Ничего больше - Тодд Анна. Страница 10

На этот раз Дакота рассмеялась, но мне опять показалось, что она расстроена.

– Ты занимай столик, а я пойду за кофе.

Так мы обычно делали в Сагино: она выбирала место, как правило, у окна, а я заказывал наши любимые напитки. Двойной мокко-фраппучино с дополнительной порцией сахарного сиропа для нее и двойной крепости для себя. Я всегда покупал два лимонных кекса, и она съедала глазурь с моего.

Мой вкус за эти годы изменился. Я больше не могу пить сладкий молочный коктейль, замаскированный под кофе. Заказал ей фраппучино, взял себе американо и два лимонных кекса. В ожидании заказа смотрю на Дакоту. Она сидит за столом, подперев подбородок руками, с задумчивым неподвижным взглядом.

– Мокко фраппе и американо для… Лондона!

Симпатичная задорная бариста называет имя с ошибкой. Она поставила напитки на стойку с широкой улыбкой, как все сотрудники, кто старается получить от начальства в награду фирменный брелок с русалкой.

Я подошел к столу, Дакота слегка привстала. Выдал ей большой пластиковый стакан, а она с интересом посмотрела на мой.

– Что там?

Я сел напротив, и она потянулась губами к моему кофе.

– Тебе не понравится, – предупредил я.

Но поздно: она закрыла глаза и скривилась. Дакоте очень хотелось сплюнуть, но она удержалась. Стараясь проглотить смесь воды с эспрессо, наполнившую ее щеки, она стала похожа на очаровательную маленькую белочку.

– Фу! Как ты можешь это пить? – воскликнула она наконец.

Я пододвинул к Дакоте ее стакан.

– У него вкус прямо как у дегтя, фу! – Она всегда любила драматизировать.

– Мне нравится, – потягивая кофе, я пожал плечами.

– И давно ты пьешь такой странный кофе? – Дакота снова сморщила нос в гримасе отвращения.

Я засмеялся.

– Он не странный. Здесь только вода и эспрессо, – сказал я, защищая свой любимый напиток.

Она фыркнула.

– Для меня странный.

В ее словах чувствовалось еще что-то. Трудно определить точно, но похоже, что она за что-то на меня злится, хотя я не понимаю, в чем моя вина.

Как будто мы все еще встречаемся.

– А я купил тебе лимонные кексы. Две штуки.

Я пододвинул к ней через стол коричневый бумажный пакет. Дакота покачала головой и вернула его на мой край стола.

– Я больше не могу есть такие штуки. Этот кофе – мой завтрак. – Она поморщила нос, и я вспомнил ее жалобы на рацион, принятый в академии. Ей приходится соблюдать строгую диету, и лимонный кекс в нее точно не входит. – К сожалению.

Скривившись, я завернул пакет, чтобы взять кексы домой и съесть их позже, когда Дакота не будет свидетелем моего чревоугодия.

– Как поживаешь? – поинтересовался я после затянувшейся паузы, как будто никто из нас не знал, о чем разговаривать, когда мы уже не пара.

Мы вели себя как чужие. До того как Дакота стала моей девушкой, мы много лет дружили. Ее брат был моим лучшим другом, и это сближало нас еще больше. Чувствуя, как по спине бегут мурашки, я ждал ответа.

– У меня все в порядке.

Она вздохнула, прикрыв на мгновение глаза. Мне стало ясно, что она лжет.

Я вытянул руку и положил на стол. Мне так хотелось прикоснуться к ней, но это было бы неуместно.

– Ты знаешь, что можешь сказать мне всё.

Она снова вздохнула, не принимая помощь.

– Надеюсь, ты помнишь, что я твой безопасный причал? – напомнил я Дакоте.

Когда я впервые увидел ее в слезах, с окровавленной головой на крыльце, я поклялся, что всегда буду защищать ее. Ни время, ни наш разрыв не могут изменить данного мной обещания. Но это было не то, что Дакота хотела услышать.

– Нет, – оттолкнула она мою руку. – Мне не нужен причал, Лэндон, мне нужно… Ну, я сама не знаю, что мне нужно, потому что моя жизнь летит ко всем чертям, и я не знаю, как все исправить.

Ее глаза потемнели. Она ждала моего ответа.

Ее жизнь летит ко всем чертям? Что это вообще значит?

– Как же так? Дело в академии?

– Я говорю обо всем, буквально обо всем.

Не понимаю. Возможно, потому, что она не рассказала мне ничего, что позволило бы мне понять, как ей помочь.

Когда мне исполнилось пятнадцать, я осознал, что готов ради Дакоты на все. Я специалист. Я тот, кто поможет все исправить. Поможет каждому, особенно девушке с вьющимися волосами, жившей по соседству с мерзавцем-отцом и братом, который мог получить трепку, только попытавшись что-то сказать. И вот пять лет спустя мы уже вдали от нашего неторопливого тлетворного города и от того придурка, а некоторые вещи остались прежними.

– Скажи, что я могу сделать.

Я положил свою руку поверх ее, и она тут же отдернула руку, как я и ожидал. Я не стал настаивать. Я никогда не настаивал.

– Я не получила роль, над которой изо всех сил работала последние два месяца. Я думала, она моя. У меня снизился средний балл из-за бесконечных репетиций перед просмотром. – Она с усилием выдохнула и снова закрыла глаза.

– И что случилось на просмотре? Почему тебе не дали роль? – Мне нужно больше подробностей, чтобы найти решение.

– Потому что я не белая, – ответила Дакота громко и убежденно.

Ее ответ вызвал прилив раздражения. С этим я ничего не мог поделать. Я на многое способен, но, как бы я этого ни хотел, мне не под силу истребить невежество.

– Они так и сказали?

Я невольно понизил голос. Разве можно, в самом деле, говорить такие вещи студентам?

Она покачала головой, задыхаясь от досады.

– Им и не нужно было. На все ведущие роли выбирают белых. Я от этого так устала.

Я откинулся на спинку стула и отпил кофе.

– Ты говорила с кем-нибудь? – неуверенно спросил я.

Мы и раньше об этом говорили. Несколько раз. Представители смешанной расы на Среднем Западе не сталкивались с подобными проблемами, по крайней мере, по соседству от нас или в школе, где мы учились. Обитателей Сагино не волновал расовый вопрос. Сам я жил в районе, где преобладало черное население. Однако, бывало, нас с Дакотой спрашивали, почему мы вместе.

– Почему ты встречаешься только с белыми? – спрашивали ее друзья.

– Почему бы тебе не встречаться с белой девушкой? – интересовались плохие девочки с белыми карандашами и гелиевыми ручками в поддельных дизайнерских сумках из «Кеймарта». Впрочем, ничего не имею против «Кеймарта», мне всегда нравился этот магазин, пока не закрылся. Ну, кроме липких полов – хуже не бывает.

Несколько секунд Дакота шумно тянула коктейль через соломинку. Когда она допила, в уголках ее губ остались следы от взбитых сливок. Я подавил желание аккуратно их стереть.

– Помнишь, как мы часами сидели в «Старбаксе» в Сагино?

Она, как всегда, не хочет говорить о том, что ее действительно беспокоит. Я не настаиваю. Как обычно.

Я кивнул.

– И мы каждый раз назывались разными именами, – рассмеялась Дакота. – А помнишь, как продавщица разозлилась, потому что не могла выговорить «Гермиона» и отказалась писать наши имена на чашках?

Она рассмеялась по-настоящему, и неожиданно я снова почувствовал себя пятнадцатилетним, убегающим вслед за озорной Дакотой, которая, перегнувшись через прилавок, утащила маркер прямо из передника продавщицы. В тот день падал снег, и до дома мы добрались, с ног до головы забрызганные грязью. Дакота напугала мою маму, когда, взбегая по нашей старой лестнице, закричала, что мы спасаемся от полиции.

Нами овладели воспоминания.

– Мы на самом деле думали, что копы будут тратить время на двух подростков, укравших маркер.

Несколько посетителей поглядывали в нашу сторону, но они быстро нашли в людном кафе другой объект для наблюдения, более интересный, чем странное свидание двух бывших.

– Продавщица сказала Картеру, чтобы мы больше никогда там не появлялись, – добавила Дакота, становясь все мрачнее.

Упоминание о Картере вызвало у меня покалывание в затылке.

Дакота, должно быть, увидела что-то в моих глазах, потому что, потянувшись через стол, она положила руку поверх моей. Она всегда так делала.