Бунт на «Баунти» - Бойн Джон. Страница 23

– Так мне следует поливать их, сэр? – спросил я.

– О нет, – ответил капитан, торопливо покачав головой. – Нет, ты их лучше не трогай. Дело не в том, что я не доверяю тебе, понимаешь? – напротив, ты показал себя очень хорошим слугой (опять это слово, никакого удовольствия мне не доставлявшее), но, думаю, мне будет приятно ухаживать за ними и растить их самому. Таково, видишь ли, мое хобби. У тебя есть хобби, Тернстайл? Ты развлекался чем-нибудь, когда жил в Портсмуте, в твоей семье? Чем-нибудь не очень серьезным, но позволяющим коротать время?

Я уставился на капитана, пораженный его naïveté [5], и отрицательно потряс головой. Впервые за время плавания он спросил меня о моей жизни в Англии, о семье, и я мгновенно понял: он ошибочно полагает, будто у меня таковая имеется. Конечно, поговорить со своим другом мистером Зелесом капитан до моего появления на «Баунти» не успел – меня просто доставили на борт в последнюю минуту, чтобы я заступил на место переломавшего себе ноги неуклюжего болвана, а если бы успел, то, возможно, знал бы о моих обстоятельствах немного больше. Покамест же он полагал, что все мальчики растут так же, как рос он, и прискорбно ошибался на сей счет. Богатые всегда считают мальчиков вроде меня невеждами, но и сами порой проявляют немалое невежество – пусть и иного рода.

– А вот это может заинтересовать тебя, Тернстайл, – говорил между тем капитан, и я, заморгав, вернулся в здесь-и-сейчас; он осторожно касался листочков маленького растения в третьем горшке. – Артемизия. Когда она вырастет, то сможет оказывать большую помощь тому, кто испытывает серьезные затруднения с пищеварительной системой, как испытывал, помнится, ты, когда мы подняли паруса. Она могла пойти тебе на пользу, если бы…

Урок был прерван резким стуком в дверь каюты – обернувшись, мы увидели на пороге мистера Кристиана. Он коротко кивнул капитану, а меня, по обыкновению, не заметил. Думаю, я представлял для него интерес даже меньший, чем деревянная обшивка стен или стекла иллюминаторов.

– Паруса ставятся, сэр, – сказал он. – Вы хотели услышать об этом.

– Превосходная новость, – сказал капитан. – Превосходная! И стоянка пошла нам на пользу, Флетчер. Надеюсь, вы поблагодарили губернатора за проявленную им доброту?

– Разумеется, сэр.

– Очень хорошо. В таком случае можете, как только сочтете нужным, отсалютовать из пушек.

Капитан возвратился к своим растениям, но, поняв, что мистер Кристиан каюту не покинул, снова повернулся к нему.

– Да, Флетчер? – спросил он. – Что-нибудь еще?

На лице мистера Кристиана застыло выражение человека, который и мог бы поделиться неким секретом, но сильно того не желает.

– Пушечный салют, – наконец сказал он. – Возможно, нам лучше сохранить порох в целости.

– Глупости, Флетчер! – сказал капитан и рассмеялся. – Наш гостеприимный хозяин здорово помог нам. Мы не можем уйти, не выказав ему наше уважение, на что это было бы похоже? Вы, я уверен, и прежде видели, как это делается. Взаимный салют, наш в виде благодарности, их в виде пожелания доброго пути.

Мистера Кристиана обуяли серьезные колебания, которые наверняка были замечены не только мной, но и капитаном, они словно наполнили собой воздух, точно зловоние заболевшей утки, и висели в нем, пока помощник штурмана не распахнул окно, чтобы проветрить помещение.

– Боюсь, наш салют останется без ответа, сэр, – наконец сказал он, глядя вбок.

– Без ответа? – переспросил капитан, нахмурившись и шагнув в сторону мистера Кристиана. – Не понимаю. Вы и мистер Фрейер вручили губернатору наши прощальные подарки?

– Так точно, сэр, вручили, – ответил мистер Кристиан. – И разумеется, мистер Фрейер, как судовой штурман, обсудил с губернатором вопрос о салюте, как то и полагалось офицеру, который занимает его положение. Привести его, чтобы он сам дал вам объяснения?

– Тысяча чертей, Флетчер, меня никакие положения не занимают, – воскликнул капитан, чей тон становился с каждой минутой все более запальчивым: он не любил оставаться в неведении касательно того, что происходило вокруг, особенно когда подозревал, что подвергается неуважению. – Я всего лишь спрашиваю вас, почему салют останется безответным, когда я просто отдал приказ произвести…

– Он должен был получить ответ, – сказал мистер Кристиан, перебивая его. – Шесть залпов, как полагается. К несчастью, мистеру Фрейеру пришлось огласить тот факт, что… обстоятельства, связанные с нашим кораблем и вашим рангом…

– Моим рангом? – медленно спросил Блай, словно стремясь поскорее закончить этот разговор, понять, к чему он клонился с самого начала. – Я не…

– Я имею в виду звание лейтенанта, – пояснил мистер Кристиан. – А не капитана. И тот факт, что размеры нашего корабля не заслуживают…

– Да, да, – сказал мистер Блай, отворачиваясь, чтобы мы не могли видеть его лицо, и произнося каждое слово тоном все более сумрачным. – Я понимаю, вполне.

Он несколько раз кашлянул и, подняв ладонь ко рту, на миг закрыл глаза. А когда заговорил снова, голос его прозвучал негромко, подавленно.

– Конечно, Флетчер. Губернатор не сможет ответить на салют того, кто ниже его по званию.

– Боюсь, к этому все и сводится, – негромко сказал мистер Кристиан.

– Что же, мистер Фрейер был прав, осведомив губернатора, – сказал капитан, хотя по тону его было ясно, что он не верит ни одному из этих слов. – Было бы до крайности неудобно, если бы тот узнал всю правду с запозданием, это могло испортить его отношения с Короной.

– Если уж на то пошло, сэр… – начал мистер Кристиан, однако капитан поднял руку, заставив его умолкнуть.

– Спасибо, мистер Кристиан, – сказал он. – Можете вернуться на палубу. Мистер Фрейер там, я полагаю?

– Так точно, сэр.

– В таком случае пусть пока там и остается, чтоб его! Подстегните матросов, мистер Кристиан. Позаботьтесь, чтобы они работали в полную силу.

– Есть, сэр, – ответил тот и покинул каюту.

Я стоял, переминаясь от неловкости с ноги на ногу. Я видел – капитан унижен, но старается, чтобы по лицу его понять это было нельзя. Вопрос о его статусе явно терзал капитана, в особенности потому, что вопрос этот был для команды постоянной темой пересудов. Я старался придумать, что бы ему сказать, как улучшить его настроение, но не мог ничего сообразить, пока не посмотрел налево и не узрел там спасение.

– А вот этот горшок, капитан, – спросил я, указав на четвертый, и последний на полочке, – что в нем?

Он медленно обернулся и посмотрел на меня так, точно намертво забыл о моем присутствии, потом взглянул на последний горшочек и тряхнул головой.

– Спасибо, Тернстайл, – произнес он низким, полным огорчения голосом. – Ты можешь идти.

Я открыл рот, намереваясь сказать кое-что, но промолчал. Выходя из каюты и закрывая за собой дверь, я чувствовал, как корабль набирает плавный ход, а обернувшись, увидел сидевшего за столом капитана, – он не взялся за перо, но протянул руку к портрету жены и нежно провел пальцем по ее лицу. Я плотнее закрыл дверь и решил подняться на палубу, посмотреть на уходившую от нас землю, ибо одному только дьяволу было известно, когда мне доведется снова увидеть ее.

А вскоре начались танцы.

Мы шли уже несколько недель, «Баунти» приближался и приближался к экватору, быстро миновав двадцать пять, пятнадцать, десять градусов широты. Я следил за нашим продвижением по картам капитана Блая, многие из них (по его словам) он начертил сам во время его прежних плаваний с капитаном Куком. Я все упрашивал его побольше поведать мне об их совместных странствиях, однако капитан неизменно отыскивал причину отложить эти рассказы на потом, и мне оставалось лишь воображать пережитые ими приключения и мысленно инсценировать их героические подвиги. А между тем поднимались и стихали шторма, и расположение духа команды казалось неразрывно связанным с погодой – дни превосходного настроения перемежались совсем другими, пропитанными тревогой. Но во все это время отношения между капитаном и офицерами, между капитаном и матросами были по преимуществу хорошими, и я не видел причин, по которым они не могли бы такими и остаться. Ясно было, конечно, что мистеру Фрейеру никогда не стать любимцем капитана – таким, как мистер Кристиан, – однако никого из них это обстоятельство вроде бы не удручало, и, насколько я мог судить, судовой штурман исполнял свои обязанности без озлобления и жалоб.