Атавия Проксима - Лагин Лазарь Иосифович. Страница 57

– Опять ты про Карпентера! – с неудовольствием заметила Энн. – Не пойму, чем это он тебе так не угодил.

– Конечно, не тебя он лягнул по раненой руке! – горько усмехнулся жених. – Где уж тебе понять!

– Ты хотел схватить его и передать в руки полиции, а он должен был с тобою осторожничать, так, что ли?

– Поразительно! – ужаснулся Онли. – Моя невеста защищает прохвоста! Моя невеста считает, что…

– Прежде всего твоя невеста считает, что он не прохвост.

– Все коммунисты прохвосты, все они агенты Москвы, святотатцы, изменники, трусливые скотины, любители чужого добра! Боже мой, моя невеста не знает таких простейших истин!

– Твоя невеста не знает всех коммунистов и не берется судить о всех коммунистах, но Карпентера она знает отлично. И если хочешь знать ее мнение, он никакой не прохвост, и не святотатец, и не любитель чужого, и никакой не трус. И если бы твоя невеста не знала, что он коммунист, она считала бы его лучшим из всех ее знакомых.

– Просто счастье, что никто не слышит твоей невежественной болтовни! Наудус покрепче прикрыл дверь из кухни в жилые комнаты. – Одевайся, и пошли на манифестацию. Только, ради всевышнего, не болтай ничего подобного на людях!

– Я не пойду на манифестацию.

– Моя невеста не пойдет на патриотическую манифестацию?!

– Твоей невесте не так уж весело, что началась война. Ты, видимо, совсем упускаешь из виду, что тебя призовут в солдаты одним из первых.

– Ну вот еще! – пробормотал Онли, которому раньше как-то не приходило в голову, что его могут призвать в солдаты. До этой минуты он видел в начавшейся войне только возможность недурно заработать на акциях. Он с нежностью подумал о тощей пачке принадлежащих ему акций, которые лежали теперь в особом конверте на сохранении в банкирской конторе Сантини. – Ну вот еще, придумаешь! Никто меня не возьмет в солдаты… Я… я… ведь ранен! Как ты могла забыть, что я ранен! – От этой приятной мысли он воодушевился. – Раненых в армию не берут.

– Доктор сказал, что через пять-шесть дней ты будешь совершенно здоров.

– Ну, знаешь ли, это еще как сказать… Это ведь в какой-то степени зависит и от меня самого.

– Нечего сказать, хорош патриот! – фыркнула Энн. – В прошлую войну это, кажется, называлось симуляцией.

– Энн, – пошел на попятный ее жених, – ты меня неправильно поняла…

– Нет уж, не говори, я тебя очень хорошо поняла!

– Энн, дорогая, уверяю тебя, я хотел сказать совсем другое.

Энн иронически промолчала.

– Я просто хотел тебе напомнить, что женатых берут на войну во вторую очередь.

– Странно! – Энн насмешливо окинула глазами пустую кухоньку. – Я здесь не вижу ни одного женатого.

– Ты увидишь его здесь через час после манифестации.

– Так пусть он и радуется, – медленно проговорила Энн и побледнела. Она догадалась, на что он намекает, но еще не была уверена, надо ли ей по этому случаю радоваться. – Мы-то здесь с тобой при чем?

– Я попрошу Раста и Довора быть нашими свидетелями.

– Ты хочешь сказать, что…

– Я хочу сказать, что настал, наконец, день нашей свадьбы, крошка ты моя! Дай я тебя обниму, моя славная женушка!

– Но ведь еще три минуты тому назад ты об этом и не помышлял!

– Такие решения приходят в голову сразу, в одно мгновенье, как все настоящие мужские решения.

Он хотел сослаться на то, что третьего дня ему так же неожиданно пришло в голову купить акции, но промолчал. Он не был уверен, что Энн одобрила бы такое использование не принадлежавших ему денег. Ко всему прочему, она, кажется, не на шутку привязалась к его сопливым племянникам.

– Что же ты молчишь, солнышко мое? – спросил он, обняв невесту. – Разве ты не рада?

– Я очень рада, – отвечала Энн и расплакалась. – Только я не думала, что это случится так неожиданно. Я так мечтала об этом дне, но я не думала, что это произойдет так неожиданно…

Она была бы, пожалуй, совсем счастлива, если бы не сознание, что окажись его рана посерьезней, он и не подумал бы о женитьбе, пока не будет выкуплена мебель.

– Значит, пошли?

– Нет, – сказала Энн, – я не пойду.

– Но мы с тобой прямо с манифестации захватим свидетелей и попросим мэра нас обвенчать.

– Пусть это будет завтра, – сказала Энн. – А сегодня ты иди один, если не хочешь остаться со мной.

– Я не могу остаться.

– Если не можешь остаться со мной.

– Ничего не понимаю.

– Мне хочется поплакать, – сказала Энн.

– В такой торжественный день?

– В такой торжественный день, мой дорогой. И если бы ты хотел сделать мне приятное, ты бы тоже остался дома.

– У моей невесты мог бы в такой день быть больший патриотический подъем.

– Твоей невесте очень страшно, Онли… Война. Сколько людей убьют! Молодых, старых, детей. Сколько домов разрушат!

– Ну на этот счет ты можешь быть спокойна: до Кремпа враг не доберется.

– Разве дело только в Кремпе, Онли!

– В пять дней мы раздолбаем Полигонию, как глиняный горшок. Право же, все обойдется в высшей степени благополучно. Уверяю тебя.

– Мне очень хочется поплакать, – сказала Энн. – И потом, нужно приготовить обед получше. Ведь у нас с тобой сегодня такой день!

– Госпожа Полли прекрасно бы с этим справилась, уверяю тебя.

– Мне очень хочется поплакать, – сказала Энн.

– Мне нужно сегодня приготовить обед получше, – улыбнулась заплаканная Энн, возвратившись с кухни. – Онли… Завтра мы с ним обвенчаемся…

Фрау Гросс прослезилась, обняла ее, поцеловала. Эта девушка ей все больше нравилась. Не стоит ее этот Онли, право же не стоит! Но это уже их дело…

– Поздравляю вас, Энн, – пожал ей руку профессор. – Желаю вам счастья. От всей души.

– Мы с вами, милая, такой обед состряпаем, что и губернатору вашему не снилось, – сказала профессорша.

– И я! Тетенька Полли, тетенька Энн! И я… – взвизгнула от восторга Рози. – Можно мне помогать вам стряпать обед? Ведь вы теперь будете мне самая настоящая тетя, как тетя Анна-Луиза?

– Такая же самая, – Энн за острые локотки подняла девочку и звонко расцеловала ее в обе щечки, которые за эти два дня сытой жизни уже успели несколько порозоветь. – Только чтобы меня слушаться, понятно?

– Тетенька Энн! – воскликнула девочка, потрясенная таким недоверием. Разве я вас не слушалась?

– Тетя Энн, – сурово промолвил Джерри и, как и надлежит мужчине, пожал ей руку. – Я очень рад, что вы станете моей настоящей тетей… Вы мне нравитесь. Не то, что, – он чуть было не брякнул «дядя Онли», но вовремя поправился, – не то, что тетя Грэйс, которая там, в Фарабоне.

Даже Рози догадалась, что он собирался сказать.

– Чудная погода! – нарушила неловкое молчание профессорша. – А вы коптите дома. Почему бы вам, господин Гросс, не взять ребятишек и не погулять с ними на свежем воздухе часика полтора, даже два?

– Тетенька Полли! – ахнула Рози. – Но ведь вы мне сами только что обещали, что…

– Ты можешь остаться. Остальные – марш на улицу!

– Слушаюсь, господин фельдмаршал! – лихо козырнул профессор к величайшему восхищению ребятишек, подождал, пока Энн натянула на Мата старенькое пальтишко, взял его за ручонку, и они втроем вышли на залитую солнцем, по-воскресному тихую улицу.

Остальные отправились на кухню. Рози дали чистить картошку, Энн взяла на себя лук, потому что ей, как невесте, все равно хотелось немножко всплакнуть, фрау Гросс занялась мясорубкой.

За этим мирным и веселым делом и застал их налет полигонских бомбардировщиков.

Ах, как приятно, почетно и совсем не страшно было шагать в первом ряду самого крупного кремпского духового оркестра, за огромным, самым крупным в Кремпе шелковым национальным флагом, осеняющим самую внушительную за долгие годы патриотическую манифестацию самых влиятельных, самых состоятельных, самых видных и самых дальновидных граждан славного города Кремпа!

В конце концов ничуть не страшно идти на сближение с пятью-шестью десятками подрывных элементов, зная, что тебя охраняет весь личный состав кремпской полиции и почти весь личный состав заводской полиции, за исключением тех, кто остался охранять завод от диверсий полигонских шпионов. А как приятно было вспоминать, что дома тебя ждет твоя милая-милая Энн, которая завтра станет твоей женой!