Унция надежды - Джексон Софи. Страница 8

Этот жест был очень хорошо знаком Каю. Жест внутренней тревоги.

– Сестренка, я горжусь тобой. – Кай взял ее за руку, его взгляд посуровел. – После него… после всего, что случилось, я боялся, что ты навсегда останешься равнодушной к жизни. – Кай улыбнулся. Его зубы казались еще белее на фоне светло-коричневой, как и у Грейс, карамельной кожи. – Поэтому твое приподнятое настроение… это замечательно. И, если честно, я рад, что ты затеяла эту авантюру с домом. Его можно преобразить.

– Итак, с момента вашего эпизода прошло почти две недели. Как вы себя чувствуете?

Что за манера называть все его срывы эпизодами? Макс чувствовал бы себя еще лучше, если бы Эллиот не напоминал ему о том чертовом приступе панического страха.

– Нормально я себя чувствую. Стал чаще проверять уровень сахара в крови. Стараюсь правильно питаться. Почти каждый день хожу в художественный класс.

Эллиот расплылся в улыбке:

– Это я знаю. Доктор Мур говорил мне, что вы всерьез увлеклись рисованием. – (Макс тоже улыбнулся.) – Может, расскажете мне о своих произведениях?

Эллиот с Тейтом наверняка уже обсуждали содержание картин Макса, но он решил подыграть обоим, хотя боль сдавливала ему грудь. Он набрал побольше воздуха и не торопился выдыхать.

– Я думал о… Крисе. О Кристофере. О моем сыне.

Макс схватил со столика бутылку и стал жадно глотать воду, торопясь унять волну изжоги.

Эллиот сидел неподвижно. Глаза психотерапевта были полны сочувствия.

Кристофер был их с Лиззи ребенком. Макс изобразил малыша сполохами голубых пятен. Они не планировали ребенка, но оба обрадовались зачатию и полюбили Криса еще в утробе. Будущее рождение Макс изобразил красными и розовыми кругами, составив их из мягких прикосновений кисти к холсту. Ребенок сильно сблизил Макса и Лиззи. Крис укрепил в Максе желание завязать с прежней жизнью и дальше двигаться по прямой, без вихляний в сторону. Он пообещал Лиззи, что так и будет, и потому она согласилась остаться с ним. Более того, будущий ребенок подвигнул Макса сделать Лиззи предложение и подарить ей кольцо с громадным бриллиантом. По замыслу Макса, бриллиант символизировал его сердце, отданное Лиззи. Когда сын родится, Макс наконец станет таким, каким всегда мечтал стать. Человеком, которым бы гордился его отец.

Судьба распорядилась иначе: Кристофер умер в начале третьего триместра беременности Лиззи.

Это случилось, когда она готовилась отсчитать восьмой месяц. Три дня Лиззи наслаждалась, ощущая, как Крис дубасит ее изнутри. Потом вдруг начались преждевременные схватки. Макс находился рядом и видел, как Лиззи произвела на свет мертворожденного ребенка. Она выла, и это не было преувеличением. Лиззи выла по-звериному, не от телесной, а от душевной боли. Потом эти звуки не раз будили Макса среди ночи. Он знал: вой Лиззи останется с ним навсегда, до самой смерти. Потеря сына надломила ее. Макс пытался быть сильным. Как мог, он утешал Лиззи, говоря, что они вместе переживут эту трагедию. Но в глубине души он знал: ничего у них не получится. Вместе с Крисом в их отношениях умерло что-то очень большое и важное.

Тогда-то Макс во второй раз задумался о самоубийстве. Ему дали подержать мертвое тельце сына. Такого потрясающего малыша он еще не видел. Казалось, Крис не умер, а просто заснул. Максу отчаянно захотелось оказаться на небесах – там, где полным-полно замечательных созданий вроде их сына.

Лиззи не нашла в себе сил взглянуть на ребенка. Она безостановочно рыдала и громко кричала. Врачу пришлось дать ей снотворное. Лиззи проспала почти сутки. Когда на другой день она открыла глаза, сокрушенное, истерзанное сердце Макса безошибочно поняло: Лиззи так и не проснулась. Самое ужасное, что и для него она была потеряна. С того момента ее жизнь превратилась в существование. Горе, придавившее Макса, день ото дня становилось лишь тяжелее.

Похороны были еще одной пыткой. На кладбище появилось новое надгробие с фамилией О’Хейр. Последующие недели превратились в настоящий кошмар. И Макс снова потянулся к белому порошку, которого не касался с того самого дня, как впервые увидел Лиззи. Картер тогда мотал срок в Артур-Килле, взяв вину Макса на себя. Остальные друзья, зная его непредсказуемость (особенно в пьяном виде), старались держаться подальше. Никогда еще Макс не чувствовал себя настолько одиноким и потерянным… Так продолжалось до того утра.

Тогда Макс в третий раз подумал о сведении счетов с жизнью. Проснувшись в то утро, он обнаружил, что Лиззи от него ушла.

– Как вы себя чувствовали, убедившись, что она не вернется? – спросил Эллиот.

Ответ вертелся на губах Макса: грубый, даже непристойный. Но он не позволил этим словам выплеснуться наружу. Натянув капюшон поглубже, Макс ответил:

– Я был ошеломлен. Сердит. Жутко одинок. И еще я почувствовал… облегчение.

В лице Эллиота не дрогнул ни один мускул.

– Пожалуйста, расскажите о состоянии облегчения.

Макс закрыл глаза, представив себе опустошенное, истерзанное горем лицо женщины, которую он любил больше жизни.

– Мне стало легче, поскольку я знал, что ничем не могу ей помочь, – сказал Макс, удивляясь собственному признанию. – Мне стало легче, потому что она взяла инициативу на себя и ушла, разрушив наши отношения.

– Но ведь она фактически бросила вас.

– А зачем ей был нужен пьяница? На кой ей сдался наркоман? Я не удержался, взялся за старое. На ее месте я бы тоже ушел.

Эллиот что-то пометил у себя в блокноте.

– Если оглянуться назад и заодно вспомнить вашу картину, как вы думаете, она сделала правильный выбор?

– Она взяла и просто исчезла из моей жизни. С концами. Этого я никогда ей не прощу. – Макс даже плюнул. – Меня это и сейчас убивает. Я не заслужил такого предательского ухода. Не заслужил ее молчания. Я не собирался насильно привязывать ее к себе, но мы вместе преодолевали трудности, которые нам подбрасывала жизнь. У нас было слишком много общего, чтобы уйти не попрощавшись. Если бы она ушла со скандалом, мне и то было бы легче. Как-никак, у нас был общий ребенок! И предложение я ей делал тоже не просто так! – Макса охватила ярость. Снова защемило сердце. Былая досада вспыхнула с новой силой. – Она трусливо слиняла. Можно подумать, только ей одной было больно, только она одна оплакивала нашего сына. Эгоизм – вот как это называется. – Макс подался вперед, уперев локти в колени. Слезы были совсем рядом. – Но если разрыв со мной помог ей пережить потерю Кристофера, если ей стало лучше… тогда она сделала правильный выбор… для себя.

Молчание Эллиота затянулось. Макс поднял голову, желая удостовериться, что психотерапевт еще жив. К счастью, Эллиот дышал.

– Понедельник, – пробормотал он. – В понедельник вы пойдете в спортзал на первое занятие. Я договорился с тренером.

– Отлично, – только и мог ответить удивленный Макс.

Макс угостил Тейта лакричными конфетами. Жуя их, Тейт даже сопел от удовольствия.

– Надо же, какая прилипчивая штука, – простонал Тейт. – Будто крэк какой-нибудь. – Он похлопал Макса по плечу. – Не хотел вас обидеть.

Макс только засмеялся. Он и сам наслаждался лакричной конфетой.

– Знаете, я не ел их с детства, – признался Тейт. – Райли их тогда воровал и где-то прятал от меня. – Он тяжело вздохнул. – Сам не знаю, почему я постоянно говорю о нем.

Макс посмотрел на своего преподавателя живописи и усмехнулся выбору очередной футболки. На сей раз рисунка не было, зато грудь Тейта украшал афоризм: «Лучшие штаны – их полное отсутствие». Интересно бы увидеть братьев Мур вместе. Насколько он помнил, их было четверо. Он даже пару раз видел Себа – самого младшего. Но если собрать всех четверых, это закончилось бы неминуемым хаосом.

– У меня есть и «Доктор Пеппер», – похвастался Макс, взмахнув ярко-красной конфетой. – Картер – настоящая легенда.

– Нехило, – согласился Тейт. – Никак он прислал вам увесистую посылку со сластями?