Лучший исторический детектив – 2 - Балашов Александр. Страница 32

— Жениться тебе, парень, нужно. Неженатый милиционер всегда подозрителен для начальства. Только ты, Игорёк, там, на морском песочке, особо остерегайся случайных связей…

Лаврищев вместо ответа, радуясь предстоящему счастью, сымпровизировал стихами:

— Всё тебе смехуёчки, — покачал головой Хмыря. — Вон у наших соседей начальник отдела, полковник милиции и многодетный отец, кавалер ордена Ленина, между прочим, срамную болезнь с курорта привёз…

— Гусарский насморк?

— Если бы… На восемнадцатилетней шалаве срам подхватил. И всю семью заразил этим срамом, даже домработницу. Та на него в суд подала, иск, правда, не приняли… Но всей карьере конец. А его вот-вот должны были на генерала представить…Лопнула мечта, как надутый презерватив.

— М-да, — протянул Игорь. — Плох тот солдат, который не мечтает спать с генералом.

— Шутка-юмора, да? — обиделся Хмыря. — Ты мотай, мотай советы старших. Есть на что мотать-то?

— Найдётся, ежели хорошенько поискать в штанах. Конечно, спасибо за совет. Только один мудрый восточный врач, товарищ капитан, говорил, что противоядие сверх меры опаснее самого яда.

Но ни наставления Хмыри, ни опыт неудачного брака тогда ничему не научили холостяка Лаврищева, моментально забывшего все наставления и уставы на пьянящем курортном воздухе. Этот «протокольный факт» подтверждало его неосмотрительное поведение по отношению к курортным гетерам. На курорте Лаврищев, как с цепи сорвался. Он влюблялся без разбора, сходился со свободными дамочками всех возрастов, как он сам выражался, «исключительно для приятного времяпровождения». В санатории МВД он мало спал, ел фрукты и много пил замечательных массандровских вин. Ларищев, помня наказ своего начальства, которое настоятельно рекомендовало всем старым холостякам обязательно «найти свою вторую половинку» приглядывался к женщинам. Прикидывал и примерял их, анализируя исключительно внешний вид «курортной охотницы за мужиками», так сказать на роль «потенциальной супруги следователя». То есть человека, который, посвятив себя такой важной и опасной работе, себе уже больше не принадлежит.

В канун встречи с Марией, москвичкой его возраста, отдыхавшей с маленьким сыном в том же санатории, Игорь побывал в знаменитых винных погребах, где «откушал» немало марочных вин. К вечеру у него разболелась голова. В палате было невыносимо душно. Он рано лёг спать. И в ту летнюю крымскую ночь ему приснился сон, будто его обвивает змея с красивой холодной кожей. Он неосмотрительно наступил босой ногой в высокую траву, попал пяткой на рептилию, которая сначала опутала его ноги, а потом стала подниматься по его голому телу всё выше и выше… И вот он уже заглянул в её холодные зелёные глаза. Он окаменел. Точнее — заледенел от красивого, но холодного змеиного тела, с ужасом чувствуя, как мускулистая скользкая плоть подбирается к его горлу… Лаврищев закричал во сне — и проснулся.

— Ты чего, дружище? — вскочил на своей койке коллега из Красноярска, оперуполномоченный Иван, напоминавший фигурой и повышенной волосатостью таёжного медведя. — Чего орёшь, как оглашенный?

— Да вот, снится разная дрянь… Душно. Извини и спи дальше, Ваня.

Но Ивану спать расхотелось. Ему хотелось поговорить.

— Скажи, Игорёк, — сказал опер, привстав на своей кровати. — Это тебе сексуальный сон приснился? А?

— В общем-то, да, — уклончиво ответил Лаврищев своему молодому товарищу. — Ощущения те же.

— А скажи мне, дружище, как не обмишуриться в выборе партнёрши? — спросил женатый Ваня из Красноярска. — Вон тут сколько их, молодых, красивых… всяких. Ты, я вижу, поопытней меня в этом вопросе. А я жёнке своей ни разу не изменял.

— Ну и зря, — ответил Игорь. — Как говорит мой начальник, иногда надо изменять, чтобы понять, что не надо изменять.

— Глубокая мысль! — отозвался Ваня со своей койки. — Не нарваться бы на триппер… А то Нюрка убьёт! У неё кулак, что твоя башка с похмелья.

Лаврищев, вспоминая, не осталось ли в бутылке марочного вина, неторопливо ответил с видом большого знатока в этом вопросе:

— Все дурные болезни, Ваня, не смертельные.

— А нос провалиться? Как оперу без носа с преступностью бороться?

— То, что не смертельно, излечимо. А потом я баб с дурной болезнью носом чую.

— Как это?

— В прямом смысле.

— Обнюхиваешь, что ли?

— Именно так. Подходишь, говоришь и чуйкой водишь…

— Ага, свежая аль нет.

— Не рыбу на базаре выбираешь. Но что-то в этом роде.

— А чем от дурных баб пахнет?

— Триппером, Ваня. Или более серьёзной болезнью…

Иван протянул:

— Понимаю, Игорь Ильич… Я их не только носом, я их и глазами из тысячи выделю. Я человека, как говорил мой начальник, поощряя меня путёвкой в этот черноморский рай, насквозь, Ваня, вижу.

— Прям насквозь?

— Насквозь, Иван. Не поверишь, мне порой страшно от этого становится. Дар это мой. И проклятие. Потому и холостяцкую до сих пор.

Иван встал во весь свой гигантский рост на своей койке.

— Вот бы мне такой дар! — с восхищением сказал красноярец. — Но я не следователь. Я — опер, меня ноги, как волка, кормят…

— Ноги и остальные члены — очень важны в нашем деле, — сказал Лаврищев.

— Не спорю, важны. Но меня не бандиты, воры и тунеядцы, а только девушки почему-то боятся. И трусы закатал повыше, чтобы на плавки походили, а они только глянут в район машонки — и всё. Полный отлуп. Одна Нюрка радуется…

— С этим, Ваня, нужно что-то делать, — сказал Лаврищев, издеваясь над простодушным Иваном из Красноярска.

— С чем?

— С девушками.

— Да-а-а, — разочарованно протянул Иван. — Что делать-то, ежели я их сам пуще хулиганов боюсь… Тебе легко говорить, ты — счастливый. Фартовый мужик! Тебе вон даже сны сексуальные снятся. А мне уже второй день — огурцы на бабкином огороде.

— А ты, как на работе: если боишься, то начинай хамить. С намёками, так сказать… И чем грубее будут твои прозрачные намёки, тем лучше.

— А за жопу когда брать?

— Когда плод созреет. Тогда, брат, и срывай его безжалостной рукой. Только…

— Что — только?

— Только берегись, Ваня, опасных связей. В прошлом году тут один генерал, герой Советского Союза, между прочим, сифилис на несовершеннолетней подхватил.

Иван спрыгнул на пол с кровати, на цыпочках подошёл к Лаврищеву и спросил свистящим шёпотом:

— Помер?

— Кто?

— Генерал тот?

— Да нет, даже не уволили… А как его уволишь-то, если генерал уже давно на пенсии был?

И оба от души рассмеялись.

На другой день и произошла его первая встреча с прекрасной Марией из Москвы.

В те годы Мария была действительно хороша. Нет, сказать «хороша», значит, ничего не сказать. Она была — «величественно хороша», как выражался «тупейный художник», местный мастер по вырезанию из бумаги профилей отдыхающих. Её профиль восхищал до неприличного икания предприимчивого, как бы мы сейчас сказали ИП (индивидуального предпринимателя), армянина, выдававшего себя за грека. Лжегрек, почуяв выдающимся носом «свежий ветерок перемен», уволился из садовников санатория МВД и стал зарабатывать свой кусок хлеба сугубо индивидуальной трудовой деятельностью. Этот человек с лицом циркового фокусника, уволенного из трупы за систематическое пьянство, был большим знатоком человеческих душ. В старой соломенной шляпе, побитой молью или скорее мелкой охотничьей дробью (моль, понимал Лаврищев, солому не угрызёт), в фиолетовой рубашке, расшитой некогда золотыми цветами, похожими на подсолнухи, он, по большому счёту, работал местной достопримечательностью. Как некая говорящая недвижимость, этот, то ли грек, то ли армянин, сидел при входе на пляж санатория под грибком, с двухкопеечной школьной тетрадкой «в клеточку» и ножницами «на изготовку» в руках.