Две жизни комэска Семенова - Корецкий Данил Аркадьевич. Страница 33
Вслед за Суетиным к новичку подошел Бигава.
— Впечатлён, Сергей Дмитриевич, — лаконично заявил нейрохирург, пожимая Ивлиеву руку. — Вы обогнали время лет на тридцать! А как вам удалось восстанавливать нейронную сеть — так я просто не понимаю!
Он широко развел руками, поклонился и сел на место, уступая место коллегам, окружившим новичка и спешившим высказать ему добрые слова поддержки и участия.
— А можно ли, пользуясь случаем, договориться с вами о собственном воскрешении? — пошутил Адамов. — Не отходя, так сказать, от кассы…
— Антон Павлович, я еще и кассы-то приличной не видел, — честно ответил Ивлиев. — Так, шарим по карманам, мелочь выгребаем… Хотя моё согласие на вашу витализацию — мы используем этот термин — считайте, получено!
«Светила» сдержанно рассмеялись, показывая, что оценили то ли смелость, то ли юмор, а может — и то и другое.
— И меня запишите, — подхватил Шершень и, погладив себя по лысине, вздохнул. — Но хорошо бы, знаете ли, витализироваться в возрасте не столь преклонном…
Ивлиев чувствовал себя, как припозднившийся прохожий, за которым темной ночью гналась по зловещим переулкам, размахивающая арматуринами и отчаянно матерящаяся компания, которая, как оказалась, всего-навсего хотела вручить случайно оброненный им кошелек.
— Вы же сумели собрать замечательную команду талантливых единомышленников, — улыбаясь, сказала нарядно одетая Галушкина, прикоснувшись к лицу Ивлиева надушенной щекой. — Мы вам окажем полную и всестороннюю поддержку! Надеюсь, и вы не останетесь в стороне от нашей работы по борьбе с послеоперационной летальностью…
Одежда ей шла, в первую очередь оттого, что была тщательно подобрана, а во вторую — потому, что принадлежала известным швейным домам. Впрочем, могло быть и наоборот.
Она осеклась и добавила:
— Которая, впрочем, и без того стремится к нулю!
— Ни в коем случае, — замотал головой Сергей, хотя слышал, что Ирину Васильевну другие министры за глаза зовут Привираловой. А поскольку пламенных правдолюбов среди них, мягко говоря, было не очень много, такое прозвище говорило о многом. — Мы примем самое активное участие.
«Умерших витализировать и показывать как живых, чтобы улучшить статистику? — недоуменно подумал он. — А потом куда их девать? Или она не понимает, что это не полноценное оживление?!» Но растерянности не выдал и улыбаться не перестал.
— Я считаю, что ваши разработки должны изучаться в ВУЗах, — добавил в копилку похвал свой пятак Минобр Чуйков. — Особенно, медицинских. Да вам и не помешает собственный научно-исследовательский институт!
— И культура не останется в стороне от этого важного открытия, — вмешался Величко. — Мы как раз выделяем деньги на патриотическое кино, вот и надо снять фильм про вашу работу…
Беглое знакомство позволило Ивлиеву определить, что здесь собрались самые обычные люди. И параллельно заметить, что чиновники живут богаче корифеев науки. Или, по крайней мере, умеют и не стесняются это демонстрировать. Недаром говорят: «По одежке встречают, а по уму провожают!» Только в отличие от ученых, у госслужащих не бывает второго случая произвести первое впечатление… Хотя, может, им и не нужен второй случай: если у старой гвардии выходной костюм десятилетиями дожидался в шкафу повода выйти в свет — за орденом или там Госпремией, то у новой чиновничьей поросли баснословно дорогие, шитые «за бугром» пиджаки являлись необходимой спецодеждой «высшего общества» и сами по себе приравнивались к наградам цикла «жизнь удалась»!
В дальнем углу, на особинку и как-то по-студенчески скованно, стояли коллеги Ивлиева: Коваленко, Дроздов, Мамыкин. Они с удивлением наблюдали за происходящим, не веря ни ушам, ни глазам, ибо толстые запыленные отказные папки были забиты как раз письмами от тех, кто сейчас так славословил научные достижения лаборатории.
— Идите сюда, ребята, я вас познакомлю! — раскованно помахал рукой Ивлиев, и младооткрыватели мгновенно приблизились и окунулись в сладкую патоку похвал и обещаний.
Каждый из собравшихся учёных и министров дружески здоровался, высказывал более или менее пространную похвалу, обещал любую потребную помощь, весело шутил и достаточно искренне улыбался. Правда, по имени-отчеству называли только руководителя проекта, но на такие мелочи никто не обращал внимания. Ни Ивлиев, ни его подчиненные не ожидали столь раскованной и дружеской обстановки, а главное — полного равенства с крупнейшими научными умами и высокопоставленными чиновниками!
Впрочем, Ивлиеву хватило ума, чтобы понять — в чем тут дело. Он бывал в приемных и кабинетах у этих людей, он встречал их в президиумах конференций, он получал от них отказные письма… И это всегда было общение ответственного должностного лица и мелкой, никому не нужной мошки — последнего звена в питательной цепочке сильных мира сего… Между ними всегда лежала непреодолимая пропасть разницы возможностей, положений, отношений к деньгам, власти, могуществу… Но сейчас положение было другим: в сравнении с тем, чей приход ожидается, все они — от академиков и министров, помощников, советников и технического состава, до каких-то самонадеянных изобретателей — одинаково жалкие мошки, бесправно находящиеся в самом низу питательной цепочки Самого… Непреодолимая пропасть временно исчезла, ибо одно движение волшебной палочки, функцию которой может легко выполнить авторучка, низвергнет любого на зловеще белеющие камни в глубоком ущелье опалы, минутной неприязни или продуманного плана омоложения… Они все сейчас в одинаковом положении, а потому выказывают радушие, ни к чему не обязывающее и ничего не стоящее… Это не более, чем видимость — демонстрация временного равенства мошек и показного демократизма, который так любят на Олимпе власти, видимость, которая мгновенно исчезнет, как только они благополучно выйдут отсюда и вновь займут свои ступени табеля о рангах…
Постепенно кольцо вокруг новичков рассосалось: продемонстрировав демократизм и радушие, собравшиеся снова разбились на группки по интересам, и о чем они шептались теперь можно было только догадываться. Ивлиев остался наедине со своими подчиненными.
— Что за потерянный вид? — тихо спросил он, оглядев с ног до головы обречённо ссутулившегося Николая Мамыкина. — Вас самих впору витализировать, господа хорошие! Смотрите, не спустите дело в унитаз!
— Ну, Серёжа, до твоего прихода атмосфера тут была совсем другая, — ответил так же тихо Володя Дроздов. — Мы толклись, как бомжи в приемной мэрии по квартирному вопросу…
В зале тем временем сгустилась полная тишина. Все участники совещания расселись за столом и погрузились в благоговейное ожидание. Круглые стрелочные часы на стене показывали пятнадцать тридцать — настало время, назначенное для встречи, но все три двери, ведущие в зал, были закрыты.
— Займите свои места! — раздался за спиной Ивлиева мягкий, но строгий голос. Он уже забыл про Юрия Борисовича, но тот, похоже, никогда ничего не забывал. Ивлиев сделал знак рукой, и подчиненные быстро уселись на свободные стулья с табличками фамилий перед каждым.
Никто больше не вступал в разговоры, изредка сидевшие рядом обменивались короткими фразами — шёпотом, склоняя головы поближе друг к другу. Камил Бигава рисовал в своём листке вереницу хищных рыб — каждая следующая больше предыдущей, плывущих одна за другой с распахнутой зубастой пастью. В тягучем ватном молчании прошло около получаса. Наконец, дверь в западной стороне зала бесшумно отворилась, и в нее быстро вошёл Сам с небольшой свитой за прямой спиной.
Раздался скрип отодвигаемых стульев.
— Сидите, сидите, — махнул рукой Президент и, упруго раскачиваясь из стороны в сторону, стремительной спортивной походкой двинулся к торцу стола. Ивлиев подумал, что даже опытный боец Юрий Борисович вполне мог попасть к нему на бросковый прием и улететь в другой конец комнаты.
За Самим следовали два советника, в последнее время укрепившие свои позиции в Ближнем Круге — политолог Семён Мельник и востоковед Дмитрий Жигунов. Особой многословностью они не отличались и выступали только для того, чтобы объяснить, разъяснить и истолковать слова Самого. «Ну, вот и настаёт момент истины, Серёга», — успел подумать Ивлиев. Он не ошибся.