"Фантастика 2024-15".Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Респов Андрей. Страница 42

Меня провели мимо прикрытой двери небольшого купе коллежского асессора, откуда раздавался поистине богатырский храп, почти не приглушаемый перегородкой. Ольга, что сопровождала меня, неся на вытянутой руке подсвечник со стеариновой свечой, заметила мой внимательный взгляд:

— Впервые в вагоне второго класса? — нет, в тоне её не было заметно никакого презрения к пролетарию, скорее, девушка была склонна поддержать беседу.

— Да, признаюсь. Ольга Евгеньевна, а почему не пользуетесь масляной или керосиновой лампой? Да и электричество у вас есть. Неудобно же…

— Ваша правда, Гаврила Никитич, неудобно. Но начальник эшелона запретил внутри вагонов использовать керосин и масло, а электрическим светом мы можем пользоваться лишь на ходу. У нас динамо-машина, а аккумулятор слаб. Не держит заряд больше двух часов. Да и стеариновые свечи дёшевы. Экономия… — несмотря на то что сестра шла ко мне спиной, мне показалось что она улыбается.

Я отметил про себя довольно необычную образованность барышни в технических вопросах. Что это? Эрудиция, интерес или образование?

Насколько мне помнится, у дам в этом времени с высшим образованием было туговато. В смысле, не то чтобы не хотели. Просто негде особенно было получить. Чего уж греха таить, Советская власть в этом отношении оказалась гораздо прогрессивнее Министерства просвещения Российской Империи.

В противоположной стороне вагона, перед операционной, которая пока за ненадобностью была не развёрнута, находилась своеобразная сестринская келья — части сдвоенного купе с полками для четырёх сестёр милосердия и настоящей роскошью — собственной туалетной комнатой с умывальником и ватерклозетом.

За столиком у окна с ещё одним подсвечником расположилась другая сестра милосердия — маленькая миловидная блондинка с простым круглым и столь юным личиком, что казалась гимназисткой выпускного класса.

— Лизонька, душенька, это Гавриила Никитич, я тебе о нём говорила. Это ему мы обязаны тем, что у нас теперь есть швейная машинка.

Вот так представление! Я уж совсем позабыл о недавнем нашем торговом вояже в Златоуст. А Ольга коварна: не только меня в смущение ввела, но и свою прелестную юную коллегу заставила краснеть до самых корней волос.

Я коротко поклонился, назвавшись, и тут же, предотвращая ответный этикетный выход Лизоньки из-за стола, выставил ладони перед собой:

— Прошу без церемоний, Елизавета Семёновна, не то мы всех перебудим. Ольга Евгеньевна в приказном порядке настояла мне испить вашего волшебного отвару в целях профилактики простуды. Я не мог противиться. Никоим образом. Покорился, так сказать, служительнице Гигеи и Панакеи, — всё это я произнёс абсолютно серьёзным тоном, но глазами вращал, словно ковёрный клоун.

Лиза прыснула в кулачок и покраснела ещё больше, затем ойкнула и шмыгнула куда-то за занавеску.

— Да вы ферт, Гаврила! — прошипела, всплеснув руками, Ольга.

— Тише, прошу вас, мадемуазель, тише. Я не ферт, и поступок мой продиктован лишь смущением, в которое ввели меня именно вы, представив Елизавете, как какого-нибудь героя, хотя я совершил лишь обычное в данном случае дело. Простите, я не мог не воспользоваться ситуацией. Она так мило краснеет.

Сестра милосердия нахмурилась, раздумывая, как реагировать на мою клоунаду. А я, признаться, был в затруднении. На бытовом уровне нужного количества информации об этом времени у меня было кот наплакал. Может, на импровизации и удастся сыграть эдакого недалёкого любознательного простака из провинции, начитавшегося бульварных романов. Отсутствие воспитания с лихвой перекроет незнание этикета и правил общения. А смешных людей, как правило, недооценивают.

Ольга улыбнулась, похоже, моё поведение произвело нужный эффект. Надо бы не забыть Ивана Ильича предупредить, дабы не распространял лишнюю информацию. Ни к чему это. Множить сущности. Судя по первому впечатлению, Ольга Евгеньевна особа въедливая и образованная. Не дай бог, ещё эмансипированная. Унюхает откуда товарисч Пронькин, даже совсем немного, не отвертишься!

В этот момент появилась Лиза с небольшим приземистым фарфоровым чайничком, обёрнутым войлочным колпаком. Она нацедила в железную кружку ароматной ягодной заварки и поставила передо мной.

Я присел на край лавки и, ухватив кружку обеими ладонями, втянул ноздрями аромат.

— Волшебно, Елизавета Семёновна! То, что надо, — я сделал внушительный глоток. По пищеводу прокатилась волна очищающего жара, на лбу выступил пот, — настоящий эликсир Мерлина! — я полуприкрыл глаза от удовольствия, чувствуя, как постепенно возвращаются силы. Лишь неприятное ощущение на левом предплечье, будто что-то жжёт или…кусает кожу. Я небрежно оттянул рукав шинели, потрогал татуировку. Ничего особенного, ни изменения цвета, ни структуры. Ложная тревога? В раздумьях сделал ещё глоток. На этот раз руку дёрнуло значительно сильнее.

Я закрыл глаза и расслабился, делая вид, будто наслаждаюсь напитком. Знание пришло неожиданно и даже как-то обыденно, что ли. Елизавета, эта милая девушка, была Ремесленником. Слабым — огонёк её способностей едва теплился, но уже уверенно светил во тьме мироздания.

Я открыл глаза: девушки продолжали молча следить за моей реакцией.

— Да у вас настоящий талант, мадемуазель! — поклонился я Елизавете, — с такими задатками вам прямая дорога в фармацию! — не удержался я (мало ли?). И тут же бросил осторожный взгляд на Ольгу. Так, похоже, восприняла мои слова скорее, как продолжение заигрывания с девушкой.

— Скажете тоже… — впервые после представления хоть что-то пролепетала Лиза.

— Ну почему же? Такой отвар может вернуть раненому силы, и, учитывая, что многим из лежачих больных противопоказана твёрдая пища, будет хорошим подспорьем в лазарете. Там ведь не только рябина, я правильно догадался?

— Да! Как вы… — встрепенулась Елизавета, но Ольга решила прервать этот поток обмена любезностями.

— Кстати, по поводу больных. Гаврила Никитич, вас хотел видеть один из пострадавших в нападении грабителей солдат.

— Чернявый или лысый?

— Назвался Фёдором.

— А-а-а, Цыган…

Я, провожаемый Ольгой, вернулся по узкому проходу между койками и присел на корточки у указанной постели, слегка тронув за плечо дремавшего солдата. Цыган был бледен, зрачки расширены, но узнал сразу, ухватившись за мою ладонь, будто клещами.

— Сестричка, позволь с дружком парой слов перекинуться? — скосил он глаза на Ольгу. Та кивнула, оставив мне свечу, и вернулась в сестринскую келью.

— Болит? — я слегка тронул замотанную грудь Фёдора.

— А то! — шёпотом ответил Цыган, — ну ты и хват, Гаврила! Чего ж не сказал, что в цирке работал?

— Так я не работал, — опешил я.

— Да ладно тебе, так лягнул Глеба, любо-дорого! Акробат? Французская борьба? И эта…ловко ты про грабителей скумекал. Фараоны да поручик наш утёрлись… Глинский бы точно не потерпел. Уставник, мать его… Уехали бы все в арестантские роты.

— Благодари бога, Фёдор, что я силы хоть немного рассчитал, не то сейчас и роты арестантские за счастье бы почёл.

— Оно-то да, а может, и нет. Фарт, он сегодня один, а завтра другой.

— Ты бы лучше подумал, Фёдор, не о фарте, а о том, что все мы там на фронте по одной жёрдочке ходить будем и держаться вместе надо, а не мериться, у кого хрен толще. Сегодня вон на меня нарвались, а завтра что? Прирежете кого или забьёте? Так не то, что до дисциплинарного батальона, и до каторги недалеко! Вот, о чём тебе и Глебу подумать бы…

Цыган промолчал, недовольно сопя и поблескивая белками глаз.

— Вижу, не всё ты понял, Цыган. Ну да то твоя воля. Ты Глебу передай, как очнётся, я зла не держу и что было между нами, между нами и останется. Давай, выздоравливай, дай бог, свидимся ещё.

Я встал, намереваясь покинуть вагон.

— Слышь, эта, — дёрнул меня за рукав Цыган, — спасибо, что ли…

— На здоровье, — улыбнулся я и стал тихонько пробираться к тамбуру.

Когда я уже потянул за ручку двери, сзади послышался шорох. Дуновение воздуха принесло резкий аромат карболки.