Ангелочек. Время любить - Дюпюи Мари-Бернадетт. Страница 70

— Моя сестра упокоилась с миром. И мне плевать, что она лежит в общей могиле. Там или в ином месте мой отец не достанет ее. О черт! Погодите! Чувствуете? Мой пирог с ежевикой, он подгорает! Черт! Черт!

Розетта бросилась к печи, от которой исходил жар, неуместный для этого времени года. Она быстро открыла заслонку.

— Уф! Он не сгорел! Как только я пришла сюда, домой, я замесила тесто и разожгла огонь. Не знаю, заметили ли вы, но на плите варится черничное варенье. И на все это ушла головка сахара [22], вот так.

— Мы еще купим у бакалейщика. Как я счастлива, что ты вернулась!

Анжелина встала и снова обняла Розетту. Чувствуя под своими ладонями плечи Розетты, она примирилась с жизнью. Она дала себе слово больше никогда не жаловаться, просыпаться каждое утро в хорошем настроении, предать забвению муки любви, прошлой или будущей. Гильем и Луиджи больше не будут иметь над ней власти.

— Мы вернемся к нашим милым привычкам, — сказала Анжелина, обнимая свою подругу. — По вечерам мы будем читать, петь и гладить. Мне также хочется, чтобы ты продолжала следить за своей речью. Я вовсе не придираюсь, но ты любишь кокетничать, однако согласись, что прелестная девушка, которая ругается и проглатывает половину слов, не вызывает симпатии. Особенно в тех случаях, когда ты сопровождаешь меня к моим пациенткам. У тебя есть семья, Розетта, новая семья. Так что это и вопрос уважения к Жерсанде и ко мне. Я понимаю, тебе было очень плохо. И если у тебя сразу не будет получаться, я не стану сердиться.

Потрясенная до глубины души, Розетта со слезами на глазах прошептала:

— Вот и я говорила себе то же самое сегодня утром. Вы — моя семья: вы, мадемуазель Жерсанда, Октавия и Анри. Но малыш… он теперь меня не любит.

— Не говори так! Анри по-прежнему тебя любит. В любом случае с ним надо быть построже. Я поговорю об этом с Жерсандой. Луиджи открыл мне глаза на наше отношение к нему, всех четверых. Мы восхищаемся прелестным созданием, а он пользуется этим. Немного строгости не причинит ему вреда.

— Мсье Луиджи, он себе на уме. — Розетта вздохнула. — Если бы он не обратил внимания на эту статью в газете, я не могла бы жить спокойно, поскольку скрывала бы от вас свое горе. Хитрый и красивый парень, да и любезный к тому же.

Эти слова, сказанные участливым тоном, навели Анжелину на мысль, что акробат и Розетта прекрасно подходят друг другу. «Тем лучше! — подумала Анжелина. — Если Луиджи сможет ее утешить, да, так будет лучше!» Но в глубине души Анжелина расстроилась и упрекала себя за это, поскольку совсем недавно приняла твердое, как ей казалось, решение относительно личной жизни.

— А не поесть ли нам пирога? — воскликнула Анжелина. — У меня весь день маковой росинки во рту не было.

— А я и не думала, что вы поехали в Сен-Годан! — сказала Розетта. — Ну, идем…

— Я даже не предупредила мадемуазель о своей поездке. Надеюсь, что она не волнуется. Но, конечно, надо было оставить в двери записку.

Они сели к столу, поближе к еще горячему пирогу и графину с водой. Спаситель растянулся в глубине комнаты, там, где пол был попрохладнее.

— Он мой ангел-хранитель, ваш пес! — восторженно отметила Розетта.

— Да. Отныне он будет жить у нас.

Молодые женщины вполголоса говорили о смерти Валентины, об этой страшной кончине, воспоминания о которой всегда будут пронзать им сердце словно ядовитый шип.

— Я закажу заупокойную мессу по твоей сестре, — сказала Анжелина. — И каждое воскресенье мы будем ставить свечи в соборе.

Когда вошел Луиджи, они по-прежнему сидели за столом и тихо беседовали. Ему незачем было стучать в ворота — они по-прежнему были приоткрыты.

— Какое облегчение! — воскликнул Луиджи. — Но это нелюбезно с вашей стороны — держать нас в неведении, мадемуазель. Мадам де Беснак рвет на себе волосы. Октавия читает «Отче наш». Розетта, моя дорогая Розетта, где вы были?

Розетта, краснея, повернула к нежданному гостю свое прелестное личико.

— Плевать, где я была. Главное, я вернулась благодаря овчарке, последовавшей за мной.

— Какие мудрые слова! Вы здесь, живая и здоровая, и это главное. А вы, Энджи?

Это уменьшительное имя Луиджи произнес насмешливым тоном, лишенным той нежности, которая звучала в его голосе, когда он обращался к Розетте.

— Я ездила в жандармерию Сен-Годана, — объяснила Анжелина, не обращая внимания на его зубоскальство. — Это быстрее, чем ждать ответа на посланное письмо.

— И что? — спросил Луиджи, сразу став серьезным.

— Ваша интуиция вас не подвела. Благодарю вас за то, что натолкнули меня на эту мысль. Эта несчастная умершая женщина — действительно Валентина.

Потрясенный Луиджи сел на земляной пол около стены. Теперь он смотрел на Розетту с искренним сочувствием.

— Я видела ее мертвой, мою сестренку, со странным цветом лица, — призналась Розетта. — Я, конечно, сглупила, ничего не сказав об этом мадемуазель Энджи. Но я тогда просто не могла! Все было так ужасно!

Розетта перекрестилась, а потом расплакалась. Бездонная нежность, которую она прочитала во взгляде акробата, лишила ее мужества сдерживать слезы.

— Поплачь, моя малышка, поплачь, — шептала Анжелина, прижимая Розетту к себе.

При определенных обстоятельствах слова не в состоянии передать испытываемые чувства. Луиджи предпочел молча смотреть на двух обнявшихся молодых женщин.

— Похоже, я причинила вам много беспокойства, — пробормотала Розетта. — Обещаю, я больше не буду!

Теперь Розетта улыбалась сквозь слезы. Луиджи широко улыбнулся ей такой лучезарной, такой прекрасной улыбкой, что Анжелина вновь почувствовала, как в ней проснулась ревность. Она могла бы обожать этого мужчину, почитать его, отдаться ему телом и душой, если судьба не распорядится иначе. Ее захлестнула волна любви.

«Он никогда мне так не улыбался! Никогда! — сказала себе Анжелина. — И я думаю, что он никогда так не улыбнется мне. Вероятно, Розетта вызывает у него глубокие чувства. А меня он просто хочет, только и всего».

Уверенная, что больше нет никакой надежды снискать милость акробата, Анжелина решила сосредоточить все свое внимание на Розетте, которую отныне она будет еще сильнее любить, а также воспитывать.

— Луиджи, не хотите ли ежевичного пирога? — любезно предложила Анжелина.

— Охотно, дорогуша, — соблаговолил принять ее предложение Луиджи. — Скажу вам откровенно, с утра я приходил в ваш дом несколько раз. После обеда сюда наведывалась Октавия. Мы все там, на улице Нобль, очень волновались. Я даже ничего не мог есть. А вот теперь у меня проснулся волчий аппетит.

И Луиджи зарычал, обнажив белоснежные зубы. Розетта рассмеялась и поспешила отрезать ему кусок пирога.

— Держите, мсье волк! — воскликнула она.

Анжелина тоже развеселилась. Она решила откупорить последнюю бутылку сидра, которую подарил ей муж одной из пациенток и которая сейчас стояла в холодке под лестницей. Вскоре они, руководимые Луиджи, уже чокались.

— За музыку и за двух самых красивых барышень города! — провозгласил он. — И за мою погибель, поскольку я, сын ветра, принц дорог, скоро войду во вкус семейной жизни, если со мной и впредь будут так любезно обращаться.

— Да, мы образовали бы странную семью, — откликнулась немного захмелевшая Розетта. — Мне хотелось бы иметь старшего брата, похожего на вас, мсье Луиджи. Можно сказать, что мадемуазель Жерсанда будет нашей бабушкой, Энджи и моей. Но останется вашей мамой. А краснощекую Октавию мы будем считать тетушкой. Кузеном станет собака, славный огромный Спаситель.

С натянутыми, как струны, готовые лопнуть, нервами, девушка смеялась, но в ее голосе уже слышались рыдания.

— А кто сыграет роль отца? — на свою беду спросил Луиджи.

— Нам не нужен отец! — резко оборвала его Розетта, смотря в никуда. — Это ни на что не пригодно, уверяю вас.

— Замолчите оба! — потребовала Анжелина. — Малышка, успокойся, ты вся дрожишь. Ты измотана.