Спасти посольство - Корецкий Данил Аркадьевич. Страница 33

— Только вряд ли можно эвакуировать русское посольство на большегрузе!

Вере почему-то смешно не стало, она отстранилась и как-то странно посмотрела на Джека, отчего он почувствовал себя так, будто сморозил какую-то глупость. Может, так оно и есть. Русских женщин у Коллинза ещё никогда не было.

— Я постараюсь узнать, — неуверенно сказала Вера. — По-моему, собираются выехать автобусами по направлению к Баграму. — Она помолчала. — Я все хотела спросить, что это у тебя? — Тонкий пальчик обвел круглый багровый рубец под левой ключицей американца.

— Так, ерунда. Подстрелили в пустыне. На охоте, случайно.

— В пустыне?! На кого можно охотиться в пустыне?

— Гм… Как на кого? На варанов! Это огромные ящерицы, вот как этот диван…

Коллинз нежно поцеловал её в висок и встал. Взяв со столика бутылку виски, покачал, предлагая налить. Вера отрицательно покачала головой:

— Как я объясню запах?

— О, ты очень умна и дальновидна! — Коллинз плеснул себе в фарфоровую чашку для кофе, залпом выпил. — А как там ваш Шаров? Всё так же часто бывает на базаре?

Джек спросил первое, что пришло на ум. Он начал осознавать, что эта встреча с женщиной может действительно оказаться последней, и вдруг понял, что страшно не хочет этого, что уже привык к ней, что имеет в наличии все симптомы огромной привязанности, которую многие называют любовью. Джек считал, что спать для дела со своим информатором можно, и даже привязаться, как к человеку, но влюбиться — это непрофессионально, глупо и опасно, но… думать и говорить можно что угодно, только чувства логике не поддаются…

— Да вроде нет… — сказала Вера. — Иначе он бы и вызвался купить мне траву.

— Интересно… — задумчиво сказал Коллинз. — Надоело, наверное. Или скупил всё, что хотел.

Он подошёл к Вере, снова сел перед креслом и положил голову ей на колени.

— Ты знаешь, Верочка, я уверен, что ни эта, ни какая другая встреча не станет для нас последней. Как говорил один мой коллега: «Никогда не говори “никогда”!»

— Я люблю тебя, Джек! — сказала женщина и поцеловала его в губы.

— У него там конспиративная квартира, — докладывал капитан Зеблицкий, а старлей Козлов кивал головой, обозначая свою роль в проведенном наблюдении. — Объект пробыл внутри полтора часа, потом Коллинз привез ее к посольству и высадил за углом. Какую-то траву объект привез с собой, я проверил…

— Это хорошо, — сказал Шаров. — Какой номер квартиры?

Капитан и старлей переглянулись.

— Мы не заходили, — ответил Зеблицкий. — Там же в основном богатые афганцы живут. Мы бы сразу в глаза бросились.

Шаров нахмурился:

— А когда они выходили, фото сделали?

Зеблицкий замялся:

— Они порознь вышли. И расстояние большое было.

Шаров неопределенно хмыкнул. Никудышная работа!

— Ладно. Спасибо за службу.

Подчиненные, понурившись, вышли из кабинета.

— Насчет «спасибо» — это подначка? — спросил Козлов.

Зеблицкий пожал плечами:

— Кто его поймет? Он любит подначивать. И хамить любит. Только все, начинается новая эра. Нам, молодым, надо держаться вместе! Скоро вернемся домой, в Центре идет перетряска, ключевые фигуры поменяются, всех стариков отправят на пенсию. И нашего никто держать не станет. Уж очень он своеобразный. Эти переодевания… Ни в одной резидентуре такого нет!

Но на этот раз Шаров не переодевался и не маскировался под афганца. Он поехал в тонированном «мерсе» без грима и в камуфляже: высокие шнурованные ботинки, широкие пятнистые штаны, зеленая пятнистая майка, такая же куртка и кепка. Под куртку он повесил АПС, на соседнее сиденье положил десантный АКМС со складным металлическим прикладом. В таком облачении и снаряжении майор чувствовал себя очень комфортно.

Выехав из посольства, он небрежно сделал проверочный круг: наружное наблюдение в Афгане не было развитым — машин мало, специалистов не хватает, да и слишком сложно… Кому и за кем следить? НДБ? [23]Это разведка, направленная на сопредельные государства, к тому же предельно слабая и даже не замахивающаяся на граждан СССР. ХАД? Созданный с помощью КГБ СССР, он пока еще находится под советским влиянием, и шурави не входят в поле его интересов. Царандой? [24]Он нацелен на мятежников и террористов, да и оперативная работа у него находится в зачаточном состоянии… Правда, сейчас ситуация меняется, все государственные органы перестраиваются, но это процесс длительный, и инерция работает на советских. Все это дружественные для сотрудников советского посольства структуры, и Шарова в них хорошо знают. Конечно, остаются американцы, враждебно настроенные отряды, террористические организации… Но у них нет привычки вести наружное наблюдение, подглядывать и подслушивать. Зачем разводить долгую канитель? Нож, пуля или петля быстро ставят точку в любом подозрении. А многоточия тут не в почете!

Не обнаружив ничего подозрительного, Шаров, беспрепятственно миновав блокпост, выехал за город, свернув на проселок, попетлял между холмами и, оставив машину в небольшой рощице, пешком прошел к Черному аулу — разрушенному пустому поселку с черными пятнами выгоревших кварталов. Еще в середине восьмидесятых по нему отработала чья-то артиллерия, погибших жителей похоронили, уцелевшие, захватив жалкие пожитки, перебрались в другое место. Кто и зачем накрыл поселок огнем, уже забылось, а может, этого никогда и не знали.

Одно время сюда привозили мусор, на свалке, естественно, завелись крысы и расплодились собаки, которых в мусульманских странах не привечают: когда-то одна то ли укусила, то ли напугала пророка Магомеда. Обычно в таких местах собираются бездомные, но это место пользовалось дурной славой: здесь делали привалы наркоторговцы и бандиты, сюда выбрасывали трупы, которые крысы и псы мгновенно обгладывали до костей.

Шаров осторожно вошел в лабиринт из развалин. Ремень автомата на плече, приклад зажат под мышкой, предохранитель в нижнем положении, рука на рукоятке, палец на спуске, чтобы мгновенно открыть огонь. Прицельность, конечно, будет невысокой, но в коротком боестолкновении на близкой дистанции особая точность и не нужна: главное — первым выпустить больше пуль. Тщательно прислушиваясь и стараясь ступать бесшумно, он медленно двигался по узким кривым улочкам между развалинами домов. В нос ударила устойчивая вонь гниющих овощей и фруктов, экскрементов, мочи и еще чего-то такого отвратительного, природу которого трудно было определить.

Пустые проемы окон, обрушенные углы, сорванные крыши… По уцелевшим строениям чья-то злая рука пустила «красного петуха», сажа и копоть покрывали некогда белые и желтые стены. Мягко пружинит толстый слой мусора, то и дело из-под ног с противным писком выбегают огромные жирные крысы, выглядывают из темных проломов стен и угрожающе рычат одичавшие, похожие на волков собаки.

Наконец он добрался до небольшой, замусоренной с одной стороны площади с черными следами кострищ на чистом пространстве. Когда-то здесь собирались старики — у длинного, довольно хорошо сохранившегося дома выстроились в ряд большие камни, отполированные то ли временем, то ли задами аксакалов. Шаров заглянул внутрь, потом сел подальше от оконного проема на нагретый солнцем камень, прислонившись к теплой глинобитной стене.

«Если пальнут с той стороны, пробьют насквозь», — тут же отметило тренированное на опасности сознание. Но, похоже, палить тут, кроме него самого, было некому. По крайней мере, пока…

В углу площади обозначилось движение — собака! Не дикий местный полузверь, а вполне домашнего вида овчарка: гладкая шерсть, хороший кожаный ошейник. Она осторожно приблизилась и, остановившись в нескольких метрах, жалобно заскулила.

— Иди сюда, — сказал Шаров по-английски и протянул руку. — Хозяева уехали, а тебя бросили? Как же ты тут перебиваешься?

Поколебавшись, овчарка приблизилась и потерлась большой головой о человеческие пальцы. Шаров почесал ее за ухом. В последнее время уехало много европейцев, кто-то забыл домашнего питомца. Или бросил по каким-то причинам, для себя вполне важным и уважительным. Но поймет ли их важность брошенная собака? Вряд ли…