Психи (ЛП) - Энн Шеридан. Страница 15

— Черт, — выдыхаю я, пытаясь отдышаться, пока оборачиваюсь, осматривая каждый из путей и пытаясь понять, какой из них лучше выбрать. Я слышу слабое капанье, доносящееся справа от меня, и свирепое рычание слева, но рычание звучит так, как будто оно доносится за миллион миль отсюда. Вероятно, это то же самое животное, которое раньше умоляло меня броситься к нему, чтобы оно, наконец, вонзило в меня свои зубы.

Что, черт возьми, я должна делать?

В одно мгновение тусклый свет, исходящий от фонарей позади меня, гаснет, и я остаюсь ни с чем, кроме темноты. Мое сердце колотится, а глаза расширяются от страха, но нет ничего хуже звука тяжелых шагов в коридоре и чего-то металлического волочащегося по каменному полу, даже звука свирепого животного.

— Нет, нет, нет, нет, — выдыхаю я, начиная отступать, слишком ошеломленная, чтобы сосредоточиться на плане игры.

Звук становится громче по мере того, как чьи-то широкие шаги приближаются все ближе и ближе, и я могу только представить чертовски самодовольное выражение на их чертовой физиономии, когда они точно знают, что это дерьмо делает со мной.

Я ударяюсь спиной о стену небольшого круглого помещения, едва не задев вход на дорожку прямо напротив маячащей фигуры, но этого легкого прикосновения к моей спине достаточно, чтобы вернуться к действию.

Развернувшись на пятках, я несусь по длинному темному коридору, совершенно не представляя, куда он ведет и что ждет меня в конце. Все, что я знаю, это то, что все лучше, чем то дерьмо, которое стоит у меня за спиной. Мое сердце колотится в груди до боли, но я преодолеваю это, полная решимости каким-то образом спасти свою жизнь, несмотря на тот факт, что все происходящее этой ночью снова и снова доказывало, что я всего лишь пешка в их гребаных играх.

Держась одной рукой за стену, я бегу, пока мои пальцы ног не натыкаются на твердую ступеньку, заставляя меня упасть на невидимую в темноте лестницу.

Я карабкаюсь по ним, заставляя себя не оглядываться назад, боясь того, что я могу увидеть. Я ощущаю острую боль в передней части груди, там, где край бетонной ступеньки врезается в мою кожу. Наверняка, черт возьми, останется синяк, но какое это вообще имеет значение прямо сейчас?

Мои колени дрожат от страха, из-за чего каждый неуклюжий шаг вверх по лестнице кажется невозможным. Металлический звук, преследующий меня по коридору, заглушает мое прерывистое дыхание, ускоряя каждый шаг вперед. С каждой секундой все это становится все более хреновым.

Я добираюсь до верхней ступеньки и ощупываю перед собой еще одну тяжелую дверь, преграждающую мне путь.

— ЧЕРТ! — кричу я, пока мои руки блуждают по расщепленному дереву, отчаянно ища свободы.

Холодный металл скользит по моим кончикам пальцев, и я хватаюсь за него всем, что у меня есть. Дверь чертовски тяжелая. Я наваливаюсь на нее всем весом своего тела, чтобы распахнуть, и она громко скрипит, этот звук свидетельствует о том, как редко этой дверью пользовались.

Сквозь маленькую щель пробивается тусклый свет, и я нажимаю чуть сильнее, чувствуя сладкое облегчение от света. Дверь открывается ровно настолько, чтобы я могла наконец проскользнуть в узкую щель, и когда я врываюсь в старый винный погреб, полный старинных деревянных бочек, я с визгом замираю, обнаружив Романа ДеАнджелиса, стоящего прямо передо мной с огромной гребаной собакой рядом, рычащей так, словно она собирается получить ужин, десерт и гребаное шоу.

Я отступаю назад, ударяясь спиной об острый край открытой двери, когда он, кажется, нависает надо мной, его ужасный шрам выглядывает из-под темной толстовки. Его глаза полны огня, в них назревает бушующая буря. Я не могу сказать, заводит ли его эта дурацкая маленькая игра или он чертовски зол из-за того, что я нарушила их дурацкие маленькие правила насчет побега. В любом случае, я не хочу это выяснять.

Роман направляется ко мне, его здоровенный пес движется вместе с ним, его острые зубы, кажется, блестят в тусклом свете. По комнате разносится рычание, но я не могу сказать, исходит ли оно от Романа или от собаки. Все, на чем я могу сосредоточиться, — это на том, как он продолжает двигаться ко мне, почти как будто плывет по полу.

Я спиной сильнее прижимаюсь к двери, и слышу шаги в коридоре позади, наконец достигающие лестницы. Я качаю головой.

— Нет. Нет, пожалуйста, не надо, — плачу я, слезы текут по моим щекам, капают на грудь и пачкают мою и без того грязную кожу.

Из-за двери доносится второе рычание, и я быстро понимаю, что там, должно быть, другая собака, но все, что имеет значение, — это Роман и то, как двигается его рука.

Я опускаю взгляд, отчаянно желая узнать, что он запланировал для меня, но освещение слишком слабое, я едва могу разглядеть его лицо, не говоря уже о том, что у него в руке. Все, что я вижу, это какой-то темный материал и… Черт, что это за запах?

Уголки его полных губ подергиваются, а глаза, кажется, вспыхивают.

— Бу, — бормочет он, единственное слово повисает в воздухе, между нами, а затем, слишком быстро, его рука закрывает мое лицо, мгновенно отправляя меня в темную бездну навязчивого небытия.

Громкий барабанный бой сотрясает стены, когда я открываю глаза и вижу, что окно над моей кроватью заливает комнату солнечным светом. Я стону, когда от яркого света у меня мгновенно начинает колотиться голова. Я так долго была заперта в темноте, что ослепляющий солнечный свет почти причиняет боль, добавьте тот факт, что Роман Де — Гребаный — Анджелис решил накачать меня чем-то прошлой ночью, и сегодняшний день уже складывается для меня как один из худших.

Я закрываю глаза рукой и надавливаю, пытаясь унять тупую боль, которая грохочет внутри моего черепа. Кто, черт возьми, вообще играет на барабанах? И почему сейчас? Эти ублюдки преследовали меня всю ночь. Конечно, они бы все еще спали, но я думаю, что грешникам нет покоя.

Что вообще было прошлой ночью и как, черт возьми, я все еще дышу? Я была уверена, что Роман прикончит меня. Я собиралась стать жевательной игрушкой для одного из его здоровенных псов или одного из его долбанутых братьев. Так какого хрена я все еще здесь? В этом нет смысла. Все, что я знаю, это то, что встретиться лицом к лицу с Романом подобным образом было самой ужасной вещью, которую я когда-либо испытывала.

Разочарование захлестывает меня, и на какую-то долю секунды я жалею, что он не убил меня. Я просто хочу, чтобы это закончилось. Я могу смириться с тем, что меня держат в этой маленькой извращенной камере пыток и водят на чертовски странные званые обеды, но в их играх я подвожу черту. У них в голове полный пиздец, а я просто недостаточно сильна, чтобы продолжать в том же духе. Я никогда не чувствовала такого уровня мучений и страха, пульсирующих в моих венах до вчерашних игр. Но что-то подсказывает мне, что они только начинают.

Я не собираюсь проходить через это.

Моя кровать скрипит, когда я поворачиваюсь лицом к грязной стене, отчаянно пытаясь заслониться от слепящего солнечного света. Если бы я была умнее, я бы впитывала каждое мгновение света, потому что, как только снова наступит тьма, я уверена, братья придут за мной.

— Не надо, — доносится из моей камеры дьявольское рычание низкого голоса Маркуса, — не отворачивайся от меня.

Громкий, полный страха вздох вырывается из меня, и я откидываюсь на кровати, прижимаясь к стене, чтобы увидеть Маркуса, стоящего в самом дальнем углу моей камеры, тени закрывают его лицо. Он прислоняется к стене, глубоко засунув руки в карманы скрестив ноги, как будто более чем готов провести часы на этом самом месте.

Мои глаза расширяются, спина напрягается от страха, и я с интересом наблюдаю за тем, как он меня рассматривает. Гнев проникает в меня, и я медленно меняю положение, приседая на кровати, готовая нанести удар, если понадобится.