Лучший исторический детектив – 2 - Балашов Александр. Страница 81

— Конечно, Савка, конечно, загляну, увидимся ещё!

Они разошлись в разные стороны, не оглянувшись и не посмотрев друг другу вслед. И никто из них не заметил, что вместе с ними выскочила на улицу тёмная фигура в дрянном пальто с потёртым лисьим воротником. Не видели, как эта фигура обтиралась возле их столика, внимательно прислушиваясь к разговорам, особенно чутко реагируя на слова «мандат», «товарищ Горчаков», «комиссарам служить».

Не теряя Горчакова из виду, владелец лисьего воротника, махнул рукой, и к нему присоединились две такие же тёмные фигуры. Они догнали Николая, набросились на него, ударили по голове и потащили куда-то в темноту.

Натан Ройзман, бывший торговец, а ныне — запуганный старый еврей, переживший в своё время два погрома, отлепился от тёмного угла подворотни, куда успел юркнуть, чтоб его не заметили эти страшные чёрные фигуры. Он побежал, пригибаясь, к своему дому, до которого оставался целый квартал. Нет, нет, Натан ничего не видел, он просто спешил домой, к своей Циле, чтоб успеть до начала комендантского часа! И старался стереть из памяти нелепого, хромого человека со скрюченной рукой, на которого навалились эти трое. Нет, не его, это, Натана, дело! Ой, вэй, скорее домой, как же холодно и страшно на тёмной вечерней одесской улице в январе 1920-го…

Глава 2. Одесса, апрель-июнь, 1941

Сегодня — большой праздник! Приехали из далёкого Свердловска погостить дочь с мужем, старшим лейтенантом-лётчиком. Как оказалось, Леночка (теперь уже Караваева) наконец-то забеременела, была аж на седьмом месяце. Они не сообщали заранее — беременность была тяжёлой, боялись потерять ребёнка, но сейчас всё наладилось, и врачи разрешили даже поехать в Одессу: Лена очень соскучилась по родителям, по любимому городу. Андрей получил отпуск на службе, и они прикатили. Кроме возможности просто увидеться, предстоял какой-то важный разговор, на который по приезде намекнула дочь.

А сейчас они сидели за столом и слушали рассказ главы семьи, Николая Алексеевича, о том, как ему удалось выбраться из деникинской контрразведки:

— … Видно, шпик подслушал наш разговор за столиком, особенно его насторожили слова о спрятанном мною мандате. Он, наверное, выслужиться хотел перед начальством — вот, мол, комиссарского шпиона поймал! Меня какой-то офицер допросил, обыскал. Ничего не нашёл конечно, я свой мандат надёжно дома припрятал, со мной только бумага от местной власти была, вроде удостоверения личности. Да и назвал я ему части, где у Деникина служил, ну ещё до того, как от белых ушёл, несколько общих знакомых нашлось. Он рукой махнул, отправил обратно в камеру — потом, мол, разберёмся! А этого потом и не было. Котовцы подошли к городу, началось повальное бегство, стало не до меня.

Кого-то и расстрелять успели, но до меня и до многих просто руки не дошли, пора было свои шкуры спасать. Вскоре город заняла Красная Армия, начали разбираться, кто там у белых в тюрьмах? Ну, Татьяна, умничка, сразу с мандатом моим к начальству пробилась, меня и освободили вскоре.

Историю эту жена и дочь давно знали наизусть, сейчас Николай Алексеевич рассказывал её специально для зятя Андрея, к которому питал большое расположение. Ему очень импонировала его военная профессия и бравая офицерская выправка. Несмотря на то, что в Красной Армии офицеров фактически не существовало, а были командиры, он про себя всегда называл его офицером и представлял в форме царской армии, с погонами поручика.

Вообще, надо сказать, что Николай Горчаков, хоть и принял Советскую власть, но так в душе? и остался «белым». Он признавал, что власть эта действительно навела порядок, вернула Россию к мирной жизни. Особенно ему были по душе великие стройки, возвращение стране былой мощи и величия. Но он на дух не переносил крикливый энтузиазм газет и митингов, многочисленные собрания по любому поводу, новые названия городов и улиц. В разговорах с женой упорно называл их улицу не Воровского, а Малой Арнаутской, да и Свердловск, куда уехала после замужества любимая дочь — Екатеринбургом.

Андрей также симпатизировал тестю, признавая за ним родственную офицерскую душу, но общались они редко — знакомство молодых и период ухаживания прошли в Харькове, куда из Чугуевского лётного училища ездил в увольнения к родителям курсант Караваев, а студентка Горчакова проходила дипломную практику. Потом они уехали по месту службы молодого мужа, проведя в Одессе всего несколько дней.

Наконец, приступили к анонсированному «важному разговору». Оказалось, что им нужна помощь: Леночка свою интересную работу в редакции бросать не собирается, сейчас она получила короткий отпуск, а по приезде домой будет работать до последнего. Да и потом дольше законных ста двенадцати дней сидеть дома не желает, даже раньше готова выйти.

От Андрюши помощи не дождёшься — у него служба, полёты, командировки. Его родители тоже далеко, в Харькове, где у них на попечении остальные дети: семья дочки с двумя девочками-первоклашками, и пока ещё холостой сын, за которым нужен контроль: парню девятнадцать лет, он учится в университете, подаёт большие надежды, но возраст такой, что может и глупостей натворить.

Поэтому они приехали просить их пока переехать к ним, в Свердловск, посидеть с будущим ребёнком, хотя бы до того времени, когда можно будет отдать его в ясли.

Николай Алексеевич уезжать отказался категорически и бесповоротно: «Поздно мне на старости лет на край света ехать! Пусть Ленка остаётся рожать у нас, а потом к тебе возвращается!» Тут уж в один голос запротестовали молодые: во-первых, жена всегда должна быть с мужем, а во-вторых, опять-таки, работа, которую Лена оставлять не хочет.

После долгих дебатов пришли к компромиссу — решили, что с молодыми уедет Таня, побудет, сколько нужно, а когда дочка сможет обходиться без её помощи — вернётся домой. Николай без неё не пропадёт: в быту он неприхотлив, за собой следит отлично, здоровье у него прекрасное, все врачи удивляются, не верят, что ему уже шестьдесят девять.

Через неделю Татьяна и молодые уехали. Николай жил один, спокойно и неторопливо. В мае пришло радостное письмо о том, что у него появился внук Гришенька, и Горчаков вдруг стал задумываться о том, что хорошо бы всё же собраться к своим, посмотреть на мальчонку, повозиться с ним. Целый месяц обдумывал эту идею, и наконец, решился. Телеграмму давать не стал: он приедет неожиданно — вот радости будет!

После принятого решения на душе стало легко и спокойно. Он пошёл на кухню, заварил крепкий чай. Поставил свою любимую пластинку — вальс «На сопках Манчжурии». Именно «советский» вариант, без упоминания Мокшанского пехотного полка. Удивительное дело, но он был ему гораздо больше по душе, казался более живым, настоящим, что ли. Николай невольно вспомнил своих однополчан, погибших на той войне, затем друга Савелия. Как нелепо они тогда расстались! Наверное, Савка приходил ещё в эту кофейню, удивлялся, почему Николай не зашёл ни разу, спрашивал о нём. Где он сейчас, живой ли? И не узнаешь, не спросишь… Эх, Савка, Савка…

Николай посидел ещё немного за столом и отправился спать. Завтра воскресенье, самый долгий день в году. Он отоспится как следует, и пойдёт покупать билет…

Николай Алексеевич Горчаков так никуда и не уедет, останется в родном городе, помогая оборонять его в меру своих сил. Когда в Одессу войдут фашисты, не будет отсиживаться дома, а уйдёт в катакомбы, в партизанский отряд, где завоюет любовь и уважение своим военным опытом и бесстрашием. Андрей отправится на фронт и погибнет в воздушном бою, в мае 1942-го. Татьяна, Елена и Гриша так и останутся жить в Свердловске.

Глава 3. Восточная Германия, март 1945

— Товарищ полковник, разрешите доложить?

— Что там у тебя? — полковник Киреев смотрел на вытянувшегося перед ним лейтенанта.

— Парламентёр, товарищ полковник. Пришёл из замка, с белым флагом. Хочет говорить только с командиром.