Солнце отца (ЛП) - Фанетти Сьюзен. Страница 2

Ее отец отрицал все это, говорил, что это выдумки, но Сольвейг верила. Она никогда не слышала, чтобы ее отец болел. Он был большим, сильным и свирепым. Он был добрым и теплым. Он был могущественнейшим из мужчин, а ее мать была могущественнейшей из женщин. Все знали, что боги благоволят им. Как они могли быть ранены?

Она не понимала. Ее голова наполнилась шумом, похожим на гром Тора, а грудь, казалось, сдулась и сжала сердце.

— Сольвейг! Идем! — бабушка протянула ей руку.

Сольвейг побежала прочь.

Десять лет

Гетланд был гораздо больше Карлсы, и Сольвейг всегда чувствовала себя маленькой и совсем не такой храброй, как обычно, в дикой городской суете. Особенно сейчас, когда здесь гостили люди издалека: друг ее родителей Астрид и ее муж Леофрик. Он был принцем, что делало Астрид принцессой. Когда-нибудь они станут королем и королевой Меркурии.

Меркурия. Королевство в Англии. Сольвейг помнила, что ее отец чуть не погиб во время налета на Меркурию, а мать была тяжело ранена. Она помнила боль неудачного набега; Карлса потеряла много воинов. Они долго думали, что и Астрид мертва. Она не помнила всего, но знала достаточно, чтобы не понимать веселья, которым были встречены Астрид и ее муж. Они оставались друзьями, даже после всего, что произошло.

Ее отец и ярл Леиф однажды отправили огромный флот обратно в Меркурию, чтобы начать войну — и вернулись, заключив союз с людьми, которые чуть не погубили мать и отца Сольвейг.

Она много раз видела подобное в большом зале Карлсы. Ее отец хотел, чтобы бывшие враги становились друзьями. Он верил, что в дружбе больше силы, чем в войне.

Ее мать не всегда соглашалась. Много раз Сольвейг тихо лежала в своей постели, притворяясь спящей и слушая, как ее родители спорят по поводу принятых в зале решений. Она слушала, потому что хотела понять. Она была дочерью Грозового Волка и Ока Бога, ее жизнь была наполнена великими героями саг, людьми, которых коснулись боги, и она хотела знать все, что могла, чтобы, когда придет время, смогла занять свое место среди них.

— Их корабль такой огромный, — сказал Магни, растягиваясь на животе рядом с ней. — Я хочу такой же, когда вырасту.

Сольвейг закатила глаза. Магни был единственным живым сыном ярла Леифа и его жены Ольги. Он был почти на год младше ее и все еще был ребенком, которому еще многому предстояло научиться. Ему нужно было слушать лучше.

— Наши корабли намного величественнее. Он слишком большой и слишком глубоко сидит в воде и может плавать только в море. Наши корабли могут отправиться куда угодно.

— Но там есть даже комнаты. С кроватями.

— Комфорт — это для мягкотелых слабаков, а не для воинов. Вот почему мы во всем лучше их. Где Хокон?

Солвьейг огляделась; ей полагалось следить за братом, но ему наскучило наблюдать за залом, а ей нет. Ей нравилось подслушивать, когда взрослые не знали. Она научилась гораздо большему из того, что от нее пытались скрыть, чем из того, чему пытались научить.

Она слышала, как он уходил, но забыла об этом. Только они двое приплыли со своими родителями в этот раз. Илва, Агнар и маленькая Това остались дома с бабушкой. Хокон был следующим по старшинству. Ему было восемь лет, и он был достаточно взрослым и самостоятельным, даже если их мать так не считала.

— Гулла нашла его и отправила спать. Она и нас ищет, но я прошел через загон для коз, и она меня не заметила.

— Она не найдет нас здесь.

Сольвейг обнаружила эту щель под хранилищем для зерна, у стены большого зала, несколько лет назад. Она держала находку в секрете, пока Магни не решил узнать, куда она так часто исчезала. Когда он заявил, что Гетланд — его дом, а не ее, скрывать от него тайные места неправильно, Сольвейг заставила его поклясться нерушимой клятвой. Они порезали себе большие пальцы, смешали кровь, и Магни дал клятву никому не рассказывать о секрете.

А потом, уже следующим летом, он позволил Хокону последовать за ним, и ей пришлось заставить и своего младшего брата поклясться на крови. Магни не хотел, чтобы Хокон проследил за ним; он просто не заметил — и это было так глупо.

Мальчишки все были глупыми.

Она не была уверена, как такие болваны, как Магни и Хокон, могут когда-нибудь вырасти в великих людей, таких как их отцы. Это было им явно не по зубам. Почти так же не по зубам, как стремление Сольвейг стать похожей на свою мать.

Сольвейг оценивающе посмотрела на мальчика рядом с ней. Из того, что она слышала, она поняла, что его и ее родители хотели, чтобы они когда-нибудь поженились. С тех пор как она услышала это во время их последнего визита в Гетланд, она пыталась представить себе свадьбу с Магни. Она знала его всю свою жизнь, и он ей очень нравился. Он не был виноват, что родился мальчишкой, а мальчишки — глупые.

На него было приятно смотреть — такой же высокий, как она, хотя и младше, с длинными светлыми волосами и темно-голубыми глазами, как у его отца. Он ей нравился. Но Сольвейг не могла представить, что будет делать с ним то, что делают взрослые мужчины и женщины — кряхтеть, стонать и потеть.

По правде говоря, она не могла представить, что будет делать это вообще с кем-нибудь. Она отвернулась от Магни и продолжила наблюдать. Это выглядело странным и неприятным, хотя и мужчины, и женщины, казалось, постоянно только об этом и думали. Ее родители точно думали. В большом зале уже было мало народу — люди расходились по домам, а те, кто остался — Астрид и ее муж, родители Магни, ее собственные, несколько других пар — закончили разговоры и расселись по парам. Она наблюдала через щель, как ее отец усадил мать к себе на колени и положил руку ей между ног с громким ворчанием.

Она не хотела такого. Чего она хотела, так это другого — того, как ее отец смотрел на ее мать через зал, когда она не знала. Сольвейг не понимала, что это был за взгляд, но он был… бесконечным. И совершенно откровенным. Она хотела, чтобы какой-нибудь мальчик смотрел на нее так. Даже если ей не суждено познать эту плотскую любовь, Сольвейг хотела бы, чтобы какой-нибудь мальчик смотрел на нее так, когда она поворачивалась спиной.

Или вот улыбка, которой улыбалась ее мать, когда слышала смех отца Сольвейг. Эта улыбка была такой же, как тайный взгляд ее отца. Каждый раз, когда она это видела, в груди у нее становилось тепло и хорошо.

В эти моменты, а не в моменты их дикого ворчания и потения, Сольвейг видела любовь родителей друг к другу. Это было то, чего она хотела. Когда-нибудь. Когда она будет достойна такой любви.

— Ох, — тихо простонал Магни рядом с ней. — Я не хочу на это смотреть. Пойдем к воде. Я хочу взглянуть на корабль.

— Как ты думаешь, почему они так часто это делают? — спросила Сольвейг, игнорируя его предложение и его глупую одержимость английским кораблем.

— Эрик говорит, это как будто чесотка. Он говорит, что можно и себя так почесать.

— Кто такой Эрик?

— Ему двенадцать лет, — ответил Магни, как будто этого было достаточно.

Но, возможно, так и было. Двенадцать лет прошло с момента его рождения. Некоторые мальчики в этом возрасте получали наручные кольца и становились мужчинами. И даже брали жен.

— Ты когда-нибудь делал это?

Он скорчил гримасу и покачал головой.

— Ты?

— Нет. — Она снова посмотрела на Магни и подумала, а не стоит ли им попробовать.

— Ты хочешь? — спросил он, прежде чем она приняла решение.

— А ты?

Его плечи поднялись почти до ушей.

— Возможно, это приятно.

Сольвейг сомневалась в этом. Но кивнула.

— Хорошо. — Она наклонилась к нему и поджала губы.

Магни наклонился к ней, и их губы соприкоснулись. От него приятно пахло, как от костра и козьего загона. Его губы были теплыми и сухими, напряженными и какими-то сморщенными. Его дыхание щекотало ее щеку.

Это не было неприятно. Или приятно. Или вообще как-нибудь. В их клятве на крови было больше чувства, чем в этом.