Твое смеющееся сердце - Бартоломью Нэнси. Страница 39
Бонни стала неловко возиться с замком сумочки, как будто собиралась лезть за сигаретой.
— Ну хорошо, — согласилась она наконец, — я так и сделаю.
— Отлично. И… вот что, Бонни, можешь сделать ради меня еще кое-что?
— Ну что еще? Кажется, я и так взвалила на себя достаточно!
— Это не сложно. — Я разулась. — Просто вытолкни меня из окна.
С помощью Бонни я взобралась на подоконник с туфлями в руках, свесила ноги из окна и с глухим стуком приземлилась на газон. Из окна высунулась голова Бонни в белокурых кудряшках.
— Как ты там, в порядке?
Я встала, отряхнула с юбки обрезки свежескошенной травы и надела туфли.
— Все нормально. Ладно, Бонни, иди, а то они, чего доброго, начнут тебя разыскивать. А мне надо бежать.
Бонни захихикала.
— Мэгги, признаться, сегодня ты открылась мне совсем с новой стороны.
Я пожала плечами:
— Не могла же я допустить, чтобы он взял надо мной верх. Он и так знает обо мне куда больше, чем я о нем.
— Думаю, дело не только в этом, — возразила Бонни, — тут кроется нечто большее.
Я не ответила, молча повернулась и быстро зашагала к машине, то и дело оглядываясь, чтобы посмотреть, не вырос ли у меня за спиной вездесущий Уэдерз. В конце концов, день прошел не зря, я узнала о нем кое-какие интересные подробности. Вот только беда в том, что теперь мне стало его жаль и я вовсе не чувствовала себя победительницей.
— Ладно, Мэгги, не раскисай, тебе надо быть потверже, — сказала я вслух. — Он всех одурачил, на самом деле он вовсе не страдалец с разбитым сердцем, и тебя он нисколечко не жалеет.
Я вспомнила, как Уэдерз меня целовал, и от этого воспоминания тело налилось давно забытым томлением. Нет, он меня не жалеет. Он опасен, очень опасен и, чтобы поймать меня на крючок, готов использовать все приемчики из своего арсенала.
Глава 21
Дневная школа в Ирвинг-парк выглядела как картина Нормана Рокуэлла — постройки из красного кирпича, толстые белые колонны в греческом стиле, аккуратно подстриженные зеленые лужайки. Даже ученицы, казалось, сошли с его полотна — за единственным исключением. Шейла сидела одна посреди зеленой лужайки, ее длинные прямые волосы рассыпались по плечам, закрывая лицо. Она сидела, скрестив ноги и понуро сгорбившись. Шейла была совсем одна. Кажется, она не видела, как я подъехала. Воспользовавшись этим, я немного понаблюдала из окна машины за своей юной бунтаркой. Жизнь в доме папочки оказалась на поверку не такой уж райской, как ей представлялось. Девочки проходили мимо Шейлы группками по двое, по трое, переговариваясь между собой, но ни одна ни словом не обмолвилась с Шейлой. Я взялась за ручку дверцы и уже собиралась выйти из машины, когда на сцене появился он.
На новеньком «фор-раннере» к школе подкатил Кит. Поначалу я решила, что ошиблась, не хотелось верить, что это он, я точно знала, что такая шикарная тачка этому остолопу не по средствам, но, как ни странно, за рулем сидел именно Кит. Он вырулил на подъездную аллею, ноль внимания на предупреждение «Только для автобусов», и выпрыгнул из машины.
— Шейла!
Услышав свое имя, Шейла дернула головой, как марионетка, мрачное выражение лица сменилось радостной улыбкой. Она явно забыла, что сегодня за ней заезжаю я, а не этот бабуин.
Я вышла из машины и двинулась к счастливой парочке. И что только моя дочь в нем нашла? Разговор обещал быть не слишком приятным, Шейла явно мне не обрадуется. Я попыталась поставить себя на место дочери и вспомнить, каково быть шестнадцатилетней девочкой, впервые влюбленной.
…Его звали Тони, и маме он совершенно не нравился. Он был итальянец, носил короткую стрижку под ежика и довольно складно говорил, но мама с самого начала видела его насквозь.
— Доченька, это же совершенно пустой, непутевый парень, — говорила она.
Но я не слушала. Наверное, склонность выбирать неподходящих мужчин заложена у меня в генах, к тому же, когда в дело вмешиваются разбушевавшиеся гормоны подростка, голос разума не слышен. А я была отчаянно влюблена в Тони, он был для меня счастливым избавлением от мира реальности, моим спасением от беспробудного пьянства отца. Беда в том, что сам Тони был точно таким же, как отец, только еще и злобным вдобавок.
Тот же отчаянный взгляд я видела сейчас в глазах Шейлы. Она видела в Ките путь к счастью, Кит должен был все исправить, сделать так, чтобы для нее уже не имело значения, что Вернелл снова стал пить не просыхая, или что дядя Джимми убит, или даже то, что, когда она входит в класс, другие школьницы Ирвинг-парка смотрят сквозь нее, ее не замечая.
— Привет, дорогая, — сказала я, вклиниваясь между Шейлой и Китом. — Ты, наверное, забыла, что сегодня за тобой заезжаю я. — Не давая Шейле времени на ответ, я повернулась к Киту, стараясь не смотреть на ярко-розовый флюоресцирующий собачий ошейник, который он носил на шее. — Мне очень жаль, что ты проделал весь этот путь напрасно.
Шейла надула губы, явно готовая ринуться в бой.
— Мама! — начала она. Но Кит прервал ее:
— Шейла!
Его окрик прозвучал, как щелчок кнута, и я невольно уставилась на него. Таким тоном рассерженный родитель разговаривает с непослушным ребенком.
— Как ты разговариваешь с матерью! Это неуважение! — Его лицо смягчилось, он повернулся к Шейле. — Радость моя, у нас с тобой сколько угодно времени, а с мамой ты почти не видишься. — Он встал вполоборота, обращаясь к нам обеим. — Так что, девушки, не буду вам мешать, езжайте, пройдитесь по магазинам или куда вы там собирались. Я буду поблизости.
Шейла растаяла, а у меня внутри все превратилось в лед. Я как будто перенеслась на много лет назад и снова слышала голос Тони. Этот Кит вертит моей дочерью, как пожелает! Указывает ей, что делать, даже милостиво разрешает уйти от него. Надо же, «девушки… пройдитесь по магазинам…» Каков наглец!
Шейла обняла его, глядя на него влюбленными глазами, кажется, она просто расплавилась как воск.
Кит поцеловал ее, затем мягко отстранил от себя:
— Ладно, иди, мне все равно надо на репетицию ансамбля.
Тут он посмотрел на меня, и у меня не осталось сомнений в том, что он в ярости. Он улыбался, но угрюмые карие глаза напоминали тлеющие угольки.
— Желаю приятно провести время. — Кит сунул руку в карман, достал небольшую пачку купюр и отделил от нее несколько бумажек. Потом снова повернулся к Шейле: — Держи, радость моя, купи себе что-нибудь.
Кит сунул деньги в карман Шейле; я заметила, что это были двадцатки. Он нарочно постарался, чтобы я это разглядела. Мне в голову пришло сравнение с самцом, который метит свою территорию.
— Ладно, нам пора, — сказала я, стараясь говорить как можно непринужденнее. — Пока, Кит.
Я пошла к машине, с трудом сдерживаясь, чтобы не вернуться и не влепить наглецу пощечину. Если Шейла заподозрит, что Кит мне не нравится, она еще сильнее к нему привяжется, а этого я никак не могла допустить. Оставалось лишь надеяться на то, что время возьмет свое и Шейла в конце концов образумится.
Шейла, казалось, не шла к «фольксвагену», а плыла на облаке своей влюбленности. Только когда мы отъехали от школы, она наконец спустилась с небес на землю и заговорила:
— Ну разве он не прелесть, мам?
— Угу, — без особого энтузиазма согласилась я. Красавчик, ничего не скажешь. — Интересно, откуда у него столько денег?
Я почти чувствовала, как взгляд Шейлы буравит меня сбоку. Как часто бывает, когда дело касается дочери, я ляпнула не то, что нужно.
— Ну уж не от продажи наркотиков, если ты это имеешь в виду!
— Я ничего не имела в виду, — возразила я ровным голосом, — просто мне интересно, я ведь о нем почти ничего не знаю. — Не считая того, что он был однажды арестован за торговлю наркотиками, как мне рассказала соседка.
Шейла раздраженно вздохнула:
— Мама, я тебе уже говорила, он нашел постоянную работу. Я знаю, Кит тебе потому не нравится, что он меня любит, а ты считаешь его недостаточно хорошим для своей дочери. Это же классический случай, мама, ты переживаешь синдром пустого гнезда, а еще, наверное, у тебя скоро наступит климакс.