Гамсун. Мистерия жизни - Будур Наталья. Страница 35

« "Виктория " – это не что иное, как небольшая лирическая повесть. Писатель может иногда позволить себе немного лирики, чтобы излить наболевшее, особенно если он в течение десяти лет писал о вещах жестких и даже жестоких. Рецензия в "Моргенбладет " на эту книгу поэтому и оказалась для меня такой ядовитой. Когда в ней говорится о том, что я не был знаком с "настоящими дамами ", и о моей полной неспособности хотя бы приблизительно описать их, то это намек на мою жену, которая развелась с первым мужем. Это одно из проявлений беспримерного анонимного преследования, которому я подвергаюсь вот уже три года и которому, кажется, не будет конца. Это борьба не на жизнь, а на смерть. Вы об этом, конечно, ничего не знаете, однако именно поэтому я и решился искать у Вас поддержки.

Верно, не далее как лет десять назад я был не согласен с Вами, утверждал, что Ваша критика никчемна. Вполне возможно, что мои манеры оставляют желать лучшего, но и у меня ведь есть пять чувств, которыми я более или менее руководствуюсь. Если не считать Ваших стихов и книги о Юлиусе Ланге, то я, вероятно, читал все написанное Вами, а многое не раз перечитывал, и я не знаю других книг, которые с таким удовольствием захотел бы прочесть вновь. Как высоко я ценю и ценил Вас все эти годы, могут подтвердить все мои знакомые. При первой же возможности я написал об этом в статье для «Ла ревю дэ ревю». Если у Вас сложилось другое впечатление, то основой для него мог быть наш устный спор, когда меня сбили с толку и я уже не мог отвечать за себя, за свое некрасивое поведение и грубые выражения. Вы, разумеется, имеете в виду встречу в Студенческом обществе. Я говорил тогда о столь незначительных личностях, как Шекспир и Ибсен, и считал (и продолжаю считать), что драматург не может проявить себя тонким и проницательным психологом, ибо драма – это самый несовершенный род литературы. Законы драмы, говорил я, не позволяют автору дать полный и точный психологический портрет героя, что оставляет возможности разнообразнейшим образом толковать характер одного и того же персонажа. И как пример в ряду других я упоминал Гамлета, которого интерпретировали сотни актеров, и все по-разному. Таково мое непочтительное отношение к Шекспиру! Такова моя непочтительность к Ибсену. Вышел «Сольнес», и о нем существуют сотни мнений. Я обратился тогда к Вам в зале и сказал: "Если даже Вы и Ваш брат не смогли прийти к единству в трактовке этого образа и этой книги...” Вы ответили: "Ну и что?” Публика в зале начала шуметь, ибо ей хотелось скандала. Я был смущен и замолчал. Вот что я хотел сказать Вам тогда: если уж Вы и Ваш брат, люди, которые так естественно сходятся во мнении по основным вопросам литературы, выражают столь различные точки зрения о «Сольнесе», когда один из них говорит, что он гений, а другой отрицает это и т. д., – не кажется ли Вам, что это сама драма порождает разнобой в оценках своим пошлым и ложным глубокомыслием, недостатками в психологической разработке характеров? Разве не создается впечатление, что один и тот же персонаж: драмы одновременно имеет два разных мнения об одном и том же? Именно это я и хотел сказать Вам тогда, если бы мне предоставилась возможность. Но даже если бы публика не подняла шума, то и тогда я не смог бы воспользоваться случаем. Мне трудно с Вами спорить.

С тем, что касается ограниченности культуры, я могу лишь согласиться. Сейчас о культуре много говорят, это стало уже обычной темой в последние годы, даже норвежские газеты часто затрагивают ее. Культура – это прежде всего множество поездок, множество увиденных картин, множество прочитанных книг, вообще работа памяти. Недостаток же культуры – это неуважительное отношение к Джону Стюарту Миллю, как, например, у Ницше, о чем Вы упоминаете. Недостаток культуры заключается в том, что родители не дали ребенку образования, не выучили его на врача или кого-нибудь еще. Недостаток культуры гонит тебя в Америку, заставляет заниматься физической работой в прериях, а потом оказывается, что ты не в состоянии усвоить мнение образованных людей обо всем, что признано великим, несмотря на то, что самым честным и упорным образом стараешься перевоспитать самого себя. Не знаю, понимаю ли я, что значит культура, но мне кажется, что это нечто из области воспитания души. У нас в Норвегии я встречал немало людей, прежде всего журналистов, слабовольных и непостоянных характером, с меньшим жизненным опытом, чем у меня, не слишком великодушных и не особенно стремящихся к истине, и эти люди с врожденным и взлелеянным чувством собственного превосходства могут сморщить нос при виде тех, кому недостает «культуры». И тогда я подумал, что если у меня имеется более или менее связное мировоззрение и я пытаюсь в своих книгах выступить против тех благоглупостей, на которых все еще строится и на которые опирается наша система образования, то мне нет смысла жаловаться на нехватку в целом положительных знаний, необходимых для получения аттестата об образовании. Всем ведь известно, что я по происхождению крестьянин, и у меня никогда не было средств для занятий философией в течение пятнадцати-восемнадцати лет, а это очень важно для тех, кто решает вопрос о моей культуре. И я не сомневаюсь в том, что и для Вас это тоже очень важно».

«Г-н д-р Георг Брандес!

Прошу простить меня за то, что я вновь обращаюсь к Вам, причиняя тем самым беспокойство. Хочу узнать Ваше мнение о моей последней книге – "Виктория ".

Я пишу уже десять лет из моих тридцати восьми, издал одиннадцать книг, но вот сейчас стал сомневаться, стоит ли мне продолжать заниматься этим. Я не думал об этом раньше, но сейчас нервничаю, нахожусь в подавленном состоянии, меня обуревают сомнения. «Викторию» я писал днем и ночью, я рыдал над ней как сумасшедший. Однако норвежская "Моргенбладет " отозвалась о книге как о чем-то незначительном.

К весне, по моим предположениям, должен был выйти мой первый сборник стихов, но сейчас я поколеблен в своей вере: я по-прежнему убежден в правоте того, что пишу и думаю, но потерял веру в свой талант.

Я был самоуверен и без разрешения посылал Вам свои книги. Может быть, это было истолковано неправильно, но делал я это лишь из глубокого уважения к Вам. Однако мы не встречались в течение целого ряда лет, и у меня не было возможности узнать Ваше мнение о моих книгах. Именно поэтому я сегодня прошу вынести Ваш приговор, если это не затруднит Вас. Я буду благодарен даже за почтовую открытку.

С уважением

Кнут Гамсун».