Хроники Чёрной Земли, 1928 год - Щепетнёв Василий. Страница 11

Из-под скамьи выглядывал уголок тетради. Ах, да, воспоминания. Совсем забыл, ему же их редактировать. Посмотрим, что тут написали местные грамотеи.

Улыбаясь, частью и нарочито, прогоняя неловкость собственного положения, Никифоров раскрыл тетрадь.

Хроники Чёрной Земли, 1928 год - i_003.jpg

Почерк крупный, чувствовалось — буквы не писали, а выводили — старательно и трудно. Писал… как его… Еремка, да.

«Алевтину, Алю я знаю давно. Мы тут все друг дружку знаем. Вместе всегда, как не знать. Она первая в комсомол вступила, и нас позвала. Поначалу боязно было как-то, для чего, думалось, а она объяснила — чтобы жизнь новую строить. Тогда многие согласились, потому что новая жизнь нужна, а эта больно тяжелая и несправедливая. У одних всего много, а у других — нет. Аля говорила, что это неправильно, мы все должны жить одинаково. А другие не соглашались, особенно старшие. Потому в комсомол вступили не все, побоялись. А чего боятся? (Зачеркнуто две строки) Ничего, сказала Аля, еще придете к нам проситься, в ножках валяться будете, а мы вам припомним, как отказывались. Она очень принципиальная и не терпит, когда говорят что-нибудь против Советской Власти. Только враги не любят Нашу Власть, объяснила нам она. А с врагами и поступать нужно повражьи, не давать им жизни и пощады. Даже в мелочах, потому что иначе они заберут верх и заставят всех работать на помещиков и капиталистов. Я с ней согласен, потому что работать на помещиков не хочу. Мои родители и деды на них всю жизнь работали, а у нас ничего нет, только корова старая, а лошадь пала два года назад, а другую купить все денег нет. А у богатеев по три, по четыре лошади, разве это справедливо? Поэтому их нужно давить. Алевтина — потомственная беднячка. Ее отец, товарищ Купа, проливал кровь, (зачеркнуто) чтобы нам жилось лучше. А дед и прадед были чумаками, возили издалека соль, везде бывали и видели, как плохо живут угнетенные люди по всей земле. И, как могли, боролись с панами и богачами, делали им всякий вред. Аля говорит, что мы должны брать с них пример и лишать богатеев покоя. Она сама так и делала. Еще она говорила, что прежде богачи ненавидели народных мстителей и убивали их, а еще богачам помогали попы и священники, которые проклинали мстителей и чернили их перед людьми. Поэтому мстителям приходилось (слово вымарано) делать в тайне и нам тоже нужно быть осторожными. Богачей еще много, а другие им сочувствуют, и сами хотят стать богачами. Они могут нам помешать и даже убить. Аля была права, раз ее убили. Наверное, мы должны отомстить за нее. Но я не знаю, кому. Всех богачей в нашем селе и в других селах тоже прогонит и уничтожит Советская Власть, и я буду делать то, что Советская Власть мне повелит. Богачей жалеть нечего, Аля сама так говорила. Без нее все станет не так. Раньше мы часто были вместе, особенно после работы, вечерами, было очень интересно, а что сейчас будем делать? Вот, о чем еще писать — не знаю».

Никифоров пересчитал. Как не растягивал Еремка слова, пяти страниц не набиралось. Сваришь с ними кашу, а получится — даже трудно представить, что получится. Варево. Придется потом порасспросить местную комсу, а уж по их рассказам и написать самому. Посмотрим, что дальше.

Дальше — страницы Клавы. Даже не пять, а все семь. Без помарок, вычеркиваний, исправлений. Написано правильно, хотя и скучновато — что Аля всегда была готова помочь советом, читала газеты и журналы, а также труды Вождей Мирового Пролетариата, интересовалась жизнью односельчан и не сторонилась никакой общественной работы. Останется вечным примером.

Именно то, что требуется. Образцовая работа. Он перечитал во второй раз, отмечая в уме, что нужно будет подправить. Выходило — совсем чуть-чуть.

«… Алевтина презирала богатство и буржуазное перерождение совершенно не коснулось ее. Другая на месте Али могла бы и не устоять, но только не она…» Буржуазное перерождение, вот как? Не коснулось…

Вечер ушел, чувствовалось, снаружи — ночь. Ночь тихая, застывшая. Кто, в самом деле, способен что-нибудь ему сделать, пока он здесь, внутри?

Никифоров подошел к двери.

На совесть заложил, снаружи не отопрешь.

Но, странное дело, спокойнее не стало, напротив, закопошилось в душе темные, смутные тревоги. Ерунда. Чхни и засмейся, как отец любит говаривать в таких случаях. Смеяться Никифоров не стал, но чихнул громко. Случайно, конечно, получилось.

Отсюда, от входа, видно было, что освещен совсем небольшой круг. Ночь была не только снаружи, она и сюда заползла. Ничего, ничего, не барышня кисейная — распускаться. Нашатырного спирту мужику не нужно, простого было бы вдосталь. А у него есть, бутыль, пей — не хочу.

Действительно, не хотелось. Но, пожалуй, стоит — ночь быстрее пройдет. Пару глотков, не больше.

Со свечей в руке он прошел в келью. Вот дубина! Двери запирал, а если кто в окно залезет?

Он задвинул шпингалет. Конечно, выдавить стекло — плюнуть проще, но не зря же Василь с товарищем Купой в ночи стерегут. Наверное, где-нибудь в кустах как раз у окна и притаились. Нет, Клаве лучше не приходить.

Водка показалась крепче прежнего. Два глоточка всего, два, ничего особенного. А теперь и вернуться можно. Немножко посидит, часок, Пролетит — не ухватишь, время, оно странное. Особенно после водки. Почему часок? И больше осилит, если нужно. Хоть до самого до утра. А что? Посидит — посидит, глотнет, закусит, опять посидит. И написать что-нибудь время есть, для себя написать, или вот про Алю…

Он подобрал тетрадь, раскрыл. А карандаш? Где же он? Взяв свечу, он опустился на четвереньки и стал искать. Хорошо, мели тут, чисто.

Карандаш отыскался в самом углу. Эк, молодцы, куда закатили. Хорошо, грифель не сломан.

Он посидел над чистой страницей. Не писалось. Угасло, не горя. Потом, после будет настроение. А пока будет читать дальше, что там Фимка накарябал.

«… Аля знала очень многое, гораздо больше, чем всякие там прежние попы и священники, что обманывали народ. Раньше, когда простые люди не могли и подумать о том, чтобы учиться, знания собирали по крупицам и передавали от родителей детям, а от посторонних таили, чтобы богатеи не смогли эти знания отобрать и применить для своей пользы, иначе они постарались бы еще больше закабалить трудящихся и пролетариев. У бедняков раньше и грамота была, но своя, не такая, как у богатых. Понимали ее не все бедняки, а только самые сознательные, кто люто ненавидел угнетателей и их прислужников, помогавших богатеям держать в подчинении народ. И мы, если проявим себя, начнем бороться с богатеями, тоже сможем выучиться народной грамоте. Знать ее нужно, потому что в ней наша история, наши корни, а еще есть книги, которые учат, как лучше вредить богачам. Это только кажется, что с помещиками и капиталистами покончено навсегда. На самом деле, пока…»

Никифоров на мгновение оторвался от тетради: пламя свечи, одной из многих, вдруг преобразилось, стало оранжевым, затем красным, малиновым, и — погасло. Встать и запалить свечу сызнова не хотелось. После.

«… пока живет хоть один богач, покоя не будет, напротив, видя, как расцветает государство бедняков и нищих, богачи злятся и хотят власть порушить, а взамен опять угнетать всех остальных, кто не богатей и не помещик. Потому борьба с ними, с врагами, будет нарастать год от года, и нам очень даже понадобятся те способы, которыми мучили богачей наши деды и прадеды.

И еще говорила Аля, что пособников богачей у нас на селе — тьма. А окрест и того больше. В Шаршках даже церковь оставили нетронутой и попа при ней. Разве то дело? Наши малосознательные односельчане каждое воскресенье молиться туда ходят. А зачем бедному человеку молиться, он не перед кем не виноват, наоборот, это перед ним все виноваты. Молятся только богачи, у которых много грехов, и те, кто богачам помогает. Церковь закрыть нужно, разрушить, или клуб устроить, как в нашем селе. Одного ценного металлу в колоколах сколько! Только богачи дают взятки тем, кто в районе и в области, и продолжают молиться. Враги, они даже среди начальников есть, пролезли, притворяются, что на стороне бедняков, а сами наоборот, пособничают царскому режиму и его осколкам. Если мы будем знать тайную народную науку, то сможем тех врагов найти и извести. Только и богачи не сидят, сложа руки. Они, и их наймиты стараются побороть нас, и для этого и придумали церковь и попов. Но Аля их не боялась, потому что знала…»