Рок-н-рол под Кремлем 6.Шпионы и все остальные. - Корецкий Данил Аркадьевич. Страница 69
– Что ты думаешь про этот сигнал, который они поймали? – как бы между прочим поинтересовался Тамбовцев. Видно было, что этот вопрос не давал ему покоя, хотя спросить он решился только сейчас. – Это ведь Палец был? Или все это вранье?
– Вранье, – сказал Леший. – Николаевич на понт берет. Палец мертв, и никакого сигнала быть не могло.
– А зачем ему это? Николаевичу, в смысле? Он умный мужик, в загробную жизнь не верит…
– Боится, что оставим его с носом.
Помолчали. Тамбовцев несколько раз шмыгнул носом. Своим безукоризненно прямым чувствительным носом.
– А кто-то другой мог взять рацию?
«Боится, – подумал Леший. – Это тебе не песенки всякие слушать…»
– Нет.
– Почему?
– Дети в такие места не забираются. А если диггер – он бы не включил чужую рацию.
– Почему не включил?
– Твою мать, Коля. Потому что чужая. Потому что он диггер, а не рокер с дурацкой косичкой. Потому что если он еще раз сунется в это место, его грохнут. Понятно?
– А-а, – сказал Тамбовцев.
Хотя наверняка ничего он не понял. Потому что в отряде проходил меньше года, потому что ушел в торговлю, потому что отпустил усики и косичку, потому что моет голову каждый день, пользуется дезодорантом за пятьдесят долларов и говна в своей жизни по-настоящему еще не нюхал.
Ну, а если честно… Леший тоже мало что понимал. И хрен с ним. Да, его это известие насторожило. Рации сами по себе не включаются. А на третьем уровне некому их включать. И если все же включили… Он чувствовал здесь какой-то напряг, возможную опасность. Просто сосредоточиваться на этом, гадать: а что это было? – нет ни смысла, ни желания. Впереди тяжелая работа, ему и так о многом приходится думать. В конце концов, они ведь идут туда – значит, все и увидят!
Перед спуском в «Бухенвальд» это еще раз повторилось: миллисекундная «воздушная яма» – и далекий гул. Рудь и даже Ринго опять ничего не услышали, не почувствовали. А ведь они боялись, нервничали, у них нервы на пределе. Должны были почувствовать.
Когда они подходили к месту перехода на четвертый уровень, даже у Лешего дрожали руки и ноги, а сердце яростно колотилось. Сказывалось отсутствие тренировок, да и в глубокий «минус» он давно не ходил.
– Вон, за следующим поворотом «Бухен», – сказал он, чтобы подбодрить спутников.
– Это модель такая бразильская, Бундхен звать… – отозвался Ринго. – Жизель Бундхен… Я видел фотки. Телка шикарная!
«Вот пижон, – подумал Леший. – Тут просто вздохнуть усилие нужно, а он то про свой рок-н-ролл, то про телок болтает…»
– При чем тут твоя модель?
– Так ведь место это тоже зовется – «Бундхен». Ну, куда мы идем…
Тамбовцев своими ясными очами посмотрел на Лешего.
– Я думал, вы спецом так эту яму обозвали… Этот уровень. Ну, типа: «глубоко, как у Бундхен в этой самой»…
– Ты лучше молчи, Ринго, – проговорил Леший сквозь зубы. – Возьми это за правило: как только у тебя какая-то догадка – сразу рот на замок. Понял? Про эту твою модель никто из нормальных подземщиков и не слышал…
– А чего тогда?
– Это не «Будхен», а «Бухен»! «Бухенвальд», Коля! «Бухенвальд»!
– А что такое «Бухенвальд»? – заморгал Тамбовцев. – Компьютерная игра, что ли? Или группа немецкая, да? Типа «Раммштайн»?
Леший не стал отвечать.
– Во, блин. А я, на крайняк, думал: «Бухен» – это потому что вы бухали здесь… – пробормотал Ринго.
Место Леший не узнал. Нет, даже не так… Он перевидал за жизнь немало: взрывы и их последствия, и как это выглядит спустя несколько дней – очень жарких дней. Но здесь, в «минусе», видимо, другая физика самого процесса…
Рудин вдруг вскрикнул и стал бить рукой по фонарю.
Свет как будто исчез.
– Леший, что за х…ня!!!
Или его стало мало, гораздо меньше.
Сперва он подумал: перегорели фонари. Все так подумали. Но три фонаря не могут перегореть одновременно.
– Тихо, тихо! Все нормально! Это сажа! Мы в «Бухене»!
Точно, сажа. Все вокруг, как черным одеялом, было покрыто жирной пленкой сажи. Каждый камешек, каждая песчинка. Взрыв, огонь – и все, чего они коснулись в этом тесном подземном пространстве, мгновенно превратилось в черную субстанцию.
И светлые пунктиры на ней, цепочки следов – Леший сразу обратил на них внимание, что-то отметил про себя, только… Только здесь ведь были еще Палец, и Середов, и Зарембо. Где-то посреди этого хлама.
– Так, сперва ищем и убираем в сторону тела! – скомандовал Леший. – Чтобы не топтаться по ним. Все остальное – потом. Поехали, быстро!
Почти ничего не видно. Но первое тело нашли легко – над ним, как памятник, стояла искореженная крышка люка. Кто это был, понять сложно, от лица почти ничего не осталось. Леший снял на камеру – пусть этот х… посмотрит: что факт, а что – не факт… Никто не произнес ни звука, все делали молча. Втроем они кое-как сдвинули железо в сторону, хотели перенести тело в глубь тоннеля, но там все расползалось и рвалось под руками. Бросили. Ничего не придумали, пошли искать остальных.
На Середова наткнулся Рудин. В буквальном смысле наткнулся, чуть не упал. О том, что это именно Середов, Леший догадался по остаткам бородки на обглоданном крысами черепе. Его, похоже, конкретно «почистили» – если при первом трупе был ранец и рация, то здесь даже пуговицы на комбинезоне были вырваны. Это было странно и страшно. Потому что в глубоком «минусе» нет мародеров. Во всяком случае, до сих пор не было.
«Кто мог так поработать?» – думал Леший, снимая крупным планом следы от вырванных пуговиц.
– Ё-о … Твою мать! – послышался сдавленный возглас Тамбовцева. – Еще один!
Леший повернулся в его сторону, и тут по барабанным перепонкам врезало: ба-бах!!! Яркая вспышка прочертила в тоннеле длинные тени, от бетонной стены в двух шагах с визгом отлетели осколки.
– Ложись! – проорал Леший. – Гаси фонари!
Он упал – не помнил куда. Надеялся, не на тело Середова. Все фонари погасли, и теперь в «Бухене» стало по-настоящему темно. В воздухе плавали невесомые клочки сажи, Леший чувствовал, как они щекочут нос.
Кто стрелял?
Нет. Главное сейчас не это. «Так, я повернулся налево к Тамбовцеву… Справа был колодец. Значит, стреляли оттуда». Он перекатился на бок, достал свой «стечкин», снял с предохранителя.
– Эй, все живы?
Это Ринго. Как дитя малое, ну честное слово. Голос испуганный и глухой, будто он говорит, уткнувшись лицом в землю. Возможно, так оно и есть.
– Эй, мужики! Вы где?
– Заткнись, б…дь! – рыкнул Леший. – Никому не двигаться, не шевелиться!
«Давайте же, шмаляй!» – мысленно приказал он невидимому стрелку.
«Ну!»
В какой-то момент ему показалось, что он видит впереди две слабо фосфоресцирующие точки…
И тут стрелок как будто услышал его приказ.
Бах! Бах! – с той же позиции.
Леший дважды выстрелил в ответ, очень надеясь, что стреляет не в Тамбовцева, открывшего огонь без команды…
Тихо.
Переполз на несколько метров, еще раз прислушался. И тут уши резанул резкий птичий клекот – совсем рядом! – от которого волосы встали дыбом.
Леший инстинктивно выбросил руку с пистолетом, выстрелил. Тоннель озарился вспышками. Одна, вторая, третья… Он перестал различать свои выстрелы и чужие, перестал слышать грохот и чувствовать толчки отдачи. В стробоскопическом режиме из темноты проявлялась уродливая длиннорукая фигура, разверстая пасть, пустые бельмастые глаза.
Леший опустил горячий ствол и перевел дух. В ушах звенело. Из этого звона постепенно выделился тонкий унылый вой. Непрерывный, жуткий.
«Я к этому никогда не привыкну. К этому нельзя привыкнуть».
Он поднялся на ноги и включил фонарь. Покрытая густой шерстью тварь дёргала в агонии ногами и таращила на него белые глаза. Леший подошел, поднял лежавший рядом пистолет. Это был двадцатизарядный «стечкин», автоматический пистолет, любимое оружие «фэйсов» и спецназовцев. У кого это существо взяло его? У Середова? Или у Пальца?
В обойме осталось всего два патрона из двадцати. «Хорошо погулял», – подумал Леший. Возможно, подземные обитатели в последние дни пережили небольшой армагеддон…