Летай, чтобы выжить (СИ) - Крынов Макс. Страница 2

— Хоть бы в комнате убрался, позорище, — привычно процедила она. А потом пригляделась. — Ля! Уже где-то подраться успел⁈

Я всегда был позорищем в ее глазах. Я слушал позорную музыку, мои вкусы в одежде были недостаточно хорошими, а порядок в комнате был недостаточно порядочным. Серьезно — все вещи на своих местах, пыли нет. Чего еще ей нужно?

Такое ощущение, что мачеха всегда рядом, чтобы запомнить мои ошибки. Стоит зазвенеть тарелкой о тарелку, или не дай бог — разбить что-то, и эта женщина уже в шаге от тебя: нависает над тобой, орет чтобы был аккуратнее. Или заводится сильнее — кричит, что я всего лишь паразит, который высасывает из нее деньги, нервы и душу, а когда слов не хватает, под руку идет ремень отца, скрученное мокрое полотенце, шнур от мультиварки и десятки других вещей, весьма удобных для избиения подростков. Такое отношение продолжалось до семнадцати лет, но потом я взбесился и отобрал у нее шнур, содрав кожу с ее ладони, вокруг которой она этот шнур и обмотала. Больше она меня бить не пыталась.

Единственное, что мне в этой ситуации нравится — что сестра не оказалась на моем месте, а осталась при разводе с матерью. Но иногда я даю слабину, и возникает желание хотя бы на неделю поменяться с ней ролями и жизнями.

Школа была моим оазисом спокойствия, но завтра я пройдусь по родным коридорам в последний раз, сдам экзамен, а потом будет целое лето, полное поисков работы и самой работы.

В первую очередь нужно снять квартиру или хотя бы комнату, где буду жить во время учебы, и наконец вздохнуть спокойно. Куда важнее, что когда я буду на работе, меня не будет здесь. За это я обожаю лето — можно пропасть где угодно, хоть на весь день.

— Хоть бы с девочками погулял, — опять выдала она по инерции.

Иногда у меня возникало ощущение, что мачеха: скрипт, цель которого не дать мне спокойно жить. Сыплет заученными и заевшими фразами, не вкладывая в них никакого смысла.

Но следующая фраза разбила это ощущение. Пластинка матери сменилась другой.

— Слушай, я чего зашла. Семеныча из третьей квартиры звонил. У него племянник есть, которому мотоцикл подарили, Судзуку. Только он куда-то врезался, и мотоцикл стал плохо работать — какой-то дребезг появился, что ли. Я так и не поняла, что случилось с мотоциклом, но Семеныч говорит, что готов за решение проблемы отдать пятнадцать тысяч. Десять тебе, пятерку мне. Ты как?

Я помню Семеныча. Год назад этот мужик решил разгрести свой сарай, который называл гаражом, и среди прочего хлама вывез мотоцикл Минск. Красное советское чудо техники пылилось в сарае Семеныча кучу лет. Возможно, оно появилось там задолго до моего рождения. Так как у дядьки Семеныча руки росли из задницы, мотоцикл с ключами в замке зажигания отправился на свалку, откуда я с Олегом его вернули.

У меня были карманные деньги, накопленные с шабашек в автомастерской. На них я купил новую цепь, с помощью Олега почистил карбюратор, поменял камеры. Разобрал, почистил, смазал, собрал.

На починку железного коня ушло две недели — пришлось отшкрябывать ржавчину с деталей, красить, и все это под присмотром Семеныча. И вот, когда наступил он, день икс, канистра бензина уже была разбавлена маслом, а мы — эмоционально готовы откатать все десять литров в первый же день. Мы нарезали круги сначала по двору, потом, осмелев, по пыльным грунтовым дорогам: счастливые и беззаботные. Подсчитывали, сколько теперь стоит мотоцикл, и можно ли продать его и купить уже два раздолбленных, чтобы починить их и ездить вместе уже на своих, личных.

Мы сожгли весь бензин и приехали к дому поздним вечером. Счастливый и довольный, поднялся в квартиру и увидел Семеныча, ждущего меня за столом. Пожилой хрен пробурчал «молодцы», забрал с помощью мачехи ключ и загнал мотоцикл обратно в свой сарай. А отец, вернувшись под полночь с работы, еще пожурил, что мы могли разбиться, и вообще на мотоцикле без прав гонять нельзя.

Тогда-то я понял, что быть честным — невыгодно, а вот быть хитрым и скользким, как Семеныч — вполне. Тогда-то я и начал тренироваться таскать бумажники. Правда, применял свой талант всего трижды, если не считать моментов во время прогулки своей компанией, когда я то и дело отдаю друзьям их ключи и телефоны.

Так вот, о Семеныче. Что было потом с железным конем, не знаю — либо до сих пор там стоит, либо уже кому-то продан. Да и не важно — дел я с этим жадным говном иметь не буду. Если бы он хоть тысяч пять дал нам за работу, мы были бы в маленьком плюсе и такой несправедливости не чувствовали.

— Не хочу.

— Послушай, это деньги! — взвинченно начала мачеха. — Тебе разве не нужны деньги? Конечно нужны! Я знаю, ты спишь и видишь тот день, когда съедешь отсюда. Или ты боишься, что я тебя обману?

Денег у меня сегодня стало чуть больше, так что нужны они чуть меньше. Тем более, я не верю в щедрость Семеныча.

А вот насчет честности мачехи ничего не могу сказать. Как бы она себя не вела, какими бы ни были наши отношения, но деньги, оставленные в моей комнате как на виду, так и в бумажнике в шкафу, ни разу не пропадали и даже не передвигались. Я мог спокойно хранить заработанное без боязни, что проспонсирую ее алкоголизм. Минусами мачехи можно исписать целый лист, но в вещах она не рылась и денег не брала. Возможно, что не от честности, просто ждала удобного случая и не рисковала красть по мелочам.

Другое дело, что Семеныч может надуть мачеху и ничего не заплатить. И та будет требовать не слишком настойчиво — ей ведь достанется пятерка, а мне, ненавистному, целая десятка.

— Завтра у меня экзамен по математике, — обрываю я мачеху. — Давай поговорим о мотоцикле после него. Пока узнай, какая марка, и что именно у него барахлит.

— А самому узнать что, лень давит?

— Эк-за-ме-ен, — тяну я. — К тому же, на кону твоя пятерка.

Мачеха тихо выругалась и вышла, хлопнув дверью. Вернулась буквально через полчаса, когда я заправил кровать, посмотрел пару видео и более-менее пришел в себя.

— Мотоцикл внизу, ждет тебя. Вот ключи, — и тянет мне ключи от Сузуки. — Сам разбирайся, что там с ним.

Прикинув, что можно за сегодня еще немного заработать, я написал Олегу, чтобы выходил, и спустился вниз. Прежде, чем выйти, я внимательно осмотрел из окна подъезда пустой дворик без всяких следов Кавасаки — значит, Илья уже уехал.

Сузуки выглядел прилично, если не считать помятого крыла и несколько царапин. В нашем дворе такой мотоцикл выглядел столь же неуместным, как и Илья.

— Новенький, — с завистью протянул Олег. — Говоришь, он на ходу?

— Давай проверим. Не будем же мы его до мастерской толкать.

Олег разбирался в байках лучше меня, потому что у его брата была небольшая мастерская и несколько своих мотоциклов. Мастерская располагалась в паре километров от нашей облупившейся девятиэтажки.

Мы сели на мотоцикл. Я, как обладатель ключа, сел спереди. Пока ехали, желания и возможности разговаривать не было, а когда завели мотоцикл в пустующую мастерскую, и начали разбирать, Олег поделился новостью:

— Стас Холов уснул. Родственники на дачу уехали, вернулись, а он не просыпается.

Я хмыкнул.

За последнюю неделю появилась странная болезнь — люди не просыпались по утрам, и никакими способами не выходило их разбудить. Случаи доходили до десятков. В школе после последнего экзамена даже провели линейку, на которой собрали нас и проинструктировали, что делать, если ты или кто-то из твоего окружения плохо себя чувствует или выглядит уставшим и сонным. Ничего нового кроме «обеспечьте приток свежего воздуха» и «вызовите скорую» мы не узнали. Похоже, руководству школы передали приказ — проинструктировать нас, но не уточнили, от чем именно.

Врачи только руками разводили: раньше этой болезни не было, и как лечить от нее, никто не знал.

Интересно, что неведомая болезнь бушевала только в нашем Красноярске.

— Стас — это тот паренек с параллельного класса? — почесал я затылок. — Он же всегда был тощим, бледным и каким-то болезненным. Неудивительно, что новая болезнь подкосила его.