет, оно и так уж задержалось на несколько лишних дней. Видите того малого, что стоит вверху сходень и машет нам руками?

Я посмотрел в указанную сторону, и, разумеется, на палубе без тени стыда красовалось омерзительного вида существо с физиономией хорька, состоявшей из углов, заострений и ввалившихся щек, – оно размахивало руками, как человек, только что сбежавший из Бедлама.

– Да уж, – сказал я. – Вижу. Жалкое, должен сказать, зрелище.

– Это мистер Сэмюэль, – сообщил француз, – судовой клерк. Он ожидает вас, чтобы объяснить вам ваши обязанности. Здравомыслящий человек, – добавил он после заминки, но таким тоном, что я ему не поверил, – похоже, он сказал это лишь для моего спокойствия.

Я обернулся, дабы бросить взгляд на простиравшийся за моей спиной мир свободы, но тут же отринул его. Вот он я, четырнадцати лет от роду, кое-что умеющий – обчищать карманы, мошенничать по мелочам, – а кое о чем не имеющий никакого понятия. Конечно, я мог бы добраться до столицы, на это мне ума хватило бы, и, если повезет хоть немного, вне всяких сомнений смог бы там прожить, но теперь меня ожидало нечто иное. Приключения и добрый заработок. В отличие от моряков этого судна, я не был подвержен суевериям, не думал о них и все же поневоле гадал, не привела ли меня судьба к этой минуте и этому кораблю по каким-то только ей известным причинам.

Впрочем, было и кое-что еще, о чем мне думать совсем не хотелось. Жизнь, которую я оставлял позади. Мистер Льюис. Тот, кто меня вырастил. Чтобы вернуть меня, он пошел бы на многое. При этой мысли меня передернуло, и я снова взглянул на корабль.

– Так тому и быть, – сказал я. – Что же, попрощаемся, и еще раз спасибо вам за мое избавление. – Я протянул ему руку и мистера Зелеса, дурачка, этот жест, похоже, позабавил. – Вы оказали мне великую услугу, и, может быть, настанет день, когда я смогу отблагодарить вас.

– Отблагодарите меня хорошей службой капитану, – ответил он и положил ладонь мне на плечо, как будто я был его сыном, а не проходимцем, подобранным им на улице. – Будьте честным и верным, Джон Джейкоб Тернстайл, и я поверю, что не совершил сегодня ошибку, выбрав вас и избавив от тюрьмы.

– Буду, – пообещал я и, попрощавшись с ним еще раз, направился к сходням и к стоявшему над ними полоумному – сначала медленно, потом все быстрее, как будто моя уверенность в себе крепла с каждым шагом.

– Ты новый слуга? – спросил хорек голосом столь громким, что им можно было высадить оконное стекло. Казалось, произносимые им слова каким-то образом обходят голосовые связки и вырываются наружу из носовых отверстий.

– Джон Джейкоб Тернстайл, – представился я и протянул ему руку в надежде положить нашему знакомству доброе начало. – Премного рад встрече с вами.

Он уставился на мою руку так, точно я протянул ему изгнивший, червивый труп кошки, да еще и поцеловать его предложил.

– Я мистер Сэмюэль, судовой клерк, – возвестил он, глядя на меня, как на тварь, вылезшую прямиком из-под днища корабля, покрытую рачками и слизью, провонявшую стоялой водой. – И занимаю положение выше твоего.

Я кивнул. О жизни в море я знал лишь по рассказам моряков, появлявшихся в моем маленьком портсмутском мире, однако мне хватило ума понять, что каждому на «Баунти» отведено свое место в пирамиде подчинения и что мое, скорее всего, в самом ее низу.

– В таком случае я с превеликим удовольствием буду взирать на вас из моего низменного наблюдательного пункта и купаться в лучах вашего величия, – сказал я в его удаляющуюся спину.

Он остановился, обернулся и смерил меня свирепым взглядом, который, пожалуй, напугал бы и китайца.

– Чего-чего? – спросил он, скривившись еще пуще прежнего, и я пожалел о сказанном мной, ибо чем дольше мы оставались на палубе, тем больше намокали, поскольку дождь хлестал все сильнее. – Чего это ты сказал, мальчишка?

– Я сказал, что надеюсь многому у вас научиться, – ответил я полным невинности тоном. – Вы же знаете, я не должен был оказаться здесь. Мое место принадлежало другому мальчику, однако тот его потерял.

– Это мне все известно, – сказал он. – Я знаю побольше твоего, и не притворяйся, что это не так, если не хочешь, чтобы тебя поймали на вранье. И не верь ничему, что услышишь об этой истории, потому как наши матросы только врать и умеют. Молодой Смит [3], прежний слуга, свалился со сходней по несчастной случайности, а я тут ни при чем.

Я на это ничего не ответил, но сказал себе, что в присутствии мистера Сэмюэля нужно будет покрепче держаться ногами за палубу. Возможно, судовые клерки и слуги капитанов просто не питают друг к другу врожденной приязни, ведь как обстоят на сей счет дела в море, знать мне было неоткуда. Впрочем, в тот раз у меня не было времени для размышлений об этом, поскольку мы прошли уже половину палубы; он шагал понурясь, глядя себе в ноги, прорезая путь сквозь толпу матросов, которые молча посматривали на меня. Почти все они были старше моего – лет, по моим прикидкам, от пятнадцати до сорока, и я проходил мимо них, не сбавляя шага. Познакомиться с ними я смогу и позже. По правде сказать, я их малость побаивался; каждый из них был крупнее, чем я, и смотрел на меня сверху вниз, как мистер Льюис, когда тот распалялся, и мне, получившему наконец независимость и вынужденному полагаться только на себя, такое их поведение нисколько не нравилось.

– Не волочи ноги, мальчишка, пошевеливайся! – крикнул мистер Сэмюэль, даром что я шел с ним в ногу. – Нет у меня времени, чтоб на тебя его тратить. Ты и так уж запоздал.

Прежде чем я успел ответить, что временем моим распоряжался в этот день не я, а совсем другие люди, он нагнулся и поднял крышку люка, от которого уходил под палубу трап, и, не сказав мне ни слова, нырнул вниз; моим ступням потребовалось свыкнуться с крутыми ступеньками, поэтому спускался я медленно, цепляясь за поручни подрагивавшими руками.

– Быстрее, мальчишка! – визгливо крикнул он, и я заспешил, почти наступая ему на пятки.

Мы шли по длинному коридору, в конце которого хорек распахнул дверь в большую треугольную каюту с окнами по двум стенам. Красивое было место – светлое, полное воздуха, сухое, я на миг погадал, не здесь ли меня поселят. Мне доводилось спать в местах намного худших, это уж будьте уверены. Странно, однако, что тут не было мебели, а вдоль обеих стен стояли многие десятки длинных ящиков и – загадка совсем уж полная – сотни и сотни зеленых глиняных горшков; все до единого были пусты и вставлены один в другой, так что получилось тридцать или сорок высоких колонн, прислоненных к стенам. В донышках горшков имелись овальные отверстия, а в бока были врезаны поперечные планки, позволявшие вставлять горшки один в другой, не придавливая то, что могло в них лежать.