"Фантастика 2024-15".Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Респов Андрей. Страница 50

Я подтянул к себе чистый лист, аккуратно выводя на нём название вещества и процент раствора.

— Парадоксально, но это изобретение уже существует не один год. Не знаю, запатентовано или нет. Скорее да. Плевать. 4 % — й цитрат натрия является великолепным консервантом для донорской крови. Кислотность до нужной можно подгонять раствором какой-нибудь из органических кислот. Теперь её можно будет хранить и переливать гораздо позже времени забора. То есть использовать для спасения жизни при кровопотерях. Методика совместимости донора и реципиента, пусть и примитивная, также известна. Метод перекрёстных сывороток, биопробы. Не сочтите за высокомерие, Иван Ильич, но одна из бед этого времени — информационная разобщённость. Врачи черпают новую информацию из медицинских журналов, сообщений обществ и на конференциях. Но сами врачебные объединения частенько разобщены, в них процветает научный снобизм, зависть и подсиживание. У нас этого тоже хватает. Очень часто огромная временная пропасть разделяет открытие, внедрением и его массовое использование! Вдумайтесь, группы крови открыты в 1900–1901 годах. Сейчас 1915. До сих пор не создано легкодоступного стандартного набора для определения групп крови, хотя к этому есть все научные и практические предпосылки. Переливание донорской крови — это чаще эксперимент с неопределённым исходом. А ведь переливанием крови можно лечить не только кровопотерю… И вообще, Иван Ильич, отношение власть предержащих к подобным вопросам имеет очень широкий диапазон: от бюрократического равнодушия и излишней щепетильности до дремучего средневекового принижения ценности человеческой жизни, простите за излишний пафос.

— Вы так не любите власть, Гаврила Никитич? — нахмурился коллежский асессор.

— Я не люблю упёртых идиотов, Иван Ильич. Кстати, как вы выкрутились перед сёстрами милосердия по поводу моего опрометчивого выступления?

— Во-первых, почти никто не поинтересовался, откуда у нашего вольнонаёмного столь широкие познания в медицине…

— Почти?

— А во-вторых, — Вяземский проигнорировал мой уточняющий вопрос, — из всех, кто заметил какие-либо несоответствия вашему социальному статусу, слух своё недоумение выразила лишь Ольга Евгеньевна. Мне пришлось сообщит ей по большому секрету, что вы у нас Пронькин на самом деле не сын крестьянина, а выгнанный по политическим мотивам с третьего курса студент Императорского Казанского университета, бежавший в Томск от преследований охранки, да простит мне Господь эту ложь. Шито белыми нитками, но хоть что-то да объясняет. Например, вашу патриотическую тягу к отбытию на фронт и неуёмный, без сомнения, феноменальный талант к медицинскому искусству.

— Вот так дела! Теперь я в глазах баронессы настоящий якобинец. И ведь только собрался обратиться к ней с важной просьбой, — вздохнул я.

— Не переживайте, в глазах мадемуазель Вревской это скорее достоинство. Девушки любят изгоев, фрондёров и вообще смелых мужчин. А вы ещё и загадочная личность, умны, молоды… — хитро подмигнул мне Вяземский.

— Князь, не узнав вас с достойной стороны за столь короткий период, подумал бы, что играете в сводника. Я же всё-таки некоторым образом женат… — улыбнулся я.

— Что вы, что вы, Гаврила! Ни боже мой! Просто баронесса уж слишком много внимания уделяет вашей персоне. Чем-то вы её заинтересовали. И я как раз хотел предложить вам немного раскрыться перед Ольгой Евгеньевной.

— Это зачем ещё? — удивился я такому предложению.

— На основе некоторых наших бесед я позволил составить несколько подробных телеграмм моим друзьям и родственникам в Москву и Санкт-Петербург. В том числе и о боевых химических газах…

— Простите, Иван Ильич, но мне кажется, это несколько наивно.

— Наивно желать сохранения жизни русским солдатам? — нахмурился Вяземский, — уж позвольте решать мне, как распорядиться той информацией, что вы предоставили! — коллежский асессор чуть не сорвался на фальцет. В купе осторожно заглянула озабоченная Лиза, — всё хорошо, душенька, это мы просто спорим с Гаврилой, — врач успокаивающе помахал ладонью в сторону сестры милосердия.

— Простите, Иван Ильич, я не совсем верно выразился.

— В корне неверно, Гаврила. Вас извиняет лишь то, что делаете это по незнанию. Коридорное право в России и протекция, порой, могут сделать неизмеримо больше, чем подача реляции по официальным каналам. Среди моих адресатов высокопоставленный чиновник военного министерства, сотрудник канцелярии Его Императорского Величества, жена товарища министра внутренних дел…мне продолжать?

— Всё, всё…Иван Ильич. Сдаюсь. Буду только рад, если что-нибудь из этого получится.

— То-то же, — погрозил мне пальцем военный врач РОКК, князь Вяземский, — дворянское слово очень много значит в России!

— Я уже попросил прощения. Извините, личного опыта общения с дворянами не имею, — привстал я из-за стола, отвесив подчёркнуто шутовской поклон, — Вся информация лишь из книг, да так приглянувшегося вам синематографа.

— А что, так-таки и не удосужились в своём двадцать первом веке? — хитро улыбнулся, отошедший от короткой отповеди Вяземский.

— За практически полным отсутствием данного класса в моей действительности как такового, — вырвалось у меня.

— Что вы этим хотели сказать? — автоматически переспросил Иван Ильич. Я же с досады мысленно отвесил себе подзатыльник. Вот не хотел же ни сам князь, ни я лезть в политические перспективы Российской Империи. Эх, как бы замять это…

— Вы действительно хотите знать ответ на свой вопрос?

— Я потомственный дворянин, мой род идёт от самого Рюрика и напрямую от внука Владимира Мономаха. Конечно, я хочу знать, что значат ваши слова о дворянстве!

Так, похоже, князюшка закусил удила. Придётся искать слова, чтобы помягче сообщить правду.

— Иван Ильич. Хочу предупредить, что мой ответ наверняка породить уйму других вопросов, наиболее полная информация о которых потребует дополнительной беседы без лишних ушей. Вы готовы?

— Говори!

— Хорошо, — я устало провёл ладонями по лицу, — чтобы быть кратким, скажу сразу: после семнадцатого года в России юридически и фактически перестанет существовать монархия и сословия. Вместо Российской Империи сформируется совершено новое государство с иным политическим и социальным устройством. Люди, бывшие дворянами, утратят на его территории свои привилегии и собственность. Более того, спустя довольно недолгое время большинство дворянских родов пресечётся или раствориться в новой социальной среде. Дворяне, эмигрировавшие за границу, смогут сохранить видимость своего статуса, но лишь те, кто будет независим финансово. Судьба большинства их будет незавидна, но всё равно лучше большинства оставшихся в новом государстве.

Князь был бледен, пальцы его мелко подрагивали, губы беззвучно шевелились. Я продолжал молчать, стараясь не смотреть на Ивана Ильича.

— Гаврила, — проговорил осипшим голосом коллежский асессор, — я не спрашивал, а ты, то есть, твой прадед, Пронькин Гаврила, что с ним стало? Погиб на фронте? — странно, Вяземский цепляется за сторонние факты, боясь услышать страшные слова?

— Умер на родине уже после войны, вернувшись с очередного допроса с пристрастием в организации, выполняющей функции Охранного Отделения в новом государстве.

— Значит, слова французского адвоката Верньо: «Революция, как бог Сатурн, пожирает своих детей…» — и для России оказались пророческими?

— Мой прадед не был революционером, Иван Ильич. Он лишь хотел, вернувшись с войны целым и невредимым, спокойно жить на своей родине, растить детей. Но отставной унтер-офицер и георгиевский кавалер чем-то не понравился новой власти.

— А знаете, что, Гаврила? Если я ещё захочу полюбопытствовать на эту тему, прошу вас, как на духу, пошлите меня по матушке от всего сердца, договорились?! — противная осиплость исчезала из голоса князя с каждым произнесённым словом.

— Договорились! — я встал и протянул руку Вяземскому. Тот ответил крепким рукопожатием и улыбнулся.