Спасти посольство - Корецкий Данил Аркадьевич. Страница 65
Рядовые подхватили носилки, и вся группа быстрым шагом направилась на мост. Афганские часовые смотрели с изумлением, будто на них надвигались привидения. Но не окликали, ничего не спрашивали и, судя по всему, никаких препятствий чинить не собирались.
Зато с той стороны группу встретил заградительный русский мат.
— Стой, ё…! Куда прете! Стрелять буду!
Осинин мгновенно выпрыгнул вперед — опытный пограничник почувствовал себя здесь как рыба в воде.
— Свои, браток! — закричал он. — Я майор Осинин, отдельный погранпункт в Кабуле!
— Я, б…, щас дам, свои! Повернули обратно, живо!
— Ограниченный контингент! Выходим! — пришел на помощь пограничнику Шаров.
Но его вмешательство тоже не возымело успеха.
— Свои уж три года как дома! Назад, стрелять буду!
Счастливо улыбающийся Акимов вдруг сделал зверское лицо:
— Слышь, ты, салабон, я тебе сейчас яйца вырву! Убери оружие, вызывай врачей, у нас раненый! Ты понял, дятел?!
— Похоже, и вправду наши, — озадаченно сказали с той стороны. — Где ж они сидели три года? Ладно, проходи!
Группа двинулась через невидимую границу.
— Ну, понял, в чём секрет? — спросил подполковник Ветров у Фёдорова.
Рядовой, улыбаясь, кивнул.
Глава 8
Всем сестрам по серьгам
Москва, Кремль
В одном из самых парадных залов Кремлёвского дворца, Георгиевском, названном так в честь ордена Святого Георгия Победоносца, проходило награждение по секретному Указу Президента России. Командиры Илов Золотов и Копытин получили золотые звезды Героев России, с ними стал Героем и рядовой Фёдоров — «За умелые и решительные действия по уничтожению противника, спасению группы товарищей и выносу с поля боя раненого командира и проявленные при этом мужество и героизм».
В высших сферах посчитали, что «больше трех Героев за одну операцию — слишком много», а потому вычеркнули из представления фамилии Мельника, Матвеева и Ветрова, хотя кто и на каких весах это определил, осталось загадкой. Впрочем, офицеры свои награды получили. Командир третьего борта Мельник, старший лейтенант Матвеев и подполковник Ветров были удостоены орденов «За личное мужество». Всего ордена и медали получали более двадцати человек. Многих еще раньше повысили в звании: старший лейтенант Матвеев стал капитаном, Акимов — майором.
Матвеев с рукой на перевязи всё глазел по сторонам: громадные хрустальные люстры под лепным потолком, на стенах — золотые звёзды и орденские повязки с девизом «За службу и храбрость», витиеватые узоры паркетного орнамента…. На мраморных досках между витыми колоннами можно было прочитать названия гвардейских подразделений, которые воевали за Россию, и имена всех Георгиевских кавалеров. Зал поражал величественной строгостью — главным декором его являлись мраморные плиты, и, конечно, масштабами: одна только длина — без малого футбольное поле….
Получил награду посол Владимир Иванович Погосов, а военного атташе подполковника Шарова Александра Михайловича в списках награжденных не оказалось и в зале его не было: очевидно, в тех же высших сферах посчитали, что ничего героического он не совершил.
Потом было торжественное собрание, на котором присутствовали руководители ведомств и причастные к операции лица. С емким докладом выступил министр иностранных дел: «В условиях динамично развивающейся обстановки в мире дипломатическая служба призвана действовать не просто оперативно, а работать на опережение. Именно такие требования предъявляются сейчас сотрудникам Министерства иностранных дел, задействованным на внешнеполитическом и внешнеэкономическом направлениях…» Отчитав доклад, он вернулся в президиум, наклонился к министру обороны:
— По-моему, мы красиво сработали! Я же говорил: все придется делать своими руками…
— Что-то «за речкой» никто твоих рук не видел, — умело маскируя злость нейтральной улыбкой, вроде шутливо заметил генерал.
— У каждого своя задача, — пожал плечами дипломат, будто говорил о чём-то само собой разумеющемся. — Это же у вас полки со «стальными коридорами» наготове! А мы, дипломаты, тихо и незаметно подготовили почву, чтобы все прошло гладко!
Если бы несдержанный Шаров слышал этот разговор, он бы высказал свое мнение и о «Стальном коридоре», и о дипломатических успехах в обеспечении «гладкости» операции. Вряд ли ему бы удалось при этом удержаться в рамках цензурной лексики.
— Сталь, она не в планах, а в душах! — указательный палец генерала, словно метроном отсчитывающий каждое слово, мягко постукивал по полированной столешнице. — Вместо полка сработал взвод ВДВ, и сработал ювелирно. Всё, как ты сказал: «пару выстрелов в воздух…» Правда, рикошеты подавили три ДШК и уложили десяток душманов… Ну, да это неважно…
Министр обороны поправил тугой воротничок рубашки.
— Важно, что из смертельной операции вышли без потерь. Ребята головы подставляли да поддерживали друг друга. А когда Матвеева стали назначать комбатом, он наотрез отказался — сказал, что Акимов всю группу спас, его и надо выдвигать!
Генерал помолчал, успокаиваясь, и добавил:
— Только они оба повышение получили и оба в Академию поедут учиться. Вот это и есть справедливость!
С этими правильными словами Шаров бы полностью согласился. Но его мнением никто не интересовался, потому подполковника и не было в высоком собрании.
Капитан Матвеев и майор Акимов вышли на Красную площадь. Вокруг бурлила толпа. Ярко светило осеннее солнце, лёгкий ветерок гонял над Москвой редкие белые облака. В солнечных лучах ярко отблескивали новенькие награды на отглаженных парадных мундирах.
Мимо под предводительством бойких экскурсоводов проходили иностранные туристы, глазея по сторонам и фотографируя друг друга на фоне ГУМа, Мавзолея, стен и башен Кремля, собора Василия Блаженного, памятника Минину и Пожарскому, у Лобного места и на Васильевском спуске. Но иностранцы молодых офицеров не интересовали, их головы, как локаторы на цель, поворачивались на звонкий смех многочисленных девушек, которых они мгновенно оценивали по всем параметрам.
Группа молодых людей, их сверстников, что-то оживлённо обсуждала, размахивая руками:
— Да Верка не хочет в Сочи! — жалуется один. — В Турцию, да в Турцию… Или, говорит, разбегаемся…
Остальные внимательно слушали и сочувственно кивали.
— Слыхал? — Акимов с усмешкой толкнул Матвеева. — Нам бы их проблемы!
Тот морщится:
— Осторожно, рука… — Но тут же опять улыбнулся. — Хорошо-то как!
Москва, квартира Марка Валерьевича Индигова
Старинное резное трюмо очень удачно поместилось между двумя окнами, по существу став третьим. Но если в первых двух можно было наблюдать только унылый поток автомобилей на Фрунзенской набережной и другие скучные картины повседневной жизни столицы, которые не представляли для Веры большого, да и маленького интереса, то в новом она получила возможность любоваться совершенно уникальным, ярким, никогда не наскучивающим зрелищем: самой собой. Она чувствовала себя героиней известной сказки, без конца спрашивающей волшебное зеркальце: «Я ль на свете всех милее, всех румяней и белее?» В отличие от сказочного венецианское стекло Мирабель ни разу не огорчило ее отрицательным ответом.
Вот и сейчас в уникальном трюмо отражалась красивая молодая женщина с новой прической (волосы забраны вверх), выгодно обнажающей лебединую шею, в новом, смело открытом итальянском платье, купленном в одном из кабульских дуканов, в наброшенном на голые плечи платке из настоящего кандагарского шелка, с массивным серебряным браслетом на запястье. Женщина очень эффектно выглядела, она изящно держала в руке высокий и узкий бокал с французским шампанским из «Березки» и краем глаза следила за своим отражением, которое чокалось с Катькой Арбузовой, не имеющей даже на десять процентов того вида, которым обладала хозяйка дома.