Лучший исторический детектив – 2 - Балашов Александр. Страница 54

Как-то в свой редкий выходной день Игорь Ильич посмотрел по НТВ передачу про существующие на Земле определённые места, где люди часто попадают в другие временные порталы. Но то, что одно из таких мест находится в центре Москвы, в знаменитом доме на Набережной, прославленном крупными русскими писателями, строительством которого интересовался и держал на контроле сам Сталин, Игорь Ильич не мог бы предположить в своей самой фантастической версии.

Эта история перемещения Игоря Ильича в июль 1943 года — очередное яркое доказательство существования подобных временных порталов. Ворота в будущее и прошлое, как убедился Лаврищев, действительно существуют. И не только где-то там, «за бугром», но и в столице нашей Родины. А чем Москва хуже Праги, где все давно привыкли к паранормальным явлениям. Чего-чего, а уж паранормальных, аномальных явлений и у нас в России хватает сполна.

Собирая материал для этой реалистической повести, я выехал из Курска в Москву и целый день опрашивал обитателей дома на Котельнической Набережной, чьи квартиры находятся в подъезде № 13. Все счастливые собственники жилья в этом подъезде в один голос подтвердили неоспоримый факт существования временного портала и сказали мне, совавшему им под нос китайский диктофон: да, верим, временной портал в нашем доме существует. Иначе, мол, чем объяснить, что с годами квартиры в старой сталинской высотке не дешевеют, а только дорожают? Временной портал в центре Москвы существует и действует. При стечении определённых обстоятельств.

Нужно иметь предрасположение вашего организма к перемещению во времени и уметь пользоваться порталом. И соблюдать, так сказать, технику безопасности, отправляясь в рискованное путешествие в пространстве и времени. Если, конечно, хотите вернуться. Многие почему-то не возвращаются. Или технику безопасности нарушили. Или, так сказать, по собственному желанию. Тут до конца выяснить этот факт не представлялось возможным.

Впрочем, обратимся к реальным фактам загадочного перемещения во времени и пространстве тогда ещё действующего следователя по особо важным делам Игоря Ильича Лаврищева.

Утром 7 июля Игорь Ильич не услышал звонка будильника. Его растолкала супруга.

— Проспишь на работу, Ильич! — сказала она заспанному мужу. — А почему мы такие хмурые? Кажется, сегодня кто-то родился…

— Кажется, это я.

— С рождением тебя, дорогой!

Мария Сигизмундовна сухо чмокнула Лаврищева в небритую щёку.

— Подарок вечером, за чаем. Я опаздываю, у меня в девять процесс. Чем позавтракать, найдёшь в холодильнике.

Игорь Ильич, как всегда, тоже опаздывал. Но проклятая бессонница, мучавшая его вот уже вторую неделю, сказалась на его настроении. Следователю Лаврищеву, которого опять начальство критиковало за «отвратительные показатели в работе» (формулировка самого Фомина!), было не до своего дня рождения. Этот день он вообще не любил, так как именно 7 июля с ним случалось что-нибудь нехорошее. Такова уж была его звезда.

— Мне ещё икнуться эти «отвратительные показатели в работе», — вслух сказал он, разглядывая своё лицо в зеркале. — Выпрут за три года до пенсии с работы, тогда уж настоящая верёвка и полный пипец — сторожем магазина и то не устроишься: в стране дискриминация по возрасту.

Он вытряхнул из пакета новую одноразовую бритву, мыльной пеной сделал себе седую бороду. И только начал бриться, как задел на подбородке родинку.

— Чёрт, — выругался Лаврищев и залепил ранку бумажкой. Но кровь не останавливалась. Тогда он полез за пластырем в аптечку, задел пузырьки с мазями и парфюмерий супруги — склянки посыпались на кафельный пол ванной комнаты. И флакон с дорогими французскими духами разлетелся на мелкие осколки.

Он, усыпав пол алыми каплями, собрал тряпкой пахучие стекляшки, бурча себе под нос:

— Дай Бог, чтобы только этой кровью всё сегодня и обошлось.

«Плохая примета, когда бьётся флакон духов за пятнадцать тысяч рублей, — подумал он. — Или хорошая? Посуда, говорят, бьётся к счастью. Но разбилась не тарелка, не чашка…Нет, всё-таки плохая, как представлю себе надутые губки Марии Сигизмундовны, которая по привычке даже в плохой погоде винила Лаврищева: вот прослушал, Ильич, вчера прогноз, а не напомнил ей, чтобы захватила зонтик. А тут — любимые духи судьи Лаврищевой-Семионовой! Простите великодушно, мадам. Но войдите в моё положение. Ах, не желаете входить? А то, что я заснул только в половине пятого и это был не здоровый сон, а полудрёма, не приносящая желанного отдыха ни голове, ни телу, это вас, конечно, не беспокоит…».

После затянувшейся планёрки у шефа отдела, Игорь Ильич на своём «Святогоре» поехал на работу к свидетелю Н., который не явился для дачи показаний по его повестке. Но с полдороги вспомнил о слове, данном Юлиану, и решил заехать в его квартиру — полить ядовитые цветы покойной тёщи. Пасынок уже второй год учился в Берлине. Но в Москву приезжал частенько — «проведать квартирку», как он говорил.

Лаврищев наморщил лоб: когда он последний раз поливал эту чёртову диффенбахию? Да уж месяца два прошло… Надо заехать. Мало ли что? Летом в Москве, когда многие отправляются на моря, на дачи, раза в три увеличивается количество квартирных краж. А свидетелю Н. он пошлёт повторную повестку, и коль после получения под расписку её он не явится в прокуратуру, то тогда пошёл за ним наряд. Служебное усердие должно не превозмогать разум, улыбнулся следователь своей удачной импровизации.

Трёшка Юлиана была в полном порядке. Дорогие замки были без следов взлома — ни одной свежей царапины на них опытный глаз следователя не обнаружил. Лаврищев полил все комнатные растения, поставил чайник, заварил кофейку и с кружкой ароматного напитка прошёл в кабинет пасынка. На столе лежал дневник Елизаветы Эссен — потрёпанная общая тетрадь в синей коленкоровой обложке. А под тетрадкой — материалы (ксерокопии документов, архивных справок, газетных статей, каких-то старинных — с ятями — текстов), касавшиеся личности Павла Александровича Эссена и его коллекции царских орденов. Игорь Ильич, отхлебнув кофейку, открыл дневник прабабки Юлиана и лёг с ним на кожаный кабинетный диван.

Первая часть дневника не вызвала у следователя никакого интереса. Он лихорадочно пробегал строчку за строчкой, пока не дошёл до августа 1941 года, когда Елизавета нервным почерком написала: «Всё. Решено на семейном совете. Мы с Эльзой едем в Мирополье, к родной тётке Александре Алексеевне. В рюкзак уложили кованый сундучок с коллекцией орденов. Там же и перстень Александра I. Ещё раз взглянула на сказочный перелив драгоценных камней, украшающих ордена, орденские знаки и массивный золотой перстень. Мне кажется, что камни впитывают в себя всю горечь момента. Отец говорил, что они в войну, когда льётся много крови, сами по себе начинают тускнеть, теряя свою торжественную парадность. Ничего, всё проходит, учил Экклезиаст, и это пройдёт. Войны начинаются. И войны заканчиваются. Время разбрасывать камни. И время их собирать. Немцы уже подошли к Клину. Оставаться в Москве чрезвычайно опасно. Спасти камни, спасти российские ордена для нас, что спасти саму Россию. Да поможет нам Господь Бог».

— Мда-а, — вслух протянул Лаврищев, читая пожелтевшие страницы дневника. — Москва выстояла. В ноябре начнётся наше наступление. А вот юг России, Украина и в том числе Мирополье, куда эвакуировались Елизавета со своей сестрой Эльзой, той же осенью были оккупированы… Так, читаем дальше.

Незаметно для себя он дошёл до того места, которое наизусть ему в машине цитировал Юлиан. Он ещё раз перечитал его, положил тетрадь на грудь и задумался, представляя себе двух ещё сравнительно молодых женщин, оказавшихся в оккупированном селе Мирополье. Это ведь совсем рядом с его родиной. Граница — через речку. На одном берегу русское Гуево, на другом — украинское Мирополье… Живописнейшие места, где не воевать — картины, чудесные картины писать великим художникам. Недаром же на меловой горе монахи ещё четыреста лет тому назад мужской монастырь поставили, назвав его Горональским. Как его там полным именем, дай Бог памяти!.. Ага, вспомнил. Свято-Никольский Горнальский монастырь. И чудотворная Пряжевская икона, привезённая в незапамятные времена монахами из Греции… И она, стало быть, оккупантов видела? Господь её до наших дней сохранил. Война и ворог, знать, обошли монастырь с чудотворным образом Богоматери. Помогла Богородица людям всё пережить.