Узник страсти - Хейер Джорджетт. Страница 57

Ни один мускул на лице Джона не выдал того, насколько неприятно поразило его это сообщение. Твердо решив прояснить для себя степень информированности Стогамбера, он пожал плечами и произнес:

– Потому что этот олух подружился с мошенником?

– Нет, сэр, потому что он подружился с неким человеком, который работает в министерстве финансов. Я не стану его называть, ведь он честный господин, хотя и болтун. Он растрепал вещи, о которых не имел права говорить ни единой душе в мире! Именно Сторневей узнал, что этот груз повезут в Манчестер. А причина, по которой молодой… человек из министерства… его упомянул, заключалась в том, что это был совершенно необычный груз! Те деньги, капитан, еще никто не видел, потому что это новые золотые монеты, что делало их особенно привлекательными. Ах да, и опасными, разумеется, тоже!

– Так вот оно что! – произнес капитан, великолепно разыграв удивление. – И только потому, что какой-то болтун делится интересной новостью с другим болтуном, который в свою очередь рассказывает об этом каждому встречному, вы считаете, что именно он задумал ограбление! Возможно, он даже принял участие во всех насильственных действиях на Уонсбекской переправе!

– Уж не знаю, зайду ли я так далеко, чтобы утверждать, будто он был непосредственным исполнителем, но у меня есть все основания полагать, что задумал это преступление он! – заявил Стогамбер, немного уязвленный насмешкой в голосе капитана.

С трудом сдержав вздох облегчения, Джон возразил:

– Значит, вы, скорее всего, не знакомы с Генри Сторневеем! – Он громко расхохотался. – Бог ты мой, дружище, да такого бестолкового олуха еще не носила земля! Он бесконечно и непроходимо туп. Я не знаю, кто его еще не обводил вокруг пальца! Обуть Генри за карточным столом не составит труда даже человеку, никогда не державшему в руках колоду! Вы его видели? Он сущее дитя, воображающее себя племенным быком! Он носит пальто с пятнадцатью пелеринами, и вы могли бы счесть его за умудренного опытом путешественника, если не увидели бы, как он держит поводья! Пока существуют такие голубки, как он, коуты этого мира без работы не останутся!

Похоже, от таких слов капитана Стейпла Стогамбера охватили самые смешанные чувства – сомнения, тревога, изумление.

– Да, но карманы-то у Сторневея тощие, – подозрительно заметил раннер. – Что толку доить его?

– Да, гораздо более тощие, чем были, когда он только познакомился с Коутом! – наугад ответил Джон.

– Может, и так, – осторожно произнес Стогамбер. – Однако что заставило его привезти сюда Коута, если об ограблении он ничего не знал?

– Его заставил Коут, – тут же ответил капитан. – Это страшный человек, знаете ли! Он умеет произвести впечатление: знаком со знаменитостями, всегда в курсе всех слухов, знает, на какую лошадь поставить, способен ввести своего протеже в самые модные игровые дома Лондона! Господи! Да Коуту достаточно было намекнуть на то, что ему хотелось бы пожить за городом и что было бы неплохо посетить Дербишир, и Сторневей был настолько польщен, что чуть из кожи вон не выскочил, стараясь услужить такому джентльмену!

– Я не утверждаю, будто этого не может быть, – медленно произнес Стогамбер. – Но когда он обнаружил, что Коуту в поместье не рады и он буквально преследует мисс Сторневей, почему он скорее готов был загнать в гроб родного дедушку, чем выставить Коута за дверь? Что заставляет его так вести себя и почему Коут до сих пор в Келландсе?

– На сей счет у меня имеется свое собственное мнение, – парировал ожидавший такого вопроса Джон. – Я бы ничуть не удивился, если бы узнал, что Сторневей по уши перед ним в долгах. Я даже готов заключить с вами пари. Вы считали, что я занял место Брина ради забавы, но ошибаетесь. Я подъехал к воротам в прошлую субботу, когда уже стемнело. Когда из сторожки вышел насмерть перепуганный мальчонка, которого вы уже видели, и я узнал, что его отец, отлучившись на часок еще накануне вечером, до сих пор не вернулся, то подумал, что происходит нечто чертовски странное. Видите ли, Стогамбер, у меня имеется необъяснимая тяга ко всему необычному, и мне захотелось выяснить, в чем тут все-таки дело. Мне не понадобилось много времени, чтобы узнать: как сэр Питер, так и мисс Сторневей убеждены в том, что Коут играет втемную. Они были очень встревожены, и оба пытались убедить Генри – его друг вовсе не светский человек, за которого выдает себя, а самый настоящий мошенник. Мистер Сторневей не поверил им. Коут настолько вскружил ему голову, что он счел родственников деревенщинами, не способными распознать утонченную и глубокую личность. Он указал им на то, что мошеннику совершенно нечего делать в этих богом забытых местах. Они не нашлись что ответить и до сих пор не имеют ни малейшего представления о том, что привело сюда Коута, но либо какое-то событие поколебало уверенность Генри в нем, либо слова дедушки посеяли в его душе зерно сомнения. Возможно, слуга Коута сообщил ему о вашем присутствии в этих местах. Этого я не знаю. Зато мне известно, что Генри тоже стало не по себе. Поскольку он слишком труслив, чтобы приказать Коуту проваливать, то просто улегся в постель под совершенно неубедительным предлогом. В любом другом случае этого хватило бы, чтобы избавиться от нежеланного гостя, однако мы имеем дело с необычной ситуацией, и его план провалился. Генри пора узнать, как обстоят дела. Если он сразу не умрет от разрыва сердца, то сделает все ради того, чтобы доказать миру, что, хотя его и одурачили, он не грабитель и не убийца.

– Или тут же сообщит Коуту, что их раскусили! – вставил Стогамбер, не сводя пристального взгляда с лица капитана.

– Коут не нуждается в его предостережениях. Он знает, кто вы такой. Если бы Сторневей был его сообщником, он бы тоже это знал. Коль ваши подозрения верны, ни один из них даже ухом не поведет. Но ежели вы ошибаетесь, Сторневей сделает все, от него зависящее, стараясь спасти свою шкуру от ареста, а свое имя от бесчестия.

– Я допускаю, что именно так он и поступит… если ошибаюсь, – признал Стогамбер. – Вас не затруднит, сэр, объяснить мне, как именно он будет убеждать меня в своей невиновности, с учетом того, что я не легковерен?

– Да, я могу вам это сказать, – ответил Джон. – Помните, я говорил вам, что догадаться, где спрятано сокровище, способен только тот, кто хорошо знает эти места? Джерри известно, где тайник, и он явно догадался об этом очень быстро. И Сторневею это тоже известно! Он, может, и подумает, что я рассказываю ему сказки, но если он невиновен, то без колебаний отведет меня к тайнику, чтобы выяснить, насколько правдива моя история.

Мистер Стогамбер долго обдумывал слова капитана. Затем поинтересовался:

– И как это заставит явиться туда Коута?

– Стогамбер, когда вы устраиваете западню, вы рассказываете кому-нибудь, где она находится и какую приманку вы положили в нее?

– Нет, – ответил Стогамбер, – я этого не делаю.

– И я тоже! – с обезоруживающей улыбкой сообщил ему капитан.

Глава 16

Ближе к полудню мистер Баббакомб пешком пришел в сторожку. По случаю субботы на дороге царило оживление, и, убедившись, что капитан очень занят, он какое-то время не решался к нему приблизиться, остановившись возле ворот на обширный луг Хаггейта. Небрежно прислонившись к поперечине, Баб наблюдал за тем, как его друг открывает другие ворота нескольким экипажам, обменивается деревенскими шуточками с погонщиком коров, заставляет возницу большого фургона слезть со спины лошади и обращает внимание какого-то разгневанного джентльмена на то, что его телега очень перегружена. Воспользовавшись небольшим затишьем, находящийся под глубоким впечатлением от увиденного мистер Баббакомб поспешил войти в сторожку. Он заранее заготовил несколько веских аргументов в слабой надежде на то, что ему удастся отговорить капитана от того безумного плана, который он, вне всякого сомнения, задумал. Однако его речь то и дело прерывали доносящиеся с дороги возгласы «Ворота!», значительно ослабившие воздействие слов. Он также видел, что, несмотря на все свое миролюбие, капитан слушает его вполуха. Отчаявшись достучаться до сознания друга, Баб удалился в кухню, где под крышками медленно булькал обед в нескольких горшках, оставленных миссис Скеффлинг, а на столе лежал большой пирог, буханка свежевыпеченного хлеба и круг сыра.