Перстень Иуды - Корецкий Данил Аркадьевич. Страница 4
Первосвященники и старейшины переглянулись, пожали плечами недоуменно:
– Что нам до того? Смотри сам…
«Смотри сам… Смотри сам…» – отдалось под высокими сводами.
Бросил он кошель на пол храма, звякнули в нем кровавые серебренники, но никто их не пересчитывал. А он вышел на улицу, вздохнул, прислушался к себе: не стало ли легче? Нет, не стало. По-прежнему душу давила смертная тоска.
И снова бродит Иегуда по Ершалаиму спорит со своей неспокойной совестью.
– Не ведал я, что смерти предадут Учителя! Не хотел этого! Алкал справедливости, думал – укажут Ему на ошибки, и поймет Он праведность Иегуды!
– Догадывался, – шепчет в ответ совесть. – И хотел в глубине души…
– Догадывался… Но уверен был, что не даст Он связать себя и разразит огнем недругов своих…
– Никогда не обращал Он силу против других и проповедовал смирение и покорность… Знал ты про беззащитность Учителя.
Жители узнают его, показывают пальцами, за спиной то и дело слышится слово «предатель».
– Вон пошел Иуда Предатель, будь он проклят!
– Предатель! И как его земля носит?
И снова удивляется он вековечной несправедливости – разве не вы все отводили глаза от избитого Христа? Разве не вы кричали: «Распни его!?»
Но где же другие ученики? Где Фома, где первый Симон, называемый Петром, и где Симон Кананит? Где Иаков, где Андрей, где Матфей, где Иоанн? Где Филипп и Варфоломей, где все остальные? Не видно их на улицах, нет их в синагогах, нет на площадях и рынках.
Стал думать Иегуда и надумал, что прячутся они, причем скорей всего в доме Моши-бондаря. Дом тот стоял тихий, с закрытыми ставнями, и долго пришлось Иегуде стучаться в прочные двери, пока робко приоткрылись дубовые створки.
И точно – спрятались ученики Христа, боясь, что казнью Иисуса дело может не кончиться и их тоже призовут к ответу. Они горевали и прислушивались, что делается за стенами дома, когда ворвался к ним разгневанный Иегуда.
– Вот вы где! – с порога воскричал он. – Вначале разбежались, как трусливые собаки, а теперь прячетесь, как крысы!
– Иди прочь, предатель! – воскликнули Фома, Иаков и Андрей.
– Не я предатель, а вы! Чем я хуже Петра, который трижды отрекся от Учителя? Чем хуже всех остальных, которые испугались и бросили его без защиты на муки и поругание? Которые отреклись от него – явно, как сделал Петр, или тайно – в душе своей? А ведь я – тот, кого вы зовете предателем, – принес вам мечи, чтобы защитить Учителя. И разве не ты, Фома, отказался взять меч?
– Я не воин и не приучен к оружию, – потупившись, отвечал Фома. – Да и что можно сделать двумя мечами? Только махнуть им, как Петр…
– Это слова труса! Римская декурия [5] способна обратить в бегство целый отряд греческих воинов! А сколько неприятелей было в Гефсиманском саду? Три римских солдата да толпа простолюдинов и рабов первосвященников с кольями! А нас было двенадцать, и два меча!
– Своими мечами ты хотел вызвать нас на неравную, убийственную борьбу и тем самым погубить всех, – сказал Иаков, отведя свой взгляд.
– Но вы погубили Иисуса! Почему вы живы, когда Христос мертв? Вы должны были бы погибнуть вслед за учителем, если не смогли его спасти!
– Что толку в нашей гибели? – возразил Фома. – Подумай: если бы все умерли, то кто бы рассказал об Иисусе? Кто бы понес людям его учение, если бы умерли все: и Петр, и Иоанн, и я?
– Под красивыми и правильными словами вы прячете черные трусливые души! – в ярости вскричал Иегуда. – Не Иисус, а вы на себя взяли весь грех… Погубить учение Христа захотели, вы скоро будете целовать крест, на котором вы же распяли Иисуса! Будьте прокляты, трусы!
В исступлении покинув дом бондаря, Иегуда как безумный ходил по Ершалаиму, разговаривая сам с собой, оплакивая Учителя, обличая предателей и проклиная трусов. А встречные жители обличали и проклинали его самого, плевали вслед, дети швырялись камнями и кричали: «Предатель»! От этого кровоточащая душа болела еще сильнее, а все окружающее виделось, как в бреду.
Ноги сами привели его в Верхний город, на Дворцовую площадь, и осознал он себя вдруг у лавки давешнего ювелира. У того уже не было черной повязки, и оба глаза горели, как тлеющие угли, когда подует ветер. От маленького меха, которым он раздувал огонь, воняло серой. Заправленное под черную шапочку ухо напоминало звериное, а выглядывающая из-под стола нога походила на копыто. Иегуда удивился его виду: уж не сатана ли вселился в ювелира? Или это сам Диавол? И еще удивился: в облике его было что-то знакомое…
– Ты явился вовремя, – сказал ювелир, карябая его колючим взглядом. – Я как раз закончил работу и позвал тебя…
И снова удивился бывший казначей: никто не звал его, но он сам пришел сюда!
– Возьми свой заказ, – демонический ювелир протянул нечто серебристое с черным. – Надень, он даст тебе успокоение и воздаст по заслугам…
И хотя Иегуда ничего не заказывал, он взял то, что ему давали. Их руки снова соприкоснулись, и снова обжегся Иегуда. Он внимательно рассмотрел раскаленный предмет. Это был серебряный перстень в виде искусно выполненной львиной морды с черным камнем в распахнутой пасти. Внутри надпись: «Иуда из Кариота». Снаружи тонкая вязь: «Не жалей, что сделал».
В очередной раз удивился казначей: откуда ювелир знает его имя? И вообще все про него знает? И почему внешность его так неуловимо знакома? Вдруг он понял: ювелир похож на странного чужеземца в шляпе с петушиным пером! Но додумать эту мысль не успел, потому что надел перстень и мир изменился – как в душе, так и вокруг него. Разлилось по телу приятное тепло, тело налилось силой, а душа – уверенностью. Сразу наступило успокоение, развеялась тоска и совесть перестала его мучить. Солнце стало ярче, воздух прохладней, лица прохожих – приветливей. И проснулся зверский аппетит.
Отойдя к продуктовым лавкам, он купил жареное мясо, завернул в лепешку и принялся жадно есть, обильно запивая вином. Возвращаясь в Нижний город, он прошел мимо лавки ювелира. Она была закрыта и забита досками. Гвозди успели проржаветь, как будто забиты были давным-давно. Но он не обратил на это внимания. У него было более важное дело: он шел в лупанарий [6].
Вскоре Иегуда нашел клад – кувшин с золотыми и серебряными монетами. Он переехал в Яфо, купил хороший участок земли, корабль, занялся торговлей и сказочно разбогател. Построил белокаменный дом недалеко от порта, разбил прекрасный сад, в котором работали десятки рабов, гуляла молодая жена и резвились веселые дети. Сам Иуда располнел и приобрел вид важный и сановитый. Ходил неспешно, уверенной поступью, носил исключительно новые белоснежные одежды из тончайшего белого полотна, все пальцы унизал перстнями с огромными драгоценными каменьями. Всю жизнь он пытался оправдаться перед людьми и перед самим собой, даже написал Евангелие Иуды и окружил себя кучкой последователей.
Но через десяток лет вырвавшийся из клетки цирковой лев разорвал его на куски, и добропорядочный купец умер в страшных мучениях. Той же ночью утонул Иудин корабль с товарами. А еще через день внезапный пожар уничтожил дом и всю его семью.
Дорогие перстни погибшего пошли с молотка на восстановление убытков компаньонам и кредиторам. А перстень с черным камнем, большой ценности не имеющий, выкрали члены секты Иуды и поместили в свое капище. Иудиты верят, что Искариот выполнил просьбу Учителя и, пожертвовав добрым именем, сознательно обрекая себя на вечный позор, помог ему освободить Дух от бренной человеческой оболочки. И изучали они Евангелие Иуды, и поклонялись перстню своего кумира.
В историю вошел совершенно другой конец величайшего Предателя всех времен и народов: якобы он повесился на осине в день Распятия. То ли это объяснение стало отражением неудавшегося Иудиного самоубийства, то ли попыткой восстановить справедливость и показать, что за предательством неминуемо следует расплата… Как бы то ни было, о том, что Иуда удавился, говорит только Евангелие от Матфея. Во всех других источниках судьба Иуды Искариота не описана. Правда, в «Деяниях апостолов» нарисована иная картина: «Он приобрел землю неправедною мздою, и когда низринулся, расселось чрево его и выпали все внутренности его» – что больше отвечает истории внезапного богатства Иуды и страшной смерти от зубов дикого зверя.